Лабух (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 22

Фельдман появился вечером. Хмуро поздоровавшись, он подошёл к кровати и устало опустился на колченогую табуретку.

— Как вы себя чувствуете, гражданин Семёнов?

— Вашими молитвами, начальник.

— Всё шутишь?

— А что мне остаётся?

— Говорил я тебе, допрыгаешься!

— И были правы, Михаил Борисович.

— Ладно. Что теперь об этом толковать… — вздохнул милиционер и обернулся к двери. — Никишка, иди сюда. Протокол писать будешь!

— Слушаюсь! — выскочил как чёрт из табакерки парнишка.

— Гражданин Семёнов, — начал Фельдман скучным голосом. — Расскажите, как вы оказались в комнате гражданки Ланской?

— Случайно, конечно. Как ещё можно оказаться в спальне своей жены?

— Не валяй Ваньку, Семёнов! Ну, какая она тебе жена⁈

— Законная. Справку из Загса показать?

— Тьфу! Ну, что ты за человек?

— А как «тьфу» написать? — подал голос, старательно скрипевший пером Никишка.

— С мягким знаком, — начал было подсказывать я, но, напоровшись на бешенный взгляд Фельдмана, предпочёл заткнуться.

— Вот что, Никифор, иди погуляй! — решил начальник.

— Ага, — с явным сожалением в голосе отозвался юный милиционер, но всё же покинул палату.

— Ты чего добиваешься? — спросил Михаил, как только мы остались одни. — Я всё знаю.

— Везёт! А я вот так дурак дураком и помру. Не в курсе даже, почему она тебя ненавидит.

— Прошлые дела. Тогда по всей России белогвардейские заговоры шли. Ну, вот нам и пришёл приказ брать заложников из буржуев. Одним из них был её отец.

— И что?

— Как белые подошли, их всех к стенке и поставили.

— А ты, при каких делах?

— Расстрелом командовал.

— Хреново. Бабам про приказ не докажешь.

Некоторое время мы молчали. Фельдман, возможно, жалел, что разоткровенничался, а я просто не представлял, чем его ободрить. Сказать — время такое было? Так оно никуда не делось…

— Ну, я перед тобой как перед раввином открылся, — нарушил затянувшееся молчание собеседник. — Теперь твоя очередь. Откуда эти субчики с золотом появились?

— А бог его знает. По ходу, эта самая Корделия вместе со своим хахалем тиснули рыжьё, когда пожар был. Думали прокатит, но видимо блатные что-то заподозрили.

— А почему к Елене пошли?

— Не могу сказать. Может, на старую дружбу понадеялись, может, просто некуда было. Но, скорее всего, узнали, что я на гастроли собираюсь. Думали с моей помощью вывезти.

— Что-то твои коллеги из ресторана про гастроли ничего не говорили…

— Да я ними, знаешь ли, особо не делился.

— Почему?

— Как тебе сказать. Мы сейчас неплохо поднялись, это верно. Но только… музыка моя, песни тоже, а все лавэ Рокотову и Машке Задунайской.

— А Корделия, выходит, знала?

— Если совсем честно, она меня и надоумила. Поезжай, говорит, в Москву или Одессу. Большие деньги сейчас там крутятся. Ну, вот и задумался…

— Ладно. А почему ты от их предложения отказался? — выделил слово «их» Фельдман.

— А почему я, красный конник, должен был согласиться⁈ И не смотри на меня так, мент! Да, пою перед нэпманами и барыгами, но не граблю и не ворую. За свой труд, за талант деньги беру, не без этого…

— Врёшь ты все, Семёнов! — покачал головой милиционер. — Нутром чую, врёшь!

— А мне без разницы, можешь не верить. Но, если тебе так спокойнее, то… понимаешь, попались бы они со своим золотишком. Не вам, так блатным. И нас бы за собой потянули. А я этого не хотел.

— Вот это похоже на правду. Дальше что?

— Ничего. Ты пришел разбираться, а они запаниковали. Сначала Фёкла пару раз пальнула в дверь, потом Костя добавил, ну, а потом и я вступил…Что было после, толком не помню. Кажется, она в меня стреляла и…

— Вот-вот. Мне Порфирий Николаевич — это врач здешний, сказал, что ты чудом выжил. А я со своей стороны добавлю, продолжишь с разными мутными личностями якшаться, следующий раз могут и не спасти.

— Спасибо на добром слове!

