2133: Путь (СИ) - Извольский Сергей - Страница 27

— Это еще не доказано! — в запале воскликнула Марша, все же теряя самообладание.

— Ты сейчас обвиняешь меня в лжи? — в голос Катрин зазвенел лед.

— Я не…

Марша осеклась — от осознания сказанного у нее пересохло горло.

— Нет, не обвиняю, прошу прощения.

Никлас скосил взгляд на Катрин. Искривленный после полученной раны уголок ее рта чуть-чуть приподнялся в улыбке. Внучка рейхсграфа так и сохраняла ледяное спокойствие, разговор ее никак не напрягал. И сейчас, выждав мучительно долгую паузу, Катрин кивнула.

— Хорошо, извинения приняты. Мы сейчас с тобой в одной лодке, и в стесненных обстоятельствах. Так что я сделаю вид, что не заметила оскорбления, из-за которого в иной ситуации ты бы мгновенно могла лишиться личного благополучия. Но имей ввиду на будущее, не забывай об осторожности — особенно когда покидаешь стены технополиса и общаешься с военной аристократией. На самом деле, я все ждала, когда же ты приведешь аргументы про моего деда, но ты, наверное, об этом пока не подумала. Но если подумаешь, имей ввиду, что Дитрих Брандербергер был конченым психопатом, на него мерило чести, достоинства и репутации просто не работают. Такие люди нужны в любой элите, везде и всегда, но…

— Но?

— Но не в большом количестве.

Некоторое время ехали молча — Катрин, выпрямившись и отвернувшись, смотрела в окно. Марша, обдумывая услышанное, раздраженно посапывала сзади.

— Николаш, а ты что думаешь? — спросила она вдруг, тронув Никласа за плечо.

«Думаю, что если Катрин тебе еще пару раз всечет, я буду совсем не против».

— Я думаю, что и репутация, и честь имеют свою цену. Кто-то платит деньгами, кто-то кровью. Неподкупность же и верность принципам — это признак каждого отдельно взятого человека, а не сословия в общем, — пожал плечами Никлас. — Я ведь тоже, по сути, из военной аристократии, в Империуме у нашей фамилии был бы титул. И Пауль тоже из военной аристократии, я его знаю с младенческих лет, но он легко и спокойно меня продал.

Марша — Никлас увидел это в зеркало, расцвела улыбкой. При этом он краем глаза увидел и как наливаются кровью шрамы Катрин. Он заметил это в отражении бокового стекла, когда внучка рейхсграфа отвернулась — может быть, как раз для того, чтобы никто этого не увидел.

Оставшиеся несколько минут дороги до городских предместий проделали в молчании. Заговорила Катрин только тогда, когда въехали непосредственно в Зверин. Хотя много слов здесь нужно не было — указатели на вокзал оказались на всех значимых перекрестках.

Вскоре Никлас уже вел машину по предназначенной для граждан первой категории выделенной полосе привокзальной площади. Остановился на КПП, показал свой перстень, после чего заехал на верхний уровень парковки. Нацелился было на дальний конец, где увидел табличку с указанием мест для машин, предназначенных к отправке на грузовой перрон, но Катрин заметила его желание и коснулась руки на руле.

— Давай ближе ко входу, ты здесь главный и наглый. Перегонщик пробежится, ты о его удобстве вообще не должен думать.

Никлас спорить не стал, еще и припарковался криво — встав сразу на два места. Решив, что если и отыгрывать самовлюбленного мудака, то делать это нужно качественно. В Танжере за такую парковку перед офицерской школой можно было выхватить по лицу — от сокурсников, и получить взыскание от офицеров. Но судя по удовлетворенному замечанию Катрин, здесь и сейчас он все сделал правильно.

— Помните, если мы сыграем плохо, можем скоро умереть, а это насовсем, — заговорила внучка рейхсграфа. — Если же все будет хорошо, у нас есть шанс жить долго и счастливо, в согласии и радости. Марша, соберись, вспомни как ты себя должна вести. Никлас, помни — ты хозяин жизни и властелин мира. Ты нас купил, и вообще что угодно бы купил, только не очень хочешь. Готовы?

— Готовы.

— Марша?

— Готова.

— Отлично. Тогда выходим и не задерживаемся, до отправления поезда всего полтора часа осталось.

