Серебряный змей в корнях сосны - Наумова Сора - Страница 21

Искусственные звуки стихли, и Хизаши обернуся, подчиняясь инстинктам. Прозвенел колокольчик, и откуда-то издалека донесся переливчатый девичий смех. Кто-то прошел совсем рядом, касаясь краями одежд, – и снова лишь звон колокольчиков да ускользающий смех. Лишь раз Хизаши удалось поймать хвостатый силуэт – то ли девушка, то ли лисица. Где-то плеснул хвостом карп, выбивая брызги из идеальной глади пруда. Звуки и то, что Хизаши видел глазами, разнились, тревожа разум и сердце. Лисья магия – коварство и обман.

Хизаши рывком откинул полы хаори и опустился на колени. Нужное заклинание для очищения разума нашлось тут же, стоило только заставить себя мыслить здраво. Губы двигались сами по себе, и слова оседали, как тяжелые камни на дно пруда.

– …да очистится то, что было осквернено, именем Чинтаку Рейфудзин, священной звезды мекен, повелеваю тебе – развейся!

Он щелкнул веером и указал им на небо, на землю и перед собой. В тот же миг ощутил, как примятая трава под ним превратилась в дощатый настил, а серые облака скрылись за крышей. Хизаши оказался внутри беседки, и теперь она стала гораздо больше, чем виделась снаружи. Со стропил свисали алые бумажные фонари и тяжелые бронзовые колокольчики.

Но самое важное – рядом, сонно склонив голову на грудь, сидел Учида Юдай.

– Эй, – Хизаши толкнул его в бок, – хватит спать.

Лисьи чары плохо действовали на людей вроде него, тех, кто был подобен несгибаемому мечу, но это же и делало его таким желанным. И кицунэ кружили вокруг него, слой за слоем заматывая в шелковые ленты искуса и обмана. Пробудет здесь слишком долго – и не сможет очнуться.

Хизаши толкнул сильнее, и Юдай, покачнувшись, удивленно распахнул глаза.

– Что?.. – Он поморщился и провел ладонью по лицу, будто снимая паутину. – Мацумото?

Хизаши приложил палец к губам, и взгляд Юдая потемнел.

Сначала из окружающей их темноты выплыла одна белая маска лисы с кроваво-красными узорами и узкими прорезями, сквозь которые проглядывал хитрый рыжий огонь, потом вторая, а потом – десятки и десятки одинаковых масок заполонили собой все свободное пространство. Они были у самого пола, висели в воздухе, почти подпирали высокий потолок, собирались группами, липли одна к другой. И смотрели на Хизаши и Учиду поблескивающими звериными глазами.

Рука Учиды дернулась в поисках верной нагинаты, но ее не было рядом.

– Они не собираются нас убивать, – успокоил Хизаши и задумчиво накрутил кончик хвоста на палец. – Они с нами играют.

– Где мы?

– На теневой стороне. Это…

– Ясно, – кивнул Юдай. – В таком случае наши жизни будут зависеть от того, как быстро они наиграются.

Мягко ударили о доски пола изящные лапы, и крупная лиса с белоснежной шерстью и костяными бусами на шее села, точно статуэтка, на границе света и тьмы. Разрисованная маска на ней смотрелась жутко.

– Оммёдзи Дзисин и Фусин, – голос из-под маски звучал приглушенно, – вы обвиняетесь в убийствах невинных ёкаев, пленении и насильном удержании.

Откуда-то сверху вдруг упала нагината и глубоко вошла острием в пол, буквально в одном сяку от Хизаши. Учида дернулся, но застыл, пораженный тем, что вдруг почувствовал.

Точнее, не почувствовал.

– Кэйдо! – воскликнул он и вскочил, но ноги как по волшебству склеились в коленях, и Учида неловко упал, ударив Хизаши в плечо. Тот по своей воле отказался от духовного оружия, но ему показалось, он понимает чувства Учиды, потерявшего то, что было, по сути, продолжением его самого, его защитой, оружием и показателем статуса. Современные экзорцисты больше полагаются на одушевленную сталь, чем на свою собственную ки.

Белая лиса недовольно топнула передней лапой, и колокольчики на браслете возмущенно звякнули.

– Учида Юдай из школы Фусин признается виновным?

Тьма всколыхнулась визгливыми выкриками:

– Да!

– Признается!

– Виновен!

– Требуем наказания!

Воздух наполнился лисьим фырканьем, тявканьем и перезвоном потревоженных колокольчиков. Хизаши продолжил сидеть спокойно, будто его это не касается, но, когда взгляд из-под бело-красной маски обратился к нему, напрягся.

