Как разлюбить идеального бабника? (СИ) - Айрон Мира - Страница 6

Я сидела на подоконнике, обхватив руками колени, когда подошёл Глеб и чуть-чуть приподнял мои джинсы, так, чтобы стали видны щиколотки. По требованию фотографа, я была босая. Сделав несколько снимков, Глеб отложил фотоаппарат и подошёл ко мне. Каким-то двадцатым чувством я поняла вдруг, что всё: момент настал.

Не отрываясь и почти не дыша, я смотрела в лицо Глеба.

— Какие красивые у тебя щиколотки, — тихо сказал он. — Я ещё тогда заметил, при первой встрече.

Его тёплая рука легла на мою ногу, и я едва не потеряла сознание от ощущений. Что же будет потом?! И как это получается у Глеба, — быть вот таким?

Ситуация казалась пошлой, но до безобразия чувственной, и мне совсем не было стыдно.

— Когда-нибудь я уговорю тебя на третью фотосессию. Ты будешь позировать полностью без всего. Не спорь, — ещё тише сказал он.

Склонившись ко мне, Глеб начал целовать меня, запрокинув мою голову и погружаясь пальцами в мои волосы, падающие на спину. Почувствовав его язык, я полностью лишилась воли, жалобно застонала и вцепилась в плечи Глеба, не отпуская его от себя.

Дальше я помнила обрывками. В какой-то момент мы оказались на диване, будучи уже полностью без одежды. Глеб сидел, а я была у него на коленях, двигаясь, не в силах остановиться. Никогда раньше я не вела себя так, и даже не могла себе представить подобный секс. Глеб, не отрываясь, смотрел на меня, и я тоже увидела неподдельную, отчаянную страсть в его карих глазах, которые стали почти чёрными.

Потом мы уехали домой к Глебу и выпали из реальности на целые сутки.

Как прошли следующие четыре месяца? С одной стороны, помню всё до мелочей, а с другой — саму себя не помню. Это было непреходящее острое ощущение счастья, полёта, любви. Никогда я не жила такой полной и насыщенной жизнью души и тела. Я словно заново научилась чувствовать (во всех смыслах этого слова).

…После той самой, — первой, — ночи мы не расставались с Глебом. Мы оба жили на два дома, несколько дней могли жить у меня, затем — несколько дней у него. О том, чтобы жить вместе постоянно и вести общий быт, речи не шло. Ещё во время «сеанса психотерапии» с вином Глеб рассказал о своих принципах, одним из которых был следующий: Глеб никогда не переезжал ни к одной из своих подруг сам, и никто не переезжал к нему. Он считал, что жизнь легче и приятнее, когда не заедает совместный быт. При этом у Глеба не было привычки делить обязанности на «женские» и «мужские», он не стеснялся любой работы по дому.

С родственниками друг друга мы тоже не знакомились, и я была этому рада, потому что знала: отношения с Глебом не вечны. Я уже знакомила родителей с одним «вечным», потому второй раз мне не хотелось произносить вслух для моих близких фразу: «Мы приняли решение расстаться и строить свою жизнь порознь». Хватило одного раза. К счастью, Глеб оказался прав: мои мама, папа, дедушка, бабушка и братья восприняли новость спокойно. Они лишь спросили, нужна ли мне помощь и поддержка, и каждый предложил свой кров на случай, если мне пока тяжело одной. Они не знали, что я уже не одна. И что Новый год я встречала не с друзьями, а вдвоём с Глебом. И это была самая потрясающая новогодняя ночь в моей жизни.

Вообще, Глеб мог быть одновременно и очень лёгким, и очень надёжным. Он не избегал принятия решений и брал на себя ответственность, и в то же время умел создать ощущение праздника. С ним рядом расцвела даже я — зануда из зануд. Мне всё чаще делали комплименты на работе, на меня начали обращать внимание мужчины. До смешного дошло: парни пытались знакомиться со мной на улице или в супермаркете, а студенты мужского пола (коих на кафедре прикладной механики подавляющее большинство) на переменах вместо перекура толпились у моего стола. Когда я объявила, что как куратор могу взять троих человек для работы над курсовыми проектами, возникла едва ли не потасовка, и мне пришлось выбирать «счастливчиков» самой.

