Корела (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 35

— Не в царях дело сейчас, а в московском боярстве, которое после смерти Ивана Грозного решило заняться своим любимым делом — играть самодержцами как куклами. Олигархи свои порядки устанавливают, монарх в руках боярских кланов лишь инструмент. Избрание Михаила Федоровича это наглядно покажет, и ждать его уже недолго.

Владимир фыркнул — после встреч с представителями знатных боярских родов, с их местничеством, непрошибаемым чванством, он испытывал к ним чисто физиологическое отвращение. Недаром такие типажи здесь в Новгороде, доморощенные олигархи сами погубили свою страну, за что многие жестоко поплатились — московские правители кого не казнили, то почти всех выслали, и встали они последними в очереди «местнических порядков». Вот к чему алчность приводит, измывательства над «черными людьми» — сами погибли из-за своей недальновидности и косности. Так себя сейчас многие московские бояре ведут — предают всех кого только могут, лишь бы свое состояние уберечь. Ничем не лучше новгородских «золотых поясов» себя ведут, даже хуже, ибо Москва намного больше.

Недаром Петр с боярством всю жизнь боролся, но тут потерпел поражение, несмотря, что перенес столицу в Петербург. Не вышло — бояре парики напялили и за ним дружно перебрались, а после смерти «любимого» императора занялись привычным для себя делом — играть короной. И так до семнадцатого года, пока большевики им террор не устроили. Но Москва она такая — без боярства не может, как жить без олигархов, что всеми делами заправляют, и других за холопов считают, с чем их прислужники согласны.

— «Семибоярщина» сейчас, а там «семибанкирщина», — хмыкнул Владимир — для себя он сделал четкий вывод — боярских вотчин у него не будет, нельзя позволить олигархам загребать себе землицу. К чему этот феодализм на три столетия, с отчуждением от земли и крепостным рабством, когда капитализм уже везде «двери» выносить начинает…

Алексеевская («Белая») башня единственная уцелевшая из всего «Окольного города». Сохранились частью высокие земляные валы, говорящие о былом величии «Господина Великого Новгорода».

Глава 48

— Надо было солдатам заплатить, Якоб, деньги ведь имелись. А так все повторилось, как при Клушино. Теперь придется умирать — совладать с новгородцами мы не сможем — они воюют не как русские. Мы ошиблись с походом на их столицу — надо было отходить в Эстляндию.

Полковник Горн говорил настолько спокойным голосом, что Якоб Делагарди нахмурился. Осада Новгорода не задалась с самого начала — взять стену с наскока не удалась, на стенах было множество горожан и стрельцов с пищалями, часто били картечью пушки. Солдаты откатились, проклиная все на свете — десятки убитых и сотня раненных стала итогом безрассудного нападения. А потом появилась русская конница, но это было ожидаемо — немногочисленная шведская кавалерия выдвинулась им навстречу. Но дворянская конница отхлынула, хотя ее было втрое больше — по прошлым сражениям кирасиры ее просто сметали — рослые кони просто опрокидывали в атаки низкорослых русских скакунов. Однако то, что вперед выдвинутся рейтары, да числом в полтораста всадников в доспехах, а с флангов ударят с наскока, по меньшей мере, две сотни хаккепелитов — этого Делагарди не ожидал. Бой был ожесточенный, пришлось для спасения выдвинуть пикинеров и мушкетеров. Кое-как отбились, но стало ясно — взять Новгород шведы не смогут, слишком велики силы у его защитников.

С утра решено было отступать в Эстляндию — ночью солдаты тушили все время пожары, что занимались тут и там. Русские стреляли со стен калеными ядрами, лазутчики поджигали припрятанную в строениях солому и смолу. Хорошо, что ветер был слабый, и посад не успел в погребальный костер превратиться. Но все же пришлось отходить подальше от стен в поле, вставать там лагерем, огородившись отовсюду телегами и повозками, ведь из леса тоже нападали злоумышленники, беспрерывно стреляли из кулеврин и мушкетов. Так что ночка была хлопотной, беспокойной и холодной — ударил к утру легкий морозец, солдаты плотнее закутались в плащи и отобранные у крестьян одежды, что больше напоминали лохмотья. Но теплые — в русских землях повсеместно носили овчину.

