Жмурки (СИ) - Зимин Дмитрий - Страница 20

Маршрут номер пять.

Если поймёт, что едет не туда — просто выйдет и вернётся к школе пешком, только и всего…

Это было целое приключение!

В Севастополе они с ребятами тоже катались на общественном транспорте. Только на троллейбусах — трамваев там с войны не было. Но здесь, в Питере, конечно же, всё было по-другому. Там, в далёком Крыму, вагоны сохранились ещё с советских времён, были покрашены в бело-голубой цвет и имели сглаженные, чуть примятые, бока.

Питерские же трамваи напоминали гончих. У них были хищные очертания, двигались они бесшумно — также, как хищники, и в них требовалось платить.

Дома их пускали в транспорт бесплатно: все знали детдомовских по характерным серым пальтишкам и коричневым ботинкам, и пускали в общественный транспорт и даже в кино — на утренний сеанс — просто так.

Уже устроившись на сиденье, Маша вспомнила, что денег-то у неё нет. Как нет и школьного проездного и вообще документов.

С независимым видом она принялась смотреть в окно, считая остановки…

Ей было выходить на шестой.

Вроде бы, никто не обращал на неё внимания. Чуть освоившись, Маша оглядела вагон.

Душа ушла в пятки.

Прямо напротив, через два сиденья, сидел очкастый из школы! И смотрел прямо на неё.

Во рту сделалось сухо, в голове загудело, а в глазах начало медленно, но неуклонно темнеть.

Только этого не хватало, — вцепившись в сиденье, Маша низко опустила голову.

Один раз ей приходилось падать в обморок — когда в детдоме у них брали кровь из вены.

Тогда были точно такие же ощущения: голоса в голове, как бы что-то бормочущие, потемнение в глазах и светлые мушки…

— Привет, — сказал знакомый добрый голос рядом с ней, и в голове тут же прояснилось. Маша открыла глаза, поморгала и увидела учителя математики, Теодора Палыча. Тот сел на соседнее сиденье и участливо посмотрел на Машу. — Куда собралась?

— До… — Маша прочистила горло. — Домой.

Математик усмехнулся.

— Ты живёшь в другой стороне, Маша, и ездишь домой на школьном автобусе.

А какого чёрта? — подумала она.

Чёрт в мироощущении Маши занимал особое место: к нему следовало обращаться только в исключительно крайнем случае…

— Мишка сегодня не пришел, — сказала она. — Хочу его навестить. Узнать, не заболел ли.

— Лавров, что ли? — переспросил учитель. Маша кивнула. Сегодня математики не было, и он мог просто не знать. — Так это… — он почесал в макушке. — Ольга Викторовна сказала, что его родители решили перевести. В другую школу.

Ольгой Викторовной звали директрису.

— Он бы мне обязательно сказал, — тихо поведала Маша учителю. — Понимаете? Мы с Мишкой друзья.

— Понимаю, — кивнул учитель. — Я и сам, признаться, несколько… — он не договорил. — А хочешь, я с тобой пойду?

На миг Маше очень захотелось, чтобы большой, добрый Теодор Палыч пошел с ней. А потом проводил до дому…

Но напомнив себе про «план Б», покачала головой.

— Спасибо, — она даже улыбнулась. — Но я сама. Понимаете, мне ведь надо с ним поговорить…

— Понимаю, — казалось, получив отказ, учитель был изрядно озадачен. — Сама, так сама. Расскажешь завтра, как он там, — Теодор Палыч поднялся. А потом улыбнулся и сказал: — А здорово ты сегодня с поиском справилась. Рекордное время! Я был очень впечатлён.

И пошел к дверям троллейбуса. Маше было выходить на следующей остановке.

Как только он ушел, Маша вспомнила про очкастого.

И вздохнула с огромным облегчением: место, где тот сидел, теперь занимала толстая тётенька в вязаном берете.

Интересно, как это будет?.. — гадала она, выйдя из трамвая и оглядываясь, чтобы сориентироваться, в какой стороне Мишкин дом.

Раз он вчера не написал — значит, до дома даже не добрался.

Пропал где-то по дороге…

Ноги Маша передвигала на чистом упрямстве. Страшно было — жуть.

«Закончить гештальт» — любила говорить тётка.

Маша для себя это поняла так: если что-то задумал — надо это обязательно сделать, довести до конца.

Так и с походом к Мишке: она на девяносто девять процентов была уверена, что его нет дома — со вчерашнего дня… Но раз решила проверить, надо дойти. Закончить гештальт.

Ага, — сказала она себе. — Вот за этой тумбой мы повернули к ларьку мороженого, — Мишка просто не мог пройти мимо, это было выше его сил. — А потом пошли от него направо, через сквер к вон тому вон белому дому.

Очкастый сидел на лавочке в сквере и делал вид, что читает.

Когда Маша приблизилась, он убрал телефон, поднялся и пошел ей навстречу.

— Ну здравствуй, Маша Кукушкина, — сказал он, подойдя почти вплотную. От плаща его, серого, как осеннее небо, сильно пахло сигаретным дымом и ещё чем-то едким, похожим на скипидар.

— Мы с вами сегодня виделись, — вежливо сказала девочка. — Вы к нам в школу приходили.

— Это был не я, — сказал очкастый. — Это был… — он махнул рукой в воздухе и рядом с ним появился такой же очкастый в сером плаще.

Маша широко раскрыла глаза.

— Ух ты… — с искренним восхищением протянула она. — Что это?

Он второго очкастого ничем не пахло.

— Фантом, — с готовностью ответил первый очкастый. — Хочешь, расскажу, как его сделать?

— Спрашиваете!

На мгновение Маша забыла обо всём: о Мишке, о своём недоверии к очкастому — она просто увлеклась новой и интересной задачей.

— Тогда давай прокатимся, — предложил очкастый.

Как по волшебству, с ними рядом, на тротуаре, затормозил серый автомобиль.

Маша мгновенно пришла в себя. В горле снова сделалось сухо, как в пустом ведре.

Мишка, — напомнила она себе. — Он просто погибнет, если не будет съедать хотя бы одну шоколадку в день…

Несахарный диабет, — пояснил друг, уплетая мороженое вот на этом самом месте. — У диабетиков сахара и так много, поэтому им нельзя. А я — наоборот.

Сделав шаг назад, она посмотрела на автомобиль, на очкастого, сглотнула…

А затем кивнула.

— Давайте, — голос не хотел подчиняться. — Прокатимся.

Очкастый гостеприимно открыл дверцу автомобиля.

Маша на подгибающихся ногах шагнула ближе, сняла рюкзак, и держа его в одной руке, влезла в салон.

Машина уехала, а на земле осталась мятая шелковая ленточка.

Её родная сестра осталась в школе, в глубине парты, обвязанная вокруг тетрадного листка.

Как только Маша устроилась на скользком, как клеёнка, сиденье, резко запахло тем же остро-терпким запахом, как от плаща очкастого, и она потеряла сознание.

— Что случилось? — отбрасывая цилиндр, рявкнул шеф.

— Дети пропали, — проблеяла соседка.

У шефа глаза расфокусировались.

— Ничего не понимаю, — пробормотал он, рушась на табурет рядом с барной стойкой. — Какие дети?