Стоянка поезда – двадцать минут - Мартыненко Юрий - Страница 2

Он не ожидал, что Рождество придётся встречать с испорченным настроением. Причиной тому стала отмена без всяких объяснений долгосрочного заказа на пошив верхнего зимнего обмундирования. К воротам фабрики с проезжей части, мощённой камнем, улицы вытянулась вереница зелёных грузовиков. Ещё вчера завезённые и аккуратно уложенные на стеллажи складских помещений запечатанные рулоны шерстяных тканей, сукна, мехов и кожи сегодня спокойно и без суеты забирались, выносились и грузились рослыми солдатами в кузова машин. Фыркая выхлопными газами, они одна за другой отъезжали от фабричных ворот, увозя добротный пошивочный материал. Правда, телячья кожа для наплечных ранцев, которая использовалась в Первую мировую войну, была заменена на более дешёвый материал — изобретённую в 1937 году кирзу — плотный брезент с внутренним утеплителем. Позже в целях экономии производители перешли просто на брезент.

Глядя из окна кабинета с третьего этажа вниз на перевозочный процесс, Рейнер вынул из бокового кармана пиджака накрахмаленный носовой платок, тщательно вытер вдруг взмокший то ли от нервного напряжения, то ли от кабинетной духоты лоб. Стояла тишина. Не слышно разговоров за дубовой дверью в коридор.

На письменном столе резко зазвонил телефон. Рейнер вздрогнул.

— Да! Всё забрали. Увозят. В какой-то степени, даже лучше. В таком количестве. А вдруг поточит моль? Тем более, шерсть. Куда увозят? Вероятно, на свои армейские склады? Понятно. Продолжаем работать. По графику. По прежним заказам. Да. Выполним. В срок! — почти по-военному доложив руководителю одного из отделов управления компании Hugo Boss о ситуации с большим объёмом пошивочных материалов, Рейнер положил чёрную трубку на блестящие рычажки телефона и, выдохнув полной грудью, опустился на скрипнувший стул. За его рабочим столом всегда стоял деревянный стул с полукруглым дерматиновым сидением. В отличие от большинства своих коллег, предпочитающих сидеть на нечто мягком, вроде кресла, он считал, что именно обыкновенный деревянный стул плодотворно способствует рабочему процессу, более сосредотачивает внимание сидельца на возникающих вопросах, помогая принимать наиболее оптимальные решения.

…Сэкономленные от свёртывания программы по зимнему вещевому обеспечению частей вермахта денежные средства были направлены на производство дополнительных объёмов синтетического горючего для танковых и механизированных частей. Из тридцати четырёх видов сырья, без которых не может нормально жить и развиваться любая нация, Германия в достаточном количестве обладала только двумя: поташом и каменным углем. В остальном она полностью зависела от химической промышленности и поставки иностранных друзей.

Даже непонимающий в военных делах и далёкий от политики гамбургский портной Левон Янсель внимательно следил по газетам за происходящими в мире событиями. Если сказать, что вызывали тревогу начатые в сентябре боевые действия Германии в Европе, её вторжение в Польшу, значит, ничего не сказать. Внук Гельмут достиг возраста новобранца. Не сегодня-завтра с призывного участка приедет на велосипеде курьер и настойчиво будет звонить в дверь, чтобы вручить повестку. Не ожидая, пока откроют дверь, курьер с какой-то нервозностью будет продолжать давить на кнопку. Об этом Янсель знал от своих знакомых, родственники которых уже имели честь получит повестку на службу в армии.

Гельмут с раннего детства часто болел. Словно самой природой ему были противопоказаны любые переохлаждения. До поздней весны бабушка с дедушкой строго следили, чтобы тот не забывал наматывать толстый шерстяной шарф, который связал сам Янсель, когда внуку было пять или шесть лет. То же самое было с вязаными носками. В то время, как ровесники рассекали по улице на самокатах, сверкая голыми коленками в шортах с гольфами, мальчик, завидуя ребятам, носил брюки на широких лямках.

Мысленно старый Янсель надеялся на удачный исход призывной кампании для внука. Он полагал, что врачебно-медицинская комиссия забракует парня по состоянию здоровья. Судя по кинохроникам, в вермахте хватает здоровых, крепких солдат и без него. Внук, рано оставшийся без родителей, которых одного за другим скосила в могилу чахотка, оставался единственной отрадой для старого Янселя и такой же давно не молодой, но горячо любимой им Луизы.

