Праведник (ЛП) - Ловелл Л. п. - Страница 35

Ее взгляд останавливается на статуе Пресвятой Девы, и она медленно поднимается на ноги.

— Почему католики молятся Пресвятой Деве?

— Это не молитва ей. Больше похоже на просьбу о помощи и руководстве. — Как у ангела.

— Как у матери, — шепчет она.

— Да.

Она останавливается перед статуей и неуверенно протягивает руку, проводя кончиками пальцев по щеке девы. Воздух колеблется, и я понимаю, что наблюдаю момент, когда ангел возвращается домой. Это библейское и знаменательное событие. Смотри, Господь, я привел к тебе твоего ангела. Я отведу ее обратно в твои любящие объятия.

Она благоговейно склоняет голову вперед и остается в таком положении в течение долгих мгновений, безмолвно беседуя с Богом. Я ревную, зная, что ее услышат, в то время как меня встречает только тишина.

Наконец, она поднимает голову и смотрит на меня через плечо.

— Спасибо. За то, что привел меня сюда.

Встав, я выхожу с ней из церкви. Как только мы переступаем порог, внешний мир врывается обратно. Реальность обрушивается на нас, и эта печаль снова появляется в ее глазах.

— Ты думаешь, мой брат мертв? — спрашивает она. Я знаю, что это не так.

— Нет.

— Я видела новости. Я знаю, что Билл Бромли и его брат мертвы. Их убил Картель? Они уничтожили всю банду?

Я вздыхаю.

— Братья Бромли облажались со многими людьми. Их мог убрать кто угодно. — Она опускает голову, издавая тихое шмыганье носом. Придвигаясь ближе, я нежно беру ее за подбородок, заставляя посмотреть на меня. — Все еще есть надежда, — произношу я эти слова, и они правдивы, но эта надежда тает, потому что возвращение Отто — это моя гибель. Теперь, когда я проклял себя, у меня заканчиваются варианты.

Она снова шмыгает носом, пытаясь натянуто улыбнуться.

— Тогда я буду надеяться. По крайней мере, еще один день.

Наверное, жестоко смотреть, как она страдает, но она сама сделала это со мной. Я убил ради нее. Я отдал себя дьяволу ради гнева ангела.

Теперь ангел должен спасти мою душу.

Глава

24

Иден

Я брожу по идеально подстриженному кладбищу, проходя мимо надгробий; за некоторыми хорошо ухаживают, в то время как другие брошены гнить, как и люди под ними.

Я замечаю большой дуб и направляюсь к нему. Ветер колышет листья, а в воздухе разносится аромат скошенной травы и земли. Птицы щебечут на высоких ветвях, заглушая отдаленный гул городского движения.

Прямо под самыми дальними ветвями гигантского дерева есть крошечная табличка, зарытая в траву. Травинки почти полностью прикрыли ее, мать-природа пытается отвоевать свои земли. Опустившись на колени, я вырываю разросшуюся траву, которая покушается на имя моей матери. Мы не могли позволить себе шикарное надгробие. Перед смертью она велела нам положить ее в картонную коробку. Я улыбаюсь при этом воспоминании, несмотря на слезы, наворачивающиеся на глаза.

Я ненавидела то, как легкомысленно она обсуждала свои похороны. Я так злилась на нее, потому что мне казалось, что она перестала бороться, как будто она смирилась с этим. Я злилась, что она так легко приняла свою смерть, в то время как я так и не смогла. К концу, однако, она смирилась, просто была убита горем и боялась оставить Отто и меня. Это то, что я сейчас делаю со своим братом? Могу ли я просто не принимать факты, стоящие передо мной?

Я провожу пальцами по выгравированному на ней имени: Дейзи Джейн Харрис. Ниже цитата, хотя я понятия не имею, кто ее написал.

«Не плачь, потому что все кончено. Улыбнись, потому что это было».

Я едва сдерживаю слезы. Она говорила нам это постоянно. Боже, я скучаю по ней. Я скучаю по ее доброте, по ее силе и по тому, как все было хорошо в ее объятиях. И теперь я одна. Отверженная, покинутая остальным миром. Я была в порядке. Я выживала… потому что должна была. Ради Отто. Но сейчас, сегодня, все кажется слишком тяжелым. Сейнт сказал, что я должна верить, но если бы Бог существовал, он наверняка сжалился бы надо мной. Сколько должен принять один человек, прежде чем он сломается?