Зимой мы каждые выходные выбирались кататься на коньках, ходили на лыжах, ездили на дачу к друзьям Глеба или к Яне. Друзья (и мои, и Глеба) не имели привычки задавать неудобные вопросы, и время проходило очень весело. И Варя, моя крестница, и сыновья друзей Глеба обожали его, он прекрасно ладил с детьми. Время от времени я остро сожалела о том, что Глеб не спешит обзаводиться «щекастыми карапузами». Я и сама никогда особо не стремилась к материнству, считая, что можно повременить ещё лет десять, но рядом с Глебом всё чаще и чаще думала о детях. Из Глеба получится прекрасный отец, его дети будут очень счастливыми.

Вот такие метаморфозы произошли со мной и моей жизнью за какие-то несколько месяцев. Я превратилась из закрепощённой и ворчливой зануды и перестраховщицы, планирующей всё на триста пятьдесят восемь лет вперёд и зависимой от общественного мнения, в свободную и счастливую молодую женщину, живущую сегодняшним днём, привлекательную, лёгкую и сексуальную.

И всё это благодаря Глебу.

В один из тёплых ласковых апрельских вечеров я заехала в студию к Глебу, потому что сегодня мы договорились провести вечер и ночь у него. Глеб ждал меня на улице.

— Вот, поезжай ко мне, — он вложил ключи от его квартиры в мою руку и быстро поцеловал меня. — У меня возникло неотложное дело, ненадолго, через час приеду.

— А что случилось? Свидание? — я потёрлась щекой о его плечо.

— Свидание у меня с тобой, а дело… Одна из моих сестёр решила угодить своей начальнице, потому сейчас я поеду в детскую игровую. У одного из чад той самой начальницы день рождения. Буду фотографировать детишек. Привезти тебе кусочек тортика?

— Ну уж нет! Растолстею, и ты найдёшь другую, — пошутила я.

— Ну да, ну да, размечталась, — Глеб поцеловал меня в нос и пошёл к машине, помахав рукой.

Я впервые была дома у Глеба одна, без него. Убрала продукты в холодильник, сделала салат, но пока не стала заправлять, решила дождаться Глеба.

Бродила из угла в угол по комнате, рассматривая фотографии на стенах. На рабочем столе Глеба лежал объёмный конверт; в таких конвертах Глеб отдавал заказчикам напечатанные фотографии. Забыв золотые слова о том, что от любопытства кошка сдохла, решила глянуть одним глазком.

На конверте рукой Глеба было написано: «Камилла, 24 шт». Угу, Камилла, значит. Красивое имя. Интересненько. Я открыла конверт, аккуратно достала фотографии и обомлела: на всех двадцати четырёх фотографиях прекрасная темноволосая и пышноформая Камилла позировала в чём мать родила.

«Когда-нибудь я уговорю тебя на третью фотосессию. Ты будешь позировать мне без всего. Не спорь», — явственно прозвучал в голове тихий голос Глеба.

Не спорь. Не спорь. Не спорь.

Кажется, Глеб уговорил кого-то другого, не меня. Судя по датам на снимках, уговорил буквально позавчера.

Конечно, я была без ума от Глеба, влюблена в него до потери сознания, очарована им настолько, что теряла саму себя и связь с реальностью… Но я никогда не была идиоткой или дурой. Кстати, Глеба всегда невероятно возбуждал тот факт, что я чистой воды «технарь», без пяти минут кандидат физико-математических наук. Он часто повторял, что умная женщина — подарок для умного мужчины.

Видимо, благодаря коэффициенту моего IQ я и подозревала Глеба в измене ровно одну минуту. Потом я стряхнула с себя оцепенение, аккуратно сложила фотографии и вернула конверт на место.

— Глеб — фотограф, — сказала я себе вслух. — И работает он в разных стилях. Девяносто девять процентов из ста за то, что это просто работа.

И всё-таки девяносто девять, а не сто. Я опустилась на диван и начала напряжённо думать. Фотографии Камиллы стали неким катализатором, запустившим мою мыслительную деятельность в том направлении, которого я старательно избегала все эти месяцы. А именно: отношения с Глебом не бесконечны, и Марш Мендельсона не предусмотрен договором.

Да, я часто повторяла про себя эту фразу, но никогда не зацикливалась на ней, не рассматривала её вблизи.