— Кушай, не обляпайся! — поиграл желваками Фельдман.

Тяжело поднявшись, он хотел было уже выйти вон, но потом как будто вспомнил и достал из кармана копию описи найденных на месте происшествия драгоценностей.

— Посмотри всё ли на месте?

— А мне-то, откуда знать? Там рыжья разного, наверное, с полпуда, а то и более было. Разве всё упомнишь?

— Эх, товарищ Семёнов, — укоризненно посмотрел на меня Фельдман. — Посмотри на себя, куда ты — бывший красноармеец, докатился! Даже говоришь на фене, как уголовник. «Рыжьё», «лавэ»… ладно, выздоравливай. Потом потолкуем.

— И вам всего хорошего.

Фельдман ушёл, а я остался наедине со своими мыслями. В сущности, ничего непоправимого не произошло. Я жив, руки-ноги, но самое главное голова — целы. Значит, не пропаду. Немного напрягает, что женат на женщине, которую совсем не знаю, но, на самом деле, это не такая уж редкость. Как-нибудь разберусь…

Интереснее другое. Как бы бегло я не просмотрел опись, ничего похожего на диадему или ожерелье в ней не было!

[1] Кто не понял о чем речь:

Гимн ИРА — https://www.youtube.com/watch?v=v9l0MwuO9v4

«Восход луны» — https://www.youtube.com/watch?v=2ogjWwnVxgY

О закрытии дела я узнал по снятому посту. Больше моё бренное тело от мировой контрреволюции никто не охранял и это радовало. Значит, у властей не осталось вопросов к бедному музыканту и можно вздохнуть спокойно, сосредоточившись на собственном здоровье. Обратной стороной монеты, стало появление в палате соседей. Сначала двух, потом ещё трёх и скоро в нашем тесном помещении стало не продохнуть от запаха лекарств, немытого тела и крепкого самосада.

Тем не менее, моё самочувствие быстро улучшалось, и под Новый год меня решили выписать. Разумеется, не долеченным, но таковы уж нынешние реалии.

— Ступайте домой, голубчик, — заявил мне после утреннего обхода Порфирий Николаевич, фамилия которого оказалась — Вознесенский. — Больше я вам всё равно ничем помочь не могу.

— Может, посоветуете что-нибудь?

— В прежние времена, молодой человек, — покачал головой явно не ожидавший такого вопроса врач, — я бы настойчиво порекомендовал вам съездить на воды. Баден-Баден слышали о таком месте?

— Это там где Достоевский проигрался? Мне туда нельзя, я — азартный!

— Для вас это единственное препятствие? — усмехнулся в усы эскулап. — В таком случае, можете ограничиться Пятигорском. Если, конечно, вас не смущает судьба Лермонтова.

— Спасибо, доктор.

— Пока не за что. Но если надумаете, могу выписать вам направление.

На самом деле, мысль о посещении Кавказских минеральных вод была не так уж дурна. Но пока ее пришлось отложить в сторону и отправляться к кастелянше.

Сухонькая сморщенная старушка смерила меня недовольным взглядом и скрылась в недрах своей коморки, чтобы через пару минут выйти с бурками в одной руке и ворохом одежды в другой. Костюм и рубашка оказались в целости и сохранности, если не обращать внимания на следы натёкшей с меня крови. Вид вышел, прямо скажем, не очень, но выбирать, в любом случае, было не из чего.

— А где пальто с шапкой? — удивился я.

— Не было, касатик.

— Как это?

— А вот так. В чем был, в том тебя и привезли.

— Мать, а нет хоть телогрейки какой? — на всякий случай поинтересовался у заведующей тряпьём.

— Иди уж, — пробурчала та сначала, но потом вроде как сжалилась. — Хочешь, посмотрю чего у усопших?

— Не понял…

— Чего ты не понял? Испанка лютует, прямо беда! Думаешь, отчего тебя выписали? Места в лазарете не хватает, а ты поначалу в цельной палате один, будто барин или комиссар какой…

— Спасибо, не надо!

Что же, кажется, начал понимать доктора Вознесенского. Старик он ещё бодрый, о пациентах в меру сил заботится. Вот меня выписал, пока я заразу не подцепил… День, впрочем, оказался относительно погожим. То есть, вовсю светило солнышко, отражаясь от снега и ещё не выбитых окон. Мороз, правда, давил, но хотя бы не было ветра. Так что до дома я всё-таки добрался.