– Тот, кто называет себя Мацумото Хизаши, предавший ёкаев и обманувший людей. Боги назначили тебе наказание, но ты нарушил их волю. Признаешь ли ты свою вину в том, что похитил демонический меч и выпустил в мир чудовищное зло?

Хизаши прищурился и лениво обмахнулся веером, хотя в мире теней никогда не бывало ни жарко, ни холодно.

– Не признаю.

– Сестры! Виновен ли названный Мацумото Хизаши?

Лисий хор вразнобой заголосил:

– Виновен!

– Обманщик! Предатель!

– Покарать его!

Голоса слились в невнятный лай, и белая лисица бьякко, посланница богов, поднялась на все четыре лапы и махнула роскошным хвостом, будто смахивая гомон за своей спиной. Внезапно стало абсолютно тихо.

Хизаши поднялся и распрямил плечи.

– Отличное представление вы тут устроили, я оценил. Но если то зло, которого вы так боитесь, и впрямь настолько чудовищно, то просто не мешайте мне его остановить.

– Ты не сможешь, – ответила лисица, – ты сам его часть, Ясухиро.

Сердце, предательское человеческое сердце замерло и забилось в два раза быстрее, сотрясая тело.

– Что ты сказала?

Лиса вдруг выросла, белым силуэтом выделяясь на фоне клубящейся тьмы за пределами беседки. Золотистый свет, льющийся из прорезей маски, напоминал о чем-то забытом.

На плечо легла ладонь Учиды.

– Прояви уважение, – тихо велел он.

– К они уважение! Она что-то знает о Кенте и… и обо мне.

Очертания огромной белоснежной лисы окончательно размылись, и стало казаться, она всюду, что она сама – и беседка, и лес, и небо, и земля. Лишь два золотых глаза смотрели сверху из раскосых прорезей расписной маски.

– Признаетесь виновными! – пророкотало сразу со всех сторон. – Воздаяние дороже золота.

Исказив девиз школы Фусин, она будто посмеялась над ними обоими, показала, что они ничем не лучше перед ней, чем простые люди перед судом Фусин, не лучше, чем ёкаи перед людьми. И хор девичьих голосов подхватил: «Виновны, виновны, виновны!»

Что-то твердое вдруг встало поперек горла, и Хизаши закашлялся. Рядом задыхался Учида, сгибаясь поперек, пока вместе с кашлем на ладонь со звоном не выпал серебряный бубенчик. Потом еще один, и еще, и еще…

Ладонь уже была вся в крови, когда лисий смех оборвался как по команде, и беседка растворилась, вернув их обоих в исходную точку – перед старой торией со следами когтей тэнгу на перекладине.

Хизаши первым делом посмотрел на свою ладонь, она была чистой. В горле немного першило, но не до боли. Учида кашлянул пару раз, но, видимо, не нашел в себе никаких изменений. К тому же нагината по имени Кэйдо была в его руке и все еще оставалась духовным оружием.

– Простите их, они не со зла, – извинился кто-то, выходя из-за толстого деревянного столба. Рыжая кицунэ ластилась к ногам незнакомца, высовывая язык, как самое обычное животное, прирученное человеком.

Хизаши перестал кашлять и присмотрелся к говорившему. Невысокий, болезненно стройный, казавшийся от этого почти ребенком, с убранным под белый колпачок пучком гладких каштановых волос. Он был одет в короткое верхнее кимоно болотно-зеленого цвета, зауженные к низу штаны, обмотанные тканью, и простые соломенные сандалии. За спиной у него была котомка, из которой торчали пучки трав.

Хизаши узнал его. Это был Сасаки Арата.

– И ты прости их, Бьякко-сан, – поклонился он пустоте за спиной Хизаши. – Даже если они виноваты, прошу, вспомни и те поступки, которые заслуживали чести. Сэнсэй просил провести гостей в школу.

Он склонился ниже и, выпрямившись, тепло улыбнулся Хизаши.

– Давно не виделись, Мацумото-сан.

Мадока имел поистине бездонный желудок, и, если бы не ежедневные изнурительные тренировки, крепкий широкоплечий и высокий юноша рисковал вырасти в увальня, способного только руководить женами и слугами. Однако вся поглощенная Джуном еда питала не только его могучее тело, но и подпитывала внутреннюю ки. Поэтому каждый вечер после ужина золотисто-карие, как гречишный мед, глаза Мадоки выражали крайнюю степень печали.