Р.В.С. - Гайдар Аркадий Петрович - Страница 4
- Предыдущая
- 4/9
- Следующая
Жиган опешил.
— Так это же я дома за обедом. Онуфриха раздобрилась, кусок из щей вынула, здоро-овый!
— А отсюда кто взял?
— И не знаю вовсе.
— Побожись.
— Ей-богу! Вот чтоб мне провалиться сей же секунд, ежели брал!
Но потому ли, что Жиган не провалился «сей же секунд», или потому, что отрицал обвинение с необыкновенной горячностью, только Димка решил, что в виде исключения на этот раз Жиган не врёт. И, глазами скользнув по соломе, Димка позвал Шмеля, протягивая руку к хворостине:
— Шмель, а ну поди сюда!
Но Шмель не любил, когда с ним так разговаривали. И, бросив теребить жгут, опустив хвост, он сразу же направился в сторону.
— Он сожрал, — с негодованием подтвердил Жиган. — И кусок-то какой жи-ирный!
Перепрятали всё повыше, заложили доской и привалили кирпич.
Потом лежали долго, рисуя заманчивые картины будущей жизни.
— В лесу ночевать возле костра… хорошо!
— Темно ночью только, — с сожалением заметил Жиган.
— А что темно? У нас ружья будут, мы и сами…
— Вот если поубивают… — начал опять Жиган и добавил серьёзно: — Я, брат, не люблю, чтоб меня убивали.
— Я тоже, — сознался Димка. — А то что, в яме-то… вон как эти. — И он кивнул головой туда, где покривившийся крест чуть-чуть вырисовывался из-за густых сумерек.
При этом напоминании Жиган съёжился и почувствовал, что в вечернем воздухе стало как бы прохладнее. Но, желая показаться молодцом, он ответил равнодушно:
— Да, брат… А у нас была один раз штука… И оборвался, потому что Шмель, улёгшийся под боком Димки, поднял голову, насторожил уши и заворчал предостерегающе и сердито.
— Ты что? Что ты, Шмелик? — с тревогой спросил его Димка и погладил по голове.
Шмель замолчал и снова положил голову между лап.
— Крысу чует, — шёпотом проговорил Жиган и, притворно зевнув, добавил: — Домой надо идти, Димка.
— Сейчас. А какая у вас была штука?
Но Жигану стало уже не до штуки, и, кроме того, то, что он собирался соврать, вылетело у него из головы. — Пойдём, — согласился Димка, обрадовавшись, что Жиган не вздумал продолжать рассказ.
Встали.
Шмель поднялся тоже, но не пошёл сразу, а остановился возле соломы и заворчал тревожно снова, как будто дразнил его кто из темноты.
— Крыс чует! — повторил теперь Димка.
— Крыс? — упавшим голосом ответил Жиган. — А только почему же это он раньше их не чуял?
И добавил негромко:
— Холодно что-то. Давай побежим, Димка!… А большевик тот, что убёг, где-либо подле деревни недалеко.
— Откуда ты знаешь?
— Так думаю! Посылала меня сейчас Онуфриха к Горпине, чтобы взять взаймы, полчашки соли. А у неё в тот день рубаха с плетня пропала. Я пришёл, слышу из сенец, ругается кто-то: «И бросил, — говорит, — какой-то рубаху под жерди. Мы ж с Егорихой смотрим: она порвана, и кабы немного, а то вся как есть». А дед Захарий слушал-слушал, да и говорит: «О, Горпина…»
Тут Жиган многозначительно остановился, посматривая на Димку, и только когда тот нетерпеливо занукал, начал снова:
— А дед Захарий и говорит: «О, Горпина, ты спрячь лучше язык подальше». Тут я вошёл в хату. Гляжу, а на лавке рубашка лежит, порванная и вся в крови. И как увидала меня, села на неё Горпина сей же секунд и велит: «Подай ему, старый, с полчашки», а сама не поднимается. А мне что, я и так видел. Так вот, думаю, это большевика пулей подшибло.
Помолчали, обдумывая неожиданно подслушанную новость. У одного глаза прищурились, уставившись неподвижно и серьёзно. У другого забегали и заблестели. И сказал Димка:
— Вот что, Жиган, молчи лучше и ты. Много и так поубивали красных у нас возле деревни, и всё поодиночке.
На завтра утром был назначен побег. Весь день Димка был сам не свой. Разбил нечаянно чашку, наступил на хвост Шмелю и чуть не вышиб кринку кислого молока из рук входившей бабки, за что и получил здоровую оплеуху от Головня.
А время шло. Час за часом прошёл полдень, обед, наступил вечер.
Спрятались в огороде, за бузиной, у плетня, и стали выжидать.
