Рысюхин, надо выпить! (СИ) - "Котус" - Страница 36

До ужина успел немного передохнуть, так что я уже не выглядел жертвой пыток, но всё ещё чувствовал себя измотанным.

«Вот они — муки творчества! Настоящие, а не это вот ваше всё!»

Дед язвил и издевался, но не обидно, потому как видно было, что и он вымотался в ходе этого эксперимента. Всё же ясно стало, что рисование — это в равной степени и не моё, и не его. Причём начертить всё, что угодно он мог, в том числе и трёхмерные изображения в самых разных проекциях — взять хотя бы, как лихо он чертил объекты туристического комплекса, что на бумаге, что в моём воображении. Вот вообразить совершенно, на мой взгляд, головоломную деталь в любой проекции и в объёме это он запросто, как и мне передать, а как только дело касается живописного образа — всё, стоп, «плуг в землю», как выражается сам дед про такое резкое торможение.

За ужином бабушка даже начала переживать, не заболел ли я и хотела звонить доктору. Пришлось убеждать, что я просто перестарался с магической тренировкой, получив на это отдельную отповедь о необходимости меру знать. Даже и возразить было нечего, да и не хотелось. Поужинав и убрав посуду — Ядвига, как обычно, уже ушла домой — просто отправился спать.

Утром проснулся с убеждённостью, что наше художество в целом одобрено, при условии, что не станет причиной насмешек. На этот раз Рысюха аудиенции не удостоила, но своё мнение как-то донесла. Настроение было хорошим, я даже принялся напевать очередную забавную бессмыслицу:

Не скакала бы коза вдаль через ухабы,

Не страдали б мы фигнёй — кабы, кабы, кабы…

Кстати, насчёт страданий фигнёй. Надо сделать разминку и выплнить комплекс упражнений с мечом, а то наставник ругался, что у меня «слабый прогресс», видите ли. В качестве разминки засчитал себе расчистку площадки для занятий на заднем дворе — Семёныч разумно ограничился прочисткой дорожек, так что пришлось сносить целую гору слежавшегося снега, которая естественным образом сформировалась ближе к центру участка.

Во время выполнения упражнений опять попробовал заполнить клинок своей силой — и, внезапно, у меня это получилось без таких усилий, как раньше, можно сказать, естественным образом. Я аж удивился, едва не потеряв концентрацию. Вчерашнее занятие с красками так сказалось, что ли, или количество повторений переросло в качество? Не знаю, но радует. И меч перестал восприниматься лишним грузом в руке, железной палкой-копалкой. Кажется, я понял, что имел в виду мастер, когда требовал «почувствовать клинок».

Вдохновлённый успехом, на завтрак пришёл в приподнятом настроении и с такой же бодростью духа отправился позже звонить профессору. Лебединский ответил почти сразу.

— Юра, как хорошо, что вы позвонили! Надеюсь, сессия у вас уже закончилась?

— Да, сдал на «отлично», уже даже домой приехал.

— Поздравляю, поздравляю! Первая сессия — она очень важная.

— Да, я в курсе — сначала ты работаешь на зачётку, потом она на тебя. Я хотел про договор о новом тираже спросить.

— Вот о нём и я хотел бы поговорить. Лучше бы, конечно, лично, но в общих чертах можно, наверное, и так.

Я помимо воли застыл в испуге — неужели предположения деда оправдываются, и «Надежду» кто-то успел спеть раньше⁈

— Какие-то проблемы?

— Можно, наверное, и так сказать…

Онемение усилилось.

— Но проблемы не у нас, а у изготовителя пластинок.

Резкое облегчение ударило в голову, как хмель.

— И чем это нам грозит?

— Грозит? Некоторой затяжкой сроков, дополнительными переговорами и увеличением доходов.

— Увеличением⁈ Из-за проблем⁈

— Проблема в том, что торговля готова взять больше пластинок, чем могут напечатать наши могилёвские партнёры. Они попытались было арендовать производственные площадки у коллег, но те заинтересовались — для чего? В итоге выставили встречное предложение: самим выпустить часть тиража и заняться распространением. В общем, сейчас эти ребята сговариваются между собой и периодически названивают мне, поскольку время от времени некоторые хотят пересмотреть нашу долю, но я отбиваюсь. В общем, у них там дело идёт к согласию, недельки через две подпишем договора. Причём местная фирма, с моего разрешения, уже начала печать своей части тиража, чтобы раньше начать продажи.