И вот наступило утро — безрадостное и тягостное — половины войска как не бывало. Переметнулись к противнику все наемники отряда Пьера Делавиля, ушли под утро и непонятно как только успели с новгородцами тайно столковаться. Хотя чему удивляться — когда ландскнехты с Ладожской крепости уходили, их две сотни на службу к новгородскому князю перебежало, а сейчас весь отряд посулами соблазнили.

— Нечего сейчас сетовать, Эверт. То моя ошибка — хотел казну королю отвезти полностью, а прибыток в Новгороде взять. Русские уверены в своих силах, их ведь намного больше, чем нас. Перед нами тысячи три-четыре, да конницы с тысячу, и пушки. А вон и наемники Делавиля — их даже в строй не поставили, решили, что нас и без них одолеют.

Мимолетно взглянув на Горна, хмуро отозвался Делагарди. На трех повозках лежали ценности на тридцать тысяч талеров. Московская земля оказалась богатой, несмотря на долгую войну. В тех усадьбах и деревнях, которые не успели ограбить поляки или разбойники, в церквах имелись на иконах серебряные оклады, в дворянских домах всяческая утварь из серебра тоже имелась — все выгребали подчистую. А с купцов и бояр под пытками вымогали многое — под угрозой растерзания детей и жен, они со слезами отдавали спрятанное — иногда целые горшки монет, среди которых встречались и золотые. А в одном из монастырей из злата оказались чаша и блюдо, и шитое нитью убранство — все цены большой, немало стоит.

Отдавать все это до боли не хотелось, но придется — прорваться с повозками невозможно, русская конница быстро догонит, от нее пешком не уйти. Так что надо тут драться, если удастся победить, то в переговоры вступить о свободном пропуске отряда до Нарвы.

— Эверт, стройте пикинеров — ударим прямо по центру, опрокинем вражеских мушкетеров, захватим пушки. Тогда новгородцы станут намного сговорчивее. Мушкетеры прикроют фланги, а я с кирасирами встану справа — как обрушишь строй русских, ударю их в бок. О, да они сами на нас идут, глупцы — облегчают нам победу, а себя обрекают на поражение.

Действительно, построенные в четыре шеренги мушкетеры, сотен восемь, в касках и кирасах, с дымящимися фитилями, до которых было чуть больше полутора тысячи шагов, двинулись вперед. Но прошли только чуть больше половины расстояния, остановились, начали целиться по команде. Делагарди удивился, посмотрел на Эверта, тоже порядком ошеломленного — с такой дистанции не то, чтобы попасть во всадника, редкая пуля вообще долетит. Да и бесполезной окажется, только порох зря потратить — отскочит не только от кирасы, даже шубу не пробьет.

— Тот, кто ими командует — болван редкостный, пустой пальбой нас не испугаешь, зря порох потратит…

Договорить Якоб Понтусович (а так его именовали русские на свой манер) не успел, как грянул слитный и мощный залп из двух сотен мушкетов. И кругом раздались болезненные вскрики, перемешанные с хриплыми предсмертными стонами. Делагарди не верил собственным глазам — пули не только долетали, они попадали точно, и убивали при этом. И тут же последовал новый залп из двухсот мушкетов, стоило пороховому дыму чуть развеяться. И снова стоны кругом — примерно каждая седьмая пуля нашла себе жертву среди солдат, а ведь еще попадали в повозки и лошадей, которые тут же начинали бесноваться. Теперь готовилась к стрельбе третья шеренга — стрелки опытные, умелые, палили караколем — давшие залп тут же ушли за спины товарищей и умело перезаряжали мушкеты.

— Нас тут всех скоро перебьют, Якоб — это ландскнехты Штиллера, и прах побери, почему их мушкеты так далеко стреляют⁈ Я не смогу построить пикинеров — нас тут всех просто перебьют! А мы даже ущерба не причиним, не дойдем просто…

Договорить полковник Эверт Горн не успел — громыхнул новый залп, а следом дружно рявкнули пушки. И в эту секунду Делагарди принял решение, хотя понимал, чего оно может ему стоить…