Засели они рановато, и долго ещё через двор проходили люди. Наконец пришёл Головень, позвала Топа мать. И прокричала с крыльца:
— Димка! Диму-ушка! Где ты делся? «Ужинать!» — решил он, но откликнуться, конечно, и не подумал. Мать постояла-постояла и ушла.
Подождали. Крадучись вышли. Возле стенки чулана остановились. Окошко было высоко. Димка согнулся, упёршись руками в колени. Жиган забрался к нему на спину и осторожно просунулся в окошко.
— Скорей, ты! У меня спина не каменная.
— Темно очень, — шёпотом ответил Жиган. С трудом зацепив котелок, он потащил его к себе и спрыгнул. — Есть!
— Жиган, — спросил Димка, — а колбасу где ты взял?
— Там висела ря-адышком. Бежим скорей!
Проворно юркнули в сторону, но за плетнём вспомнили, что забыли палку с крюком у стенки. Димка — назад. Схватил и вдруг увидел, что в дыру плетня просунул голову и любопытно смотрит на него Топ.
Димка, с палкой и с колбасой, так растерялся, что опомнился только тогда, когда Топ спросил его:
— Ты зачем койбасу стащил?
— Это не стащил, Топ. Это надо, — поспешно ответил Димка. — Воробушков кормить. Ты любишь, Топ, воробушков? Чирик-чирик!… Чирик-чирик!… Ты не говори только. Не скажешь? Я тебе гвоздь завтра дам хороший!
— Воробушков? — серьезно спросил Топ.
— Да-да! Вот ей-богу!… У них нет… бе-едные!
— И гвоздь дашь?
— И гвоздь дам… Ты не скажешь, Топ? А то не дам гвоздя и с Шмелькой играть не дам.
И, получив обещание молчать (но про себя усомнившись в этом сильно), Димка помчался к нетерпеливо ожидавшему Жигану.
Сумерки наступали торопливо, и, когда ребята добежали до сараев, чтобы спрятать котелок и злополучную колбасу, было уже темно.
— Прячь скорей!
— Давай! — И Жиган полез в щель, под крышу. — Димка, тут темно, — тревожно ответил он. — Я не найду ничего…
— А дурной, врёшь ты, что не найдёшь! Испугался уж!
Полез сам. В потёмках нащупал руку Жигана и почувствовал, что она дрожит.
— Ты чего? — спросил он, ощущая, что страх начинает передаваться и ему.
— Там… — И Жиган крепче ухватился за Димку. И Димка ясно услыхал доносившийся из тёмной глубины сарая тяжёлый, сдавленный стон.
В следующую же секунду, с криком, скатившись вниз, не различая ни дороги, ни ям, ни тропинок, оба в ужасе неслись прочь.
3
В эту ночь долго не мог заснуть Димка. Понемногу в голове у него начали складываться кое-какие предположения: «Крысы… Кто съел мясо?… Рубашка… стон… А что, если?…»
Он долго ворочался и никак не мог отделаться от одной навязчиво повторявшейся мысли.
Утром он был уже у сараев. Отвалил солому и забрался в дыру. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь многочисленные щели, прорезали полутьму пустого сарая. Передние подпорки там, где должны были быть ворота, обвалились, и крыша осела, наглухо завалив вход. «Где-то тут», — подумал Димка и пополз. Завернул за груду рассыпавшихся необожжённых кирпичей и остановился испугавшись. В углу, на соломе, вниз лицом лежал человек. Заслышав шорох, он чуть приподнял голову и протянул руку к валявшемуся нагану. Но потому ли, что изменили ему силы, или ещё почему-либо, только, всмотревшись воспалёнными, мутными глазами, разжал он пальцы, опустил револьвер и, приподнявшись, проговорил хрипло, с трудом ворочая языком:
— Пить!
Димка сделал шаг вперёд. Блеснула звёздочка с белым венком, и Димка едва не крикнул от удивления, узнав в раненом незнакомца, когда-то вырвавшего его из рук Головня.
Пропали все страхи, все сомнения, осталось только чувство жалости к человеку, так горячо заступившемуся за него.
Схватив котелок, Димка помчался за водой на речку. Возвращаясь бегом, он едва не столкнулся с Марьиным Федькой, помогавшим матери тащить мокрое бельё. Димка поспешно шмыгнул в кусты и видел оттуда, как Федька замедлил шаг, с любопытством поворачивая голову в его сторону. И если бы мать, заметившая, как сразу потяжелела корзина, не крикнула сердито: «Да неси ж дьяволёнок, чего ты завихлялся», то Федька, конечно, не утерпел бы проверить, кто это спрятался столь поспешно в кустах.
- Предыдущая
- 4/9
- Следующая
