Цена весны (ЛП) - Абрахам Дэниел "М. Л. Н. Гановер" - Страница 9

— Сегодня ты рано, Ванджит-тя, — сказал Маати, поворачиваясь обратно, к стене и мелку.

— Я подумала, что смогу вам помочь, — сказала она. — Как вы себя чувствуете, Маати-тя?

Ванджит была с ним уже почти год. Она пришла в его тайную школу так же, как и все остальные, благодаря ряду счастливых случайностей. Одна из его студенток — Амнит — разговорилась с ней и между ними обоими проскочила искра. Амнит представила Ванджит как кандидатку, готовую присоединиться к их работе. Маати принял ее, хотя и неохотно.

Девушка, несомненно, обладала блестящим умом. Но она была еще ребенком, когда в Удун ворвались гальты, и осталась единственной выжившей из всей семьи; память об этом убийстве время от времени касалась ее глаз. Она могла смеяться, говорить или петь, но носила шрамы как на теле, так и на душе. За те месяцы, которые он работал с ней, Маати понял, что так нервировало его при первых встречах с этой девушкой: из всех студенток она больше всего походила на него самого.

Он тоже потерял на войне семью — своего почти-сына Найита, свою любовницу Лиат, и человека, которого считал лучшим другом. Оту, императора Хайема. Оту, любимца богов, который если и падал, то только на ложе из розовых лепестков. Они не все умерли, но они были потеряны, для него.

— Маати-тя? — спросила Ванджит. — Я сказала что-то неправильное?

Маати мигнул и принял позу вопроса.

— Вы выглядите злым, — объяснила она.

— Ничего, — сказал Маати, перекладывая мелок в другую руку и стряхивая боль с пальцев. — Ничего, Ванджит-кя, просто мой ум куда-то уплыл. Входи, садись. Тебе ничего не надо делать, но ты можешь составить мне компанию, пока я готовлюсь.

Она села на скамью, подогнув под себя одну ногу. Он заметил, что дождь вымочил ее волосы и плащ, на сапожки налипла грязь. Она шла пешком по такой погоде. Маати заколебался, мелок наполовину вернулся к камню.

— Или, — сказал он медленно, — возможно я должен спросить, хорошо ли ты себя чувствуешь?

Она улыбнулась и приняла позу, отметающую все опасения.

— Просто плохой сон, — ответила она. — Вот и все.

— О ребенке, — сказал Маати.

— Я могла чувствовать его в себе, — тихо сказала она. — Я могла чувствовать, как бьется его сердце. И это очень странно. Я ненавижу сны о нем. Ночные кошмары, в которых я возвращаюсь на войну, заставляют меня кричать и просыпаться, но, по меньшей мере, я радуюсь, когда сон кончается. Но когда я вижу сон о ребенке, я счастлива. Я в покое. И потом…

Она показала на бездетный мир вокруг них:

— Самое худшее, что я хочу спать, видеть сон и никогда не просыпаться.

Сердце Маати зазвенело симпатией, словно кристальный бокал, который звенит при звуке большого колокола. Сколько раз ему снилось, что Найит жив? Что этот мир не сломан, или сломан, но не им?

— Мы приведем его в мир, — сказал Маати. — Надо верить. Каждую неделю мы подходим ближе и ближе. Как только мы построим достаточно надежную грамматику, все будет возможно.

— Мы действительно подошли близко? — спросила Ванджит. — Скажите честно, Маати-тя. Каждую неделю, которую мы потратили на это, я думаю, что мы на краю, и каждую неделю оказывается, что за краем есть еще что-то.

Он сунул мелок в рукав и сел рядом с девушкой. Она наклонилась вперед, и он подумал, что на ее лице не отчаяние и не стыд, а что-то связанное с обоими.

— Мы подходим все ближе, мы уже совсем близко, — сказал он. — Я знаю, ты не можешь этого видеть, но сейчас каждая из вас знает об андатах и пленении больше, чем я узнал после года учебы у дай-кво. Вы умные, самоотверженные и талантливые. И мы можем сделать эту работу, вместе. Я знаю, прозвучит ужасно, но когда Сиимат не сумела пленить и заплатила цену… я не говорю, что обрадовался. Я не могу этого сказать. Она была храброй женщиной и обладала блестящим умом. Мне не хватает ее. Но то, что она и все остальные умерли, означает, что мы очень близко.