Никлас открыл дверь и ступил на асфальт парковки, стараясь чувствовать себя другим человеком. К предстоящему испытанию он, как только что понял, был совершенно не готов. Но выбора у него определенно не было.

Вокзал Зверина, новые его корпуса, предназначенные для высоких сословий, поражали монументальностью. Нечто подобное Никлас чувствовал единственный раз в жизни, когда был в Луксоре — там тоже архитектура словно подавляла, как будто показывая человеку его ничтожность на фоне больших форм.

Людей на вокзале, граждан первой категории, оказалось немало. Что, впрочем, из-за широты и размаха помещений совершенно не ощущалось. Разительный контраст с той гремящей толкучкой суеты, с которой Никлас сталкивался на перронах Каира, Дакара и Танжера.

Следуя по широким проходам и залам, Никлас с интересом осматривался по сторонам. Первый раз в жизни он видел такую роскошь и комфорт — вроде бы ненавязчивые и без аляповатости, но и без этого поражающие воображение.

Осматриваясь, он параллельно отмечал, что их троица привлекает нешуточное внимание. На них оборачивались, кто-то даже останавливался, словно на стеклянную стену наткнувшись. Неудивительно: вокзал — это место, где сталкиваются и пересекаются самые разные культуры и слои общества, пусть даже и помещениях только для первого гражданского класса. Никлас сам примерно так же реагировал на жителей полиса в Таррагоне, впервые оказавшись среди беспечных и смелых в одежде людей.

Основное внимание, конечно, обращали на себя Катрин с Маршей. Девушки вышагивали рядом с ним так, как Никлас до этого видел только в синематографе: обе грациозные, длинноногие, уверенные в себе. Обе сейчас катили по небольшому чемодану — нашлись в доме-убежище Катрин, и для создания цельных образов на них были сделаны тканевые чехлы, черный и белый. В одном из маленьких чемоданчиков сейчас был убранный рюкзак Никласа и немногочисленные вещи Катрин, во втором — некоторые вещи Марши, все что влезло. Розовый ее чемодан — как заметная примета, был выброшен еще по дороге, чтобы не оставлять его в Грайфсвальде как улику.

В общем, на них смотрели с интересом, отчего Никлас чувствовал себя крайне неуютно, как на сцене. Навигация в здании была одновременно ненавязчивой, но в то же время весьма заметной, поэтому к своему облегчению он даже без помощи и подсказок Катрин нашел кассы Минской железной дороги.

Впрочем, кассы — неправильно сказано. Указатели привели Никласа (а перстень на пальце послужил допуском) в большой комфортный зал ожидания, где играла приятная музыка, сопровождаемая журчанием нескольких фонтанов. Здесь Катрин — сделав вид, что не может сдержать порыв нежности, приобняв и прижавшись так, что у Никласа за мгновенье в горле пересохло, рассказала куда ему идти. Несмотря на живую чувственность движений, шепот внучки рейхсграфа при этом звучал сухо и деловито.

Никлас повернулся к Катрин, и картинно чмокнув губами, развернул ее и легонько шлепнул по ягодице, направляя в сторону диванов зоны ожидания. Подспудно ожидал возмущения, даже пощечины с разворота, но нет — Катрин спокойно двинулась в указанном направлении, взяв под руку Маршу. Никлас же направился в сторону отдельного кабинета, огороженного едва заметной стеклянной перегородкой.

В то, что за столом там сидит кассир продающая билеты, сам бы он — по крайней мере сразу, без полученной от Катрин подсказки вряд ли догадался. Едва Никлас закрыл за собой стеклянную створку двери отдельной секции, как прозрачные стены приобрели молочно-матовый оттенок, ограждая помещение от чужих взглядов.

— Добрый день, — с улыбкой поднимаясь из-за стола, приветствовала его красивая девушка в серой с красными вставками униформе.

Не ответив на приветствие, Никлас прошел по кабинету, осматриваясь со скучающим видом. Присел, подождал пока девушка тоже присядет, только сейчас посмотрел ей в глаза.

— Здравствуйте…

Никлас сделал паузу и положил правую руку на стол, так чтобы оказалась видна его печатка, а сам глянул на нашивку на униформе с именем: «Есения Кайгородова».