— А «партнёры» где сидят? Это нам туда придётся ехать, подписывать документы? И «больше» — это сколько?

— Нет, там будут договора между фирмами, мы подпишем только с нашими. Тиражи предварительно такие: пятьдесят тысяч у нас, в Могилёве, столько же — во Владивостоке и сто тысяч в Москве. Отчисления с каждого экземпляра те же, но продажи немного затянутся, так что деньги начнут поступать в середине весны, полную сумму получим хорошо если осенью.

Я судорожно считал рубли и копейки, путаясь в нулях. Получалась неожиданно большая сумма — сто шестьдесят тысяч. Тем временем профессор продолжал:

— Думаю, к лету вам тысяч пятьдесят-шестьдесят перечислят, но не в этом дело! Главное, что мы почти вплотную подошли к рубежу, с которого в Империи считается «Золотой диск» — это тираж двести пятьдесят тысяч! Каждый «золотой» диск для каждого исполнителя или автора чрезвычайно важен и оказывает огромное влияние на дальнейшую карьеру. А также на тиражи и гонорары, хе-хе.

Поговорили мы ещё и про «пиратские» песни, которые пошли в народ, особенно «О вреде пьянства», переименованная в «Бутылка рома» и «Регата», где «сушите вёсла, сэр».

— Ресторан — конечно, не консерватория, и качество репертуара, и качество исполнения хромают, да и слава порой сомнительная получается. Но вот отчисления авторские — если это приличный ресторан, а не какая-то «малина», бывают очень даже «вкусные», ресторанные. В феврале вы, Юра, это увидите, как я думаю.

Общались потом ещё минут пятнадцать-двадцать, обсудив и странную логику слушателей — в частности, как они умудрились сделать из песни против пьянства — застольную. Да, меня это зацепило, и я надоедаю этой темой всем окружающим, поскольку на самом деле не могу понять — как так⁈

До обеда ещё успел «отловить» Семёныча и узнать, как он справляется с коптильнями и прочим производством закусок. Так-то я знал от Пробелякова, что для этого наняты два помощника, один занимается подготовкой и фасовкой продуктов, второй — топливом и печами, но главный над ними — он, Семёныч. Однако знать из вторых рук и по телефону — одно, а посмотреть и поговорить лично — другое. Помощники относились к нашему «универсальному работнику» уважительно, именуя по имени-отчеству — Семён Семёнович, и никак иначе. А тот, получив двоих подчинённых, пусть и не мог распоряжаться ими в полной мере, был горд и счастлив. Как порой мало нужно человеку для того, чтобы почувствовать себя значимым и успешным.

Показ нашего с дедом творчества, «нерукотворного образа Рысюхи» в трёх цветах — серебро, золото, бронза дома прошёл с переменным успехом. Вердикт был «странно, но забавно». Зато дочки Пырейникова, которым принёс образец с вопросом, можно ли разместить подобное на этикетке и во сколько такое удовольствие обойдётся, хором заявили:

— Ой, какая миленькая Рысюха! Такая лапочка!

Однако потом заронили сомнение. Они пошушукались, и старшая из них заявила:

— Знаешь, Юра, такую на водку клеить — оно как-то не очень подходит. Эту лапочку бы на сладости какие поместить, или на молочку, или на детские товары — одежду там, или игрушки.

Я посмотрел — и правда, переборщили с милотой. Хотя мне почему-то кажется, что когда мы с дедом закончили мучение мордочка была менее выразительной.

— Возможно, вы и правы. Сейчас речь о принципиальной возможности. Краски именно такие не обязательно, хотя металлического порошка я вам могу наделать в запас, был бы металлолом. А саму картинку я сделаю чуть другую, но в том же стиле.

В конечном итоге пришли к соглашению и девушки заявили, что будут ждать образец картинки, а на прощание вытребовали оставить им эту — вроде как «для тренировок по копированию».