Праведник (ЛП) - Ловелл Л. п. - Страница 11

Я проскальзываю в тень и прислоняюсь к задней стене. Наблюдаю. Всегда наблюдаю. Я знаю Томаса, сидящего напротив бара, и Лиама на балконе выше — двух мужчин, которым Джейс поручил наблюдать за ней. Я стараюсь остаться незамеченным для них и для Иден. У меня есть определенная репутация, которую нужно поддерживать.

Эта девушка завораживает меня. Я в восторге от ее способности сливаться с дегенератами в этом месте, потому что она на них не похожа. Она гораздо выше всего этого. Каждый из них жаждет ее. Каждый раз, когда она поворачивается спиной, их взгляды следуют за ней. Они наклоняются чуть дальше через стойку, пытаясь лучше рассмотреть. Их грешные глаза устремлены на нее, и я хочу вырвать их из глазниц, прежде чем погасить жизнь в каждом из их никчемных тел, оставив их блуждать по аду слепыми.

И все же она позволяет быть объектом их грязных маленьких фантазий. Почему? Конечно же, она выше подобных низостей, тронутая благодатью.

Не знаю, как долго я остаюсь на своем месте, но со временем в клубе становится все больше и больше людей. Иден бросается разносить напитки, и мой наблюдательный пункт теряет свою функциональность. Я ловлю себя на том, что расстраиваюсь, и выхожу из тени. И тут я чувствую, как чья-то рука ложится на мою. Повернувшись, я смотрю на миниатюрную темноволосую девушку. Узнавание мелькает на задворках моей памяти.

— Сейнт? Джудас хочет видеть тебя. — Ах, да, я знаю ее. Она маленькая одержимость Джудаса. Его собственная грешница, созданная для него. Делайла Томас или, я полагаю, теперь Кингсли. Он женился на ней, чтобы спасти от меня, потому что семья… всегда под защитой. Он искусно использовал лазейку.

— Я здесь не ради брата.

Она вздыхает.

— Тогда он спустится сюда сам.

Мой брат не доверяет мне даже в лучшие времена, что с его стороны смешно. Я позволяю своим глазам с омерзением скользнуть по ее телу. На ней такой же топ, как у Иден, но джинсы кажутся в два раза теснее. Да она кричит о грехопадении всем своим видом. Неудивительно, что Джудас так любит ее. Подняв руку, она заправляет прядь волос за ухо, на пальце блестит золотое обручальное кольцо — самая гнусная насмешка над святостью церкви, какую я когда-либо видел.

Не говоря ни слова, я поворачиваюсь к ней спиной и ухожу. Джудас никто иной, как грешник. В тот день, когда подчинюсь его прихотям, я начну поклоняться дьяволу. Когда же он поймет, что мы с ним обладаем совершенно разными сущностями? Он будет гореть в пламени ада, а я буду смеяться, потому что это меньшее, что он заслуживает. Его нельзя спасти. Даже мама так говорит. Отец испортил Джудаса еще до того, как у нее появился шанс его спасти. Жадность Джудаса испортила его и увлекла во тьму.

Снаружи люди все еще стоят в очереди, чтобы попасть внутрь, несмотря на то что сейчас почти три часа ночи. Температура прямо балтийская по сравнению с клубной сауной, но холод успокаивает разгоряченную спину.

Я прохожу пару улиц к тому месту, где стоит моя машина. Сев в нее, я завожу двигатель, но делаю паузу, потому что не знаю, куда ехать. А я всегда знаю, куда направляюсь. В это время я должен быть в «Салвейшен», работать, надзирать — существовать. Это не то место, где я хочу быть.

Вместо этого я выезжаю с автостоянки и держу путь через город по адресу, который уже выучил наизусть. Я въезжаю в один из самых уродливых районов Лондона. Вокруг одна грязь. Шлакобетонные постройки покрыты граффити, а перед каждым магазином установлены опущенные металлические ставни. Грязь и отчаяние, кажется, цепляются за это место, как вторая кожа.

— Ваш пункт назначения справа, — радостно оповещает меня навигатор.

Я смотрю через лобовое стекло на малоприятные многоквартирные дома, уходящие в небо и заслоняющие лунный свет. Я буквально чувствую кожей, как мою машину могут угнать в любую минуту. Мне здесь нечего делать. Мне следует убраться отсюда, но, опять же, я колеблюсь. Что-то заставляет меня просто ждать. Зудящее желание снова увидеть ее доводит меня до изнеможения. Хотя это даже не желание. Это необходимость.

