Агитбригада (СИ) - Фонд А. - Страница 64

— Н-нет, — глаза женщины от таких моих познаний с удивлением расширились, — девятый лунный день сегодня же.

— Жаль, — показательно загрустил я, — тогда просто ответьте мне на вопрос, — вы зачем на Дарью порчу навели?

— К-какую порчу? — сделала невинный вид Танька, но губы её при этом дрогнули, и она себя выдала.

— На удушение, — подсказал я. — И давно вы этим занимаетесь?

Я продолжал давить, но женщина взяла себя в руки. Здесь сыграло то, что я был в теле пацана и его все не воспринимали как полноценного соперника. Иногда это помогало, но чаще — мешало.

— Ничего не знаю! — заявила она.

— А вы знаете, что в Средние века инквизиция сжигала за такое? — решил поднажать на неё я.

— Сейчас не Средние века, — насмешливо сказала женщина и встала. — Я сегодня не принимаю. Прощайте.

— Как вы это сделали? — я уселся на стул напротив и уставился на неё, всем своим видом демонстрируя, что никуда я не уйду, пока не получу ответов.

— Я не понимаю, о чем ты? — она ещё раз попыталась вильнуть хвостом.

— Кстати, если ты не знаешь, то я с агитбригады. И у нас широкие полномочия. Мы не только с церковниками воюем, но и с мракобесием всяким, — принялся запугивать её я, — если я сейчас скажу, что ты тут занимаешься одурачиванием народа и заговариваешь его против советской власти, то Гудков мигом тебя в холодную закроет. А там и на Колыму пойдёшь.

При этих словах женщина ощутимо вздрогнула и захлопала ресницами.

— Так что лучше тебе во всём признаться.

— Я не наводила порчу, — после некоторого раздумья, наконец, выдохнула она, но глаза её при этом забегали.

— Опять двадцать пять! — рассерженно хлопнул себя руками по ногам я. — Всё! Терпение моё закончилось. Я иду на агитбригаду. С комсомольцами будешь сама разбираться.

— Погоди! — испугалась женщина, — я говорю правду!

— А что это было? — прищурился я, — ты хочешь сказать, что ничего не сделала Дарье?

— Сделала, — вздохнула Танька. — Вот только что — не знаю.

— В каком смысле ты не знаешь? — удивился я. ну нет, так тупо меня еще никогда не разводили.

— В прямом, — вздохнула она, — я единственное, что умею — это раскладывать карты. Иногда ещё могу на кофейной гуще погадать, но там плохо у меня получается. А вот на картах меня когда-то покойная бабка научила. Вот я и подзарабатываю. Получается немного, зато можно огород не держать. Бабы сами продукты приносят.

— Но если ты только на картах умеешь, как утверждаешь, то откуда на Дарье порча? — задал резонный вопрос я.

— Дело в том, что у меня и на картах не всегда правильно получается, — потупилась Танька Рыжая. — один раз ошиблась, второй. Третий. Вот бабы осерчали и перестали ходить ко мне. Доходы мои упали. Сильно. А жить на что-то же надо.

— И что? — подбодрил её я.

— Мне нужно было сделать что-то такое, отчего бабы опять ко мне ходить станут. Раньше ко мне все ходили, и с нашего села, и с Ольховки, и даже с хуторов.

— И что? — опять повторил я.

— Я поехала в город N, — всхлипнула Танька. — Там, на рынке, был один человек. Он увидел, что я новые колоды карт покупаю. И он первый заговорил со мной. Мы разговорились. Он тоже оказался гадальщиком. Только другим. Медиумом. Спиритизмом он занимался.

Она всхлипнула.

Я молчал и ждал продолжения.

— Он начал жаловаться на трудности, а я тогда пожаловалась на свои, — Танька достала большой клетчатый платок и трубно высморкалась в него.

Сложив платок и убрав обратно в складки юбки, она продолжила:

— А потом он сказал, что может помочь мне. И продал мне листочек с текстом. Нужно было после гадания текст этот прочитать. И тогда всё гадание исполнялось.

— А как его зовут, человека этого? — спросил я.

— Лазарь, — ответила Танька.

Лазарь! Опять этот Лазарь!

Почему-то я даже не удивился. Только сказал ей:

— Покажи бумажку эту.

— Ты же отберешь, — отрицательно покачала головой Танька Хромая и спрятала руки за спину.

