Седьмой лорд (СИ) - "Priest P大" - Страница 16

Неизбежно нашлись люди, о которых не заботятся бабушки, которых не любят дяди или не признают собаки, которые ни на кого не полагаются, всех раздражают, изо рта которых всегда брызжет кровь и которые кусают всех, кого поймают. К сожалению, господин Чжао был именно таким человеком. Очень жаль, что господин Чжао, который обычно огрызался, раскрывая свою пасть размером с таз для крови, и кусал людей решительно и свирепо, сейчас так и не смог выговорить ни слова, сколько бы не думал, как обругать этого в высшей степени гадкого человека.

Он мог лишь безудержно дрожать.

Цзин Ци подумал, что человек с таким характером, вероятно, сначала станет преувеличивать значимость этого пустяка, а потом покончит с собой, врезавшись в столб.

И действительно, он увидел, как господин Чжао яростно взревел:

— Этот бесстыжий негодяй! Эти подлецы и уличные девки, внешне полные морали, пролезли в императорский двор и тут же оскорбили придворного чиновника! Я, Чжао Минцзи, пусть и бездарен, но прочитал несколько святых книг и знаю, что такое четыре добродетели [5]! Водить компанию с этими коварными льстецами ниже моего достоинства!

Только возбуждение утихло, как он действительно побежал головой вперед к каменной колонне зала. К счастью, господин Чжао был уже не молод и не обладал воинственным духом министра Цзяня, что несмотря на старость остался бодрым и энергичным, потому бежал медленно и в конце концов оказался крепко схвачен засуетившимися людьми.

Чжао Минцзи стоял на коленях на полу, обливаясь слезами, и во все горло завывал что-то вроде «Этот святой опорочен», «Как же мне жить с этого дня?» и далее...

Оказывается, поднимать шум этот мужчина умел не хуже женщины, череп Хэлянь Пэя чуть не разорвался на части от происходящего, а лицо побледнело.

Тогда Цзин Ци подумал, что после столь долгого галдежа, Цзянь Сыцзун, вероятно, уже должен был прийти в себя. Теперь настала его очередь разбивать лоб о колонну.

***

Примечания:

[1] Лучший из цветков – в оригинале (huākuí) – имеется в виду «знаменитая/популярная куртизанка», также используется для обозначения непревзойденной красоты.

[2] В оригинале здесь используется родовая морфема, обозначающая названия мест для развлечений и увеселений. Проще говоря, это название публичного дома.

[3] Это отсылка к месту с беседкой, в дальнейшем – с храмом, где князь Чу пережил во сне роман с феей горы Ушань, превращавшейся утром в облако, вечером – в дождь. Образно употребляется в значении «место встречи любовников; любовное свидание».

[4] Чи – мера длины, равная 1/3 метра.

[5] Четыре добродетели – этикет (культурность), чувство долга (справедливость), умеренность (бескорыстие), совестливость.

Глава 8. «Неожиданно вспоминая прошлое»

Министр Цзянь действительно был достоин звания хитрого старого лиса, что мастерски умел месить жидкую глину [1] — Цзин Ци недооценил, насколько бесстыж этот человек. Когда Цзянь Сыцзун наконец осознал, что произошло, он не попытался удариться головой о колонну или врезаться в стену, даже не устроил истерику [2]. Он лишь в гневе закатил глаза, вытянул ноги и потерял сознание.

Прекрасно, теперь нельзя было ни сказать, ни сделать что-либо.

Хэлянь И слегка приподнял лицо. Эхом отдавались яростные проклятия Чжао Минцзи и непрекращающийся спор чиновников. Послушав немного, он почувствовал легкое оцепенение. Его взгляд казался несколько тусклым и уставшим, когда он поднял голову, неосознанно подражая движению У Си.

Он чувствовал боль в глазах и в этот момент хотел лишь дать волю гневу и крикнуть: «Заткнитесь!». Хотел ударить по столу и закричать во весь голос: «Посмотрите на себя, вы, стадо совершенных мудрецов и последователей сына неба! Во что вы себя превратили?». Хотел сказать: «Выведите этих людей, развращающих императорский двор, и эти насквозь пропитанные коварством недобитые остатки Южного Синьцзяна, а затем обезглавьте их!»