В конце концов, с дороги доносится пыхтящий звук мотора, выделяющийся на фоне пустынной ночи. Взглянув на часы, я вижу, что сейчас пять тридцать — время, когда большинство людей спит, погрузившись в свои сновидения. Ярко-желтая машина подъезжает к парковочному месту, хотя я не могу четко разобрать модель или детали. Дверь распахивается, и из нее выходит фигура, оглядывающаяся по сторонам. Когда она переводит взгляд на меня, ближайший уличный фонарь отражается от ее золотисто-светлых волос. Иден. Она выглядит напуганной. Возможно, она чувствует на себе чужой взгляд, слежку. Да, я здесь, Иден. Прямо сейчас мы связаны, она и я. Мы вполне можем быть единственными людьми, существующими в этот момент. Во тьме.

Она спешит покинуть мрачную парковку, двигаясь через лужи оранжевого света, освещающие путь к многоквартирному комплексу. Она продолжает нервно оглядываться через плечо, и мне становится интересно, всегда ли она такая обеспокоенная в месте, в котором живет? Или эта тревога развилась после исчезновения ее брата?

Она пропадает из виду как раз в тот момент, когда подъезжает черный Рэндж Ровер и паркуется в нескольких парковочных местах от меня. Быстрый взгляд на номер подтверждает, что это один из моих парней. Либо Томас, либо Лиам. Мой Ягуар, как и блестящий Рэндж Ровер, выглядит совершенно неуместно в этом захолустье. Если у них есть хоть какие-то мозги, они это поймут. Поэтому я завожу двигатель и переключаю фары на дальний свет, прежде чем трогаюсь с места. Моя грудь сжимается, и отвратительно примитивное ощущение начинает подбираться к горлу. Ревность, зависть, гнев. Потому что теперь они могут наблюдать за ней, а я нет. Это чувство пробирается под кожу, заражая меня изнутри, как болезнь.

Я звоню Джейсу, пока темные улицы Лондона проносятся за моим окном. Он отвечает после нескольких гудков, запыхавшись.

— Да.

— Отзови своих людей от Иден Харрис.

Многозначительная пауза, несколько вдохов и выдохов.

— Почему?

Я вешаю трубку.

Бывает так, что я побуждаю Джейса задавать вопросы, но не в этот раз.

Глава 7

Сейнт

— Простите меня, Отец, ибо я согрешил, — выдыхаю я, крестясь. — Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, прошла неделя с моей последней исповеди.

— Поведай мне свою исповедь, дитя, — скрипучий голос доносится из темноты.

Я колеблюсь, не в силах подобрать подходящие слова.

— Я отстранился от ангела.

Несколько минут тишины.

— Каким образом?

— Она просила меня о помощи, а я ей отказал. Теперь она посещает меня во сне и наблюдает за тем, как я горю.

— Почему ты отказал ей в помощи?

— Чтобы спасти ее, — шепчу я. И это правда. Я позволил Иден уйти, потому что мне что-то помешало заставить Джейса избавиться от нее. Значит, я действительно спас ее, не так ли?

— Прочти три раза Богородицу…

— Это… это что-то значит? Нечто большее? Это послание?

— Пути Господни неисповедимы. Он испытывает нас, — священник ерзает, и старая деревянная скамья скрипит под его весом. — Отец милосердия, Бог, через смерть и воскресение своего Сына примирил мир с собой и послал Святого Духа среди нас. Для прощения грехов, через служение Церкви я освобождаю вас от ваших грехов во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь.

— Аминь.

Выйдя из исповедальни, я направляюсь к выходу. Обычно после исповеди мне становится легче, будто я еще на месяц умилостивил Бога и попросил прощения за то, кем являюсь. Но не в этот раз. Этого не достаточно. Я чувствую. Это гнетущее чувство, недовольство Господа накрывает меня толстым душным одеялом. Я не прощен, и никакая исповедь не сможет исправить этого.

Сев в машину, я мчусь по лондонским улицам по тому же адресу. Я ничего не могу с собой поделать, ночь за ночью. Это как зависимость.

Я въезжаю на парковку, заставленную разбитыми машинами и несколькими мопедами. В одном конце находится дорожка, ведущая к возвышающимся многоквартирным домам, зияющими уродливым пятном на фоне ночного неба. Припарковав машину, я выхожу. Пульсирующий ритм музыки доносится откуда-то надо мной, из одной из верхних квартир. Плач ребенка. Вдалеке глохнет машина, визжат шины. Слишком громко работающий телевизор перебивает разговор на повышенных тонах. В этом месте, как в жужжащем улье, сконцентрирована активность самого нежелательного вида человеческого существования.