Десять пленений, закончившихся неудачами, десять трупов. Его павшие солдаты, подумал Маати. Его девушки, которые пожертвовали собой. И вот Ванджит — мокрая, как крыса в канале, и печальная до мозга костей, — которой не терпится попытаться, не терпится рискнуть жизнью. Маати взял ее маленькую руку в свою. Девушка улыбнулась стене.

— Это произойдет, — сказал он.

— Я знаю, — тихим голосом сказала она. — Но очень трудно ждать, когда сон повторяется чуть ли не каждую ночь.

Маати какое-то время сидел с ней, их разделяли только стук дождя и пение птиц. Потом встал, выудил мелок из рукава и опять подошел к стене.

— Если хочешь, можешь зажечь огонь в очаге кабинета, — сказал Маати. — И мы сможем удивить остальных свежезаваренным чаем.

Не слишком надо, но даст девушке чем заняться. Он щурился на фигуру, которую нарисовал, пока линии не стали четко видны. Ах, да. Четыре категории бытия.

Дождь уже ослаб, когда появились остальные. Большая Кае проверила шторы на окнах, беспокоясь, что луч света может выдать их присутствие, а Ирит зажгла слабые мигающие фонари, похожие на воробьев. Малая Кае и Ашти Бег поправили стулья и скамьи, веселый голос женщины помоложе резко контрастировал с сухим голосом женщины постарше.

Запах древесного дыма и чай сделали их класс-склад более уютным. Ванджит налила чашки для каждой студентки, и они заняли свои места. Слабый свет затемнял камень, так что надписи мелом, казалось, висели в воздухе. Какое-то мгновение Маати медлил, вспоминая своих преподавателей, их лекции. Он добровольно стал одним из них.

— Мир, — начал Маати, — имеет две основные структуры. Есть физическая, — он шлепнул по камню рядом с собой, — и есть абстрактная. Два плюс два всегда четыре, независимо от того, говорим ли мы о крупинках песка или о скаковых верблюдах. Двенадцать можно было разбить на две группы по шесть или три по четыре задолго до того, как кто-то сформулировал этот факт. Абстрактная структура, вы понимаете?

Они наклонились к нему, как цветы к солнцу. Маати увидел голод в их лицах и развороте плеч.

— Теперь, — сказал Маати. — Требует ли физическое абстрактное? Давайте. Думайте! Может ли быть что-то физическое, не имеющее абстрактной структуры?

Последовало молчание.

— Вода? — спросила Малая Кае. — Если сложить вместе две капли воды с двумя каплями воды, получим одну большую каплю.

— Вы забегаете вперед, — сказал Маати. — Это называется доктрина о минимальном подобии. Вы еще не готовы изучать этот вопрос. Я имею в виду другое: есть ли что-нибудь физическое, что не может быть описано абстрактной структурой? Я ответил правильно на этот вопрос, когда мне еще не было десяти зим.

— Нет? — предположила Ирит.

— Сколько из вас думают, что она права? Займите твердую позицию, за или против. Вперед! Хорошо. Да, Ирит права, — сказал Маати и сплюнул на пол у своих ног. — Все физическое имеет абстрактную структуру, но не все абстрактное нуждается в физическом. Это и есть то, что мы здесь делаем. Это и есть та асимметрия, которая разрешает андату существовать.

На всех их лицах, повернутых к нему, было то же самое выражение. Голод, подумал он, или отчаяние. Или тоска, из которой на полпути выковали что-то более сильное. Это давало ему надежду.

После лекции Маати заставил их пробежаться по упражнениям в грамматике, а потом, когда встала луна, задымили фонари и вылезли крысы, которые шуршали и пищали из теней, он и студентки рассмотрели неудавшиеся пленения женщин, погибших до них. Медленно, но в них начало развиваться понимание того, что означает схватить андата, пленить мысль и перевести ее в другую форму. Дать ей свободу воли и человеческую форму. Всю оставшуюся жизнь сохранять пленение в своем сознании. Удерживать духа от возвращения в естественное состояние небытия — все равно, что держать камень над колодцем: поскользнись, и он исчезнет. Знание росло в них; Маати видел это по их позам и слышал по вопросам, которые они задавали. Он уже почти достиг конца программы на этот вечер, когда маленькая дверь на улицу опять распахнулась.