Но он не мог ни сказать, ни сделать что-либо. Он был просто бесполезным человеком, которому едва ли позволяли присутствовать и слушать. За его титулом наследного принца не стояло никакой реальной власти. Что бы он ни сказал, его лишь высмеют, как пятое колесо в телеге. Ему нельзя было произнести неверное слово или сделать неверное движение. К тому же его старшие братья, будто голодные тигры, выжидали момент, чтобы стащить его с коня [3]. Он и так обычно ступал по тонкому льду. Куда ему еще и вмешиваться в дела других?

Хэлянь И вспомнил устные повествования на историческую тему от наставника двора Чжоу, где тот однажды сказал, что, когда империя падет, злодеи непременно явят себя сами.

Главный зал остался прежним, однако небо Дацина было на грани падения.

Во время этого короткого представления Цзин Ци хотелось смеяться, а Хэлянь И — плакать. Но неважно, думал кто-то плакать или все-таки смеяться, все испытывали в основном одинаковые чувства.

С другой стороны, У Си спокойно стоял на коленях, сохраняя необыкновенное хладнокровие. Он не думал, что совершил ошибку и не сожалел о содеянном. Мужчина, которого все называли «почтенный князь», указал на У Си пальцем так, что почти проткнул ему нос. У Си не понял большую часть сказанных им слов, но почувствовал, что ничего приятного в них не было.

— ...Он вынашивал злые намерения, этого достаточно, чтобы казнить его!

Смыслом высказывания было желание убить его. У Си отчетливо услышал это. Он повернул голову, взглянув на странно взволнованного первого принца Хэлянь Чжао, что будто питал к нему глубочайшую ненависть. У Си подумал, что, знай он раньше о попытке этих людей покончить с собой, не стал бы использовать любовное колдовство, а заставил бы кровь хлынуть из всех отверстий головы этого волосатого старика Цзяня, чтобы он наверняка встретился с праотцами.

Его соплеменники из южного клана Васа были самыми искренними людьми. Они ели, когда хотели есть, даже если у них не было ничего, кроме сорняков и коры деревьев. Спали, когда хотели спать, даже если небо служило им шатром, а земля — кошмой. Когда они встречали любимого человека, то проводили с ним всю жизнь, хорошо относились к нему и никогда не изменяли своему чувству. Когда приходили почетные гости, их угощали хорошим вином. Люди со всех уголков мира могли стать им братьями. При столкновении с врагом никто не прославлялся лицемерием в независимости от того, велась война за правое дело или за неправое. Когда в их сердцах скапливалась ненависть, они заставляли противников кровью покрыть долг крови. Если бы сдирание кожи и вытягивание жил помогли им утолить злобу, они бы сделали это без колебаний. Если они не могли побороть врагов или погибали от чужих рук, в племени у них все еще оставались родственники и близкие друзья, потому ненависть передавалась из поколения в поколение, пока существовал клан Васа.

У Си никогда не слышал, чтобы кто-то из племени Васа подвергся унижению и трусливо сбежал, дрожа от злости, как эти люди центральных равнин, что только и могли хранить обиду в сердце. Они ничем не отличались от стаи собак, которые осмеливались лишь мечтать, лежа на боку, и пускать слюни в ожидании момента, когда враг окажется в безвыходном положении. Только в этом случае у них хватало храбрости напасть.

У Си думал, что Великий Шаман ошибся, сказав ему терпеть. И тем более он не готов был унижаться ради членов своего племени. Если бы он, как человек, представляющий главное божество Цзя Си, действительно принялся заискивающе вилять хвостом и искать сострадания, то что должны были делать люди его племени?

Сейчас настала трагическая эпоха, когда процветание уже почти достигло упадка, а крылья героев еще не окрепли, и потому они только и могли наблюдать за хвастовством никчемных людей. С раннего возраста они сдерживали в себе скорбь и негодование, росли в ожидании дня, когда смогут обрушить свой гнев на весь мир и стать силой, способной сокрушить все на своем пути.