Чужой портрет (СИ) - Зайцева Мария - Страница 42

Темнота вокруг нас заставляет замерзнуть

И ярится во мгле жесткий ветер потерь

И глядят с высоты равнодушные звезды

Пустота, пустота, я пустая теперь

И холодный рассвет не развеет, не спрячет

То, что ночь нагнетет, не размоет шутя

Равнодушный и злой ты уходишь, а значит

Все, что было у нас, просто зря, просто зря

Этот мир устоит, даже если мы просто

вдруг исчезнем , и нас занесет колкий снег

Будут с неба смотреть равнодушные звезды

И других холодить равнодушный рассвет.

25.11.23 М.Зайцева

Девочки, последние часы ЧЕРНОЙ ПЯТНИЦЫ. Кто еще не видел, сколько книг у меня со скидками, велкам на мою страницу!

Ночь проходит беспокойно, в беготне, привозят детей из детского лагеря, с отравлением. Естественно, тут же в отделении становится шумно и тесно, потому что, кроме детей, приезжают их родители, родственники, бабушки, дедушки и прочая родня чуть ли не до десятого колена.

И все они шумят, кричат, возмущаются, охают, плачут, требуют полицию и прокурора. Дежурный врач едва успевает всех успокоить, ему на усиление приходят еще два специалиста из терапии, а вот санитарок на усиление не присылают.

В итоге, я бегаю по палатам, как соленый заяц, пытаясь везде успеть и не помня себя от суматохи.

Но зато эта бесконечная беготня заставляет отключиться от тревожных мыслей про Лану и Вальчика.

Я отправляю в течение нескольких часов парочку смс, получаю ответ, что все в порядке, выдыхаю чуть-чуть и смиряю в себе неукротимое желание позвонить и услышать голос Ланы.

Настолько завела меня эта ситуация, настолько перепугал безжизненный взгляд моей всегда боевой сестры, это погружение в безысходность, черноту, что не замечаю, как сама дергаться начинаю, сходить с ума.

А этого вообще нельзя делать, кто-то из нас должен оставаться трезвомыслящим. И в этот раз это, наверно, придется сделать мне.

Кроме этого, приходится смирять не только тревогу за сестру, но и лютую злобу на ее мужа, эту тварь, без зазрения совести обокравшего ребенка.

И нет, я не согласна здесь с Ланой, что делу не надо давать ход. Очень даже надо! Но, к сожалению, в этом вопросе на сестру не повлияешь.

Да и не до того сейчас. Деньги бы найти на операцию, время идет! Еще вчера надо было все делать: отправлять задаток, решать вопрос с проживанием, визами и так далее. Есть такие конторы, которые в этом помогают, за деньги, конечно же… И у Ланки эти деньги были, накопились практически!

Столько надежд, столько планов… И все из-за этого скота рухнуло!

Вот клянусь, встретила б его, убила бы тварь!

У меня редко когда такие эмоции вызывают люди. Пожалуй, Сергей — второй человек в моей жизни, кого я бы убила с легкостью. Первое место у Алекса, тут даже думать нечего. Но и то, до этой мысли я дошла не сразу, далеко не сразу. Алексу потребовалось много усилий, чтоб я начала испытывать к нему эмоции. И совсем не те, что он хотел.

Иногда я думаю, что хорошо, что он умер до того, как я решилась… Потому что я к тому времени уже практически решилась. Если бы я это сделала, то, наверно, уже не была бы прежней… Это как пчела, которая жалит, выдирая из себя часть брюшка и умирая…

Я бы тоже умерла внутри.

Хорошо, что не пришлось.

А вот здесь, в этой жуткой ситуации, я бы и думать не стала, наверно…

Все эти мысли в голове скачут бешено и безумно, периодически заставляя чувствовать дурноту от того, как много я о себе не знаю, не представляю, что за человек внутри кроется. Насколько он страшный. Безумный.

Так что работа отвлекает, простой, тяжелый физический труд — благо сейчас для меня.

Чуть-чуть выдохнуть удается только часам к четырем.

Я без сил валюсь на диванчик и выключаюсь прямо так, сидя. Просто уносит в странное мучительное состояние, похожее больше на кому, чем на сон.

Утром сдаю смену другой санитарке и сбегаю на улицу, в больничный сад, посидеть на травке под деревом, выдохнуть немного.