— Зато ты жить дальше будешь. Жить здесь, в Краснобунтарском, в своем доме, а не в тайге, в промёрзшем бараке для каторжных, — заметил я и эта аргументация перевесила сомнения гадалки.

Она встала и, тяжело ковыляя, подошла к большому сундуку в красном углу, под иконой, между прочим. Хлопнула тяжелая крышка, Танька покопалась немного внутри и вытащила аккуратно сложенный листочек из школьной тетради, примерно четвертинка.

— Вот, — жадно пожирая глазами свое сокровище, она нехотя протянула бумажку мне.

Я развернул. Корявым ученическим почерком там было написано:

«… талем визьюне мабэ квацекс атише кваманьдье кванкункен мидиум окидкалкм инже серат карен ту максимус тендорес стейтет ит аспебектус ойюс терибилис серат…».

— Бред какой-то, — покачал головой я.

— Не бред! Не бред! — вспыхнула Танька, — он сказал, что после гадания нужно сразу же четко прочитать эти слова вслух. Ни одно слово или букву пропустить нельзя! И тогда оно исполнится и бабы будут довольны, а слава обо мне, как о сильной пророчице и гадалке, пойдёт по всей губернии.

— И ты читала?

— Читала, — вздохнула Танька.

— Кому читала?

Танька замялась, глаза её воровато блеснули и забегали туда-сюда.

— Татьяна, — решил я дожать аферистку, — говори правду, дело серьёзное. Если они все завтра-послезавтра перемрут, то как думаешь, какая слава о тебе пойдёт по всей губернии? Думаешь, люди не поймут, не сопоставят? И что они потом с тобой сделают, тебе рассказать?

Танька побледнела и прошептала непослушными губами:

— Сперва Дарья Когутиха приходила, потом Матрёна, ну, которая сноха Федьки Кота, и ещё Катька с Козьего хутора. Завтра должна ещё Верка прийти.

— Понятно, — кивнул я. — В общем так, бумагу эту я у тебя забираю. И не кривись! Ты меня благодарить должна! И пойду погляжу, живы ли Матрёна и Катька. А то Дарья чуть не умерла от проклятия.

Танька испуганно икнула. Руки её ходили ходуном.

— А ты прекращай чернокнижие это! — строго велел я, — и Лазарю, если он тебя найдёт, скажешь, что сослепу листок в печи на растопку сожгла. Поняла?

— Поняла, — мелко-мелко закивала Танька и кинулась мне целовать руки.

— Стой! — отстранился я, — не для тебя это делаю. Людей жалко. Ведь проклятие это, когда убьет баб, на которых ты его напустила, дальше пойдёт по селу гулять. А когда убьет всех — к тебе обратно вернется.

Танька ойкнула и закрыла лицо руками.

— Ты понимаешь, что ты чуть душу свою не погубила? — нанёс контрольный я. — Проклятие из тебя душу бы выпило и только одна оболочка останется. Ты этого хочешь? Чтобы после смерти сразу в ад на веки вечные?

Плечи Таньки затряслись в рыданиях.

Я не запугивал её, она дура хоть и неграмотная, но очень амбициозная, сейчас ещё что-то придумает. Где гарантия, что Лазарь ей ещё какой-то листок не даст? Или не дал? А так я её хоть припугнул хорошенечко и теперь она сто раз подумает, прежде чем в это всё опять ввязываться. А то, что Лазарь её так не оставит, я был уверен на все сто.

Я посмотрел на съежившуюся Таньку, и тихо вышел из дома, прихватив с собой злополучный листок, который я сунул за манжет рукава куртки (надо-таки будет в городе купить себе нормальную одежду, в школе хоть и выдают, но она ужасная и неудобная).

Мда. Кто бы подумал, что тут такое творится, в этой милой сельской глуши.

И откуда эти слова переписаны? Неужели из книги, которую я стянул у Лазаря? Это что же, получается, что слова такую силу имеют?

Хотя, чему я удивляюсь, если святая молитва способна души изгонять, то почему где-то не может существовать антимолитва, которая, наоборот, эти злые души притягивает? В общем, с этим мне ещё предстоит разобраться.

Насколько я понимаю, то Козий хутор находился совсем рядом, через лес от Краснобунтарского, и в противоположном направлении от Ольховки. В лесу была пробита широкая просека и селяне бесконечно мотались туда-сюда, потому что в Козьем была мельница.