— Левон, почему так поздно ложишься? Тебе не надо завтра вставать так рано?

— Увы, дорогая, завтра я посмею себе позволить понежиться под одеялом дольше обычного.

— Отчего же такая благодать? — сонным голосом спросила жена мужа. — Что? Стало меньше работы?

— Нет, работы не меньше, но меньше остаётся дней, отпущенных господом человеку. Поэтому, почему бы не позволить себе лишних минут утреннего наслаждения? — Старый Янсель, протянув руку через тёплое тело жены, заботливо подоткнул с её стороны одеяло. Поправляя под головой мягкую подушку, поудобнее улёгся сам. Внук давно спал в своей комнате. Янсель уснуть не мог. Почему-то вспомнился 1914 год. Может быть, это связано с его тревогой о внуке, которому наступила пора армейской службы? Или связано с тем, что в 1914-ом Янселя мобилизовали и отправили на австрийский фронт, оторвав от любимой и нежной Луизы на долгие три года окопной жизни.

У Левона Янселя текла полуеврейская кровь. Об этом никто не знал, а сам он никогда не вдавался в подробности своей биографии. В голове бродили мысли не о том, что они с Луизой рискуют остаться без куска хлеба, а о том, что солдаты великой Германии больше не пойдут далеко и надолго. Возможно, они больше вообще никуда не пойдут. Иначе, какой смысл в отмене заказа на пошив утеплённых офицерских сапог? Об этом он узнал от своего старинного приятеля — сапожных дел мастера, который, как и Левон Янсель, содержал небольшую сапожную мастерскую. Надо сказать, мастерская тоже пользовалась определённым авторитетом у заказчиков из числа высокопоставленных лиц в городе.

Сам же Янсель сорок лет, за исключением трёх лет австрийского фронта, не выпускал из рук мелок и клеенчатый портняжный метр. Среди клиентов имелись такие, кто заказывал парадные мундиры из чёрной ткани и платил приличные деньги. Они были довольны работой старого Янселя. Расплачиваясь за выполненный заказ, весело и дружелюбно хлопали мастера по плечу, широко раскрывая увесистое портмоне и вынимая крупные купюры. Одно смущало Янселя. Это наличие в фурнитуре формы эмблемы в виде черепа. Она прикреплялась к околышу фуражки с высокой тульей. Такие фуражки изготавливал шляпочных дел мастер — другой приятель Шмидт. Чистокровный немец. Раз в неделю, в воскресенье, Янсель навещал его, чтобы перекинуться в преферанс, выпить, если на дворе летняя жара, по кружке пива, а если за окном холод и слякоть — по стакану целительного горячего глинтвейна.

— Смотри, какой великолепный товар я приготовил для господина Кёльгера, — не скрывая удовлетворения, показывал Шмидт старому Янселю чёрную эсэсовскую фуражку. — Вероятно, господин Кёльгер — важная птица, не знаю, он всегда приходит на примерку в штатском. Это мой давний клиент. Щедро платит. Добрейшей души человек. А сколько знает анекдотов! Ты бы слышал, мой друг. Рассмешит и подымет, уверяю тебя, покойника из гроба!

— Кто бы сомневался в качестве? Как всегда, требующая похвалы, достойная работа, — поправляя круглые в металлической оправе очки на морщинистом носу, подтвердил Янсель, предпочитая поскорее обратить внимание приятеля на то, что следует продолжить партию в карты. Иначе скоро стемнеет, и Луиза начнёт, как всегда, беспокоиться. Это в её характере. Будет беспрестанно подходить к окошку и, отдёрнув шторку, безуспешно вглядываться в темноту улицы, почти неосвещаемой около их дома последние три дня. Лопнул фонарь. Обещали починить быстро. Но минуло три дня, а вечерами по-прежнему темно. Странно. Обычно монтёры приходят сразу после поломок на электролинии и устраняют неисправность. А тут целых три дня. Непорядок… А ещё вдруг Луиза, расстроившись долгим отсутствием мужа, хотя прекрасно знает, что он с приятелем мечет колоду карт, играя в свой любимый преферанс, отправит за ним внука. И Гельмуту придётся поздним вечером бить зря ноги, чтобы напомнить деду, что пора идти домой.