И подумать, всесторонне взвесить все, принять, наконец, то решение, что пришло в голову еще вчера, когда выходила из дома Ланки.

— Привет! — знакомый голос заставляет открыть глаза, сощурится, — а я думаю, куда ты делась?

Ванька плюхается рядом со мной на травку, улыбается:

— Медитируешь?

— Нет, — пожимаю я плечами, — просто сижу…

— А-а-а… — со знанием дела кивает Ванька, — слушаешь природу?

— Скорее, себя… — вздыхаю я.

— Во как… А зачем себя слушать? Разве ты и без того не знаешь, что ты думаешь?

— Не всегда, — признаюсь я и, неожиданно испытав дичайшую потребность поговорить хотя бы с кем-то о наболевшем, продолжаю, — иногда, знаешь… Нужно принять какое-то важное решение. Трудное. А понять, как правильно поступить, не получается. Вот и сижу, слушаю себя…

— А Анька говорит, что самая первая мысль — обычно самая правильная, — кивает Ваня, — а еще говорит, что иногда надо кого-то совсем постороннего послушать, со стороны может быть виднее. Хочешь, расскажи мне, а я скажу, как правильно?

— А если это будет неправильно?

— Ну, значит, не сделаешь так, как я предлагаю, вот и все. Послушать-то можно.

Я молчу, думая, что Ваня не по годам мудрый. Это даже странно, учитывая его происхождение и окружение. Нет, понятно, что у такого папы и такой приемной мамы ребенок не вырастет простым, но мне всегда казалось, что дети богатых родителей более… поверхностные, в хорошем смысле. Они не знают трудностей быта, не имеют представления о том, что что-то нельзя купить, что-то нельзя получить. Для них вещи, которые для обычного ребенка будут верхом радости — саме обычные, каждодневные… Мне думалось, что такие дети и жизнь должны воспринимать, как нечто легкое, простое, решаемое. А тут такое…

Я прикусываю травинку, раздумывая, и, в итоге, все же начинаю говорить, осторожно подбирая слова:

— Скажи, если бы тебе срочно нужны были деньги? Много денег? Что бы ты сделал?

— Заработал, — отвечает Ванька, не задумываясь даже, и этим поражает меня снова. Я ждала ответа, что попросит у отца, а он…

— А если нет возможности заработать быстро?

— А надо быстро?

— Да.

— Тогда нашел бы человека, у которого можно взять бабки, и предложил бы ему что-то взамен. То, что его заинтересует. Если у тебя есть то, что его заинтересует. Есть? — тут Ванька как-то неожиданно остро смотрит на меня, и в этот момент до жути напоминает своего отца. Тут же сразу приходит понимание, что вырастет этот мальчишка очень непростым…

— Не уверена, что есть… — бормочу я, отворачиваясь.

— Все равно надо попробовать предложить, — говорит Ванька, — просто так идти и просить нельзя. Не даст. А если даст, то потом возьмет с тебя столько, что… Ну, ты поняла меня, да?

— А если что-то предложишь, то не возьмет?

— Тоже может взять. Но это уже твой риск. Просто, понимаешь… Когда ты идешь просить, то на тебя по-другому смотрят. А когда ты идешь с тем, что ему надо, то…

— Я понимаю…

— А тебе деньги нужны?

— Не мне, — мотаю я головой, — просто… Спросила. Спасибо тебе, Вань.

— Да за что?

— За помощь.

— Да какая это помощь? Слушай… — он внимательно смотрит на меня, — если сильно бабки нужны, давай я с отцом поговорю, он даст! Точно даст!

— Нет, Вань, — грустно улыбаюсь я, — мне нечего ему предложить взамен. У меня нет ничего, что его бы заинтересовало…

— Привет! — Каз выходит из машины, открывает дверь, и я замираю перед ней, словно следующий шаг навсегда отрежет меня от чего-то очень важного, дорогого… Кутаюсь в мамину кофту, повожу плечами, и Каз хмурится, — замерзла? Садись скорее.

И мягко подталкивает меня, заставляя качнуться вперед. И нырнуть в салон машины, словно в прорубь с головой.

Сажусь, ощущая, как перехватывает дыхание, изо всех сил стараюсь успокоиться, прийти в себя.