Если ты слышишь меня, мама, если есть что-то за пределами этой дерьмовой жизни, пожалуйста, верни Отто домой. И… если он мертв… если он мертв, пожалуйста, присмотри за ним ради меня.

Проглотив комок в горле, я кладу дешевый букет цветов над мемориальной доской и поднимаюсь на ноги.

Я иду по захудалым улицам, серое небо провожает меня. Когда возвращаюсь в свою квартиру, я нахожу Сейнта Кингсли у своей двери.

— Сейнт.

Не говоря ни слова, он отталкивается от стены и предлагает мне руку.

— Пойдем со мной?

Мгновенно возникает тревога.

— Почему? Что случилось?

— Ничего. — Его брови хмурятся в замешательстве, и он все еще протягивает мне руку. Это странно и не в его характере, но в данный момент я не думаю о последствиях своих действий. Мне больше нечего терять. Я беру его руку, мои пальцы скользят по дорогой шерсти его пальто.

Он ведет меня по моему дерьмовому многоквартирному дому, как будто сопровождает даму на послеобеденный чай. Его движения скованны и неловки, и его ледяной взгляд направлен на каждого, мимо кого мы проходим.

На нас опускается тишина, но в ней нет неловкости или напряжения. Я чувствую себя… в безопасности с ним. Мы идем по уродливым улицам, пока не оказываемся у шикарного кафе. Никто из моего района сюда не заходит, так что здесь почти никого нет. Сейнт придерживает для меня дверь, пропуская внутрь. Теплый воздух касается моих щек, и я мгновенно снимаю куртку. Аромат молотого кофе и сладкой выпечки наполняет помещение, и мой желудок бурчит в ответ, хотя при мысли о том, что я действительно поем, меня мгновенно подташнивает.

— Ты пригласил меня на кофе? — Спрашиваю я, совершенно сбитая с толку.

Его взгляд скользит по моему телу, хотя в этом нет ничего сексуального.

— Я покормлю тебя. Чего ты хочешь?

— Я не голодна.

Он поворачивается к ожидающему баристу.

— Два кофе, черничный маффин и суп.

— С вас восемнадцать пятьдесят три. — Сейнт проводит своей карточкой по автомату и ждет, пока официант поставит на поднос два кофе. — Я принесу вам поесть, — весело говорит она, несмотря на явно холодный нрав Сейнта.

— Спасибо.

Он игнорирует меня, поднимая поднос. Я следую за ним к столику у окна. Кожаные кресла-диваны завалены разноцветными подушками, а между ними стоит кофейный столик в деревенском стиле. Мы садимся, и он берет свою кружку с кофе, его взгляд устремляется в окно, кажется, на целую вечность. Пейзаж за стеклом — это ничто иное, как горизонт уродливых бетонных зданий и подъемных кранов. Даже люди, проходящие мимо окна, кажется, становятся единым целым со всей этой депрессией. Я беру кофе, вдыхая горьковатый аромат, доносящийся мне навстречу. Тем не менее, он смотрит в окно, его лицо искажено чем-то похожим на отвращение. Я никогда по-настоящему просто не смотрела на него. Он всегда был своего рода врагом, человеком, на которого я должна положиться, но который, я знаю, может легко убить меня. Я никогда не замечала квадратную линию его челюсти, разрез скул, острый изгиб носа. Все, что я когда-либо видела, — это эти холодные, нечеловеческие глаза.

Подходит официантка, отвлекая меня от него. Она вежливо улыбается, ставя передо мной тарелку с супом и булочку сбоку. Она ставит перед ним маффин.

— Спасибо. — Она поспешно уходит, и я замечаю, что он наблюдает за мной. Сейнт пододвигает маффин через стол ко мне.

— Я действительно не голодна. — Я почти не могу есть в эти дни. Желудок постоянно скручивает, и кажется, что меня вырвет в любую минуту.

— Ешь. — Его взгляд снова скользит по мне. — Ты выглядишь похудевшей.

— Я не…

— Ешь, Иден. — В его голосе звучит такое раздражение, что я ловлю себя на том, что беру ложку, боясь его разозлить.

— Ты не ешь.

Он смотрит на суп.

— У меня очень специфическая диета. — Это было… информативно.

Я набираю полную ложку супа, дую на нее, прежде чем поднести к губам. Острая сладость помидора касается моего языка, и жидкость согревает меня до глубины души, когда я проглатываю ее. Сейнт пристально смотрит на меня, и я начинаю ерзать под его пристальным взглядом.