Чужой портрет (СИ) - Зайцева Мария - Страница 12

— Вообще ничего! — торопливо уверяю я, — вообще! Он просто… Он так смотрел, Лан… Я испугалась…

— А чего испугалась-то? — через силу улыбается Ланка, — Каз — мужик видный… И богатый. У тебя мордашка приметная… Вот и приметил. Может, что и получилось бы… Хоть у одной из нас…

— Нет… Мне он не понравился… — отнекиваюсь я, отворачиваясь в сторону, — я так не хочу…

— По любви хочешь? — усмехается Ланка, — не надо по любви. Любовь — такая дрянь… Голову мутит, а потом только с похмелья тошнит. За деньги лучше. По крайней мере, тут гарантия, что не просто так. Что что-то у тебя будет. Материальное. А не только слова красивые и обещания. Я бы сейчас кому угодно дала, только чтоб Вальчика моего… Но мне не предлагают…

— Прекрати, — пробормотала я, краснея от откровений, которых вообще от Ланки не ожидала. Она же… Она всегда хотела любовь, платье чтоб белое… И на руках носили… Мы с ней, девочками-подростками, мечтали об этом. И Ланка точно знала, чего хочет. Помню, я даже платье рисовала по ее рассказам, и мы мечтали, что, когда она будет выходить замуж, свадебный наряд сошьет по моим эскизам…

На глаза внезапно наворачиваются слезы, так становится жалко нас с ней, таких наивных, таким глупых.

Таких счастливых.

— Помнишь, мы сидели у моря и говорили, кто во сколько выйдет замуж? — вопрос срывается неожиданно даже для меня самой, и Ланка замирает, глядя на свое черное, тусклое отражение в оконном стекле. И глаза у нее блестят.

— Дуры такие… — отраженное лицо моей сестры прорезает горькая, пугающая усмешка, — лучше бы о чем другом…

— Лана… — я встаю, порывисто обнимаю худые, поникшие плечи, — Лана… Все еще будет, слышишь? Все будет хорошо!

— Ага… — слабо отвечает она, — у меня уже все хорошо. Отлично, прям. Главное, чтоб у тебя такого же “хорошего” не было…

В этот момент мне до безумия хочется сказать ей, что у меня уже такое “хорошее” было. И теперь в кошмарах приходит не реже одного раза в неделю… Но молчу.

Не нужны моей Ланке еще и эти признания. Своей горечи хватает.

Мы стоим с ней, обнявшись и глядя на наши отражения в оконном стекле. И мне почему-то кажется, что в этот момент мы все больше похожи на тех двух нежных мечтательниц, которые делились друг с другом тайнами. И думали, что впереди у них только светлое все.

— Дуры мы, да Марусь? — тонко ловит мой настрой Ланка, — дуры… Но я так рада, что ты приехала…

Это признание дорогого стоит, и я, всхлипнув, сильнее стискиваю ее в объятиях.

И вздрагиваю, когда тишину прорезает трель дверного звонка.

Мы пару секунд испуганно таращимся на наши отражения в стекле, словно не веря в то, что услышали. Пока звонок не начинает снова работать.

— Может, это Сергей? — почему-то шепотом спрашиваю я.

Ланка мотает головой:

— Нет, он в ночь поменялся… Пойду посмотрю, а то Вальчика разбудят. Ты сиди здесь, поняла?

Я послушно сажусь на стул и с тревогой прислушиваюсь к звукам у входной двери.

Вот Ланка медлит, смотрит в глазок, наверно… А затем, даже не спросив, кто там, открывает дверь!

Может, подруга к ней пришла? Или соседка?

Чужим бы она не стала так открывать…

Я кладу ладонь на грудь, ловлю дикий стук сердца, пытаясь убедить себя, что тревога ложная, и чувствую, как оно замирает, когда слышу от дверей знакомый низкий голос…

Все внутри становится каменным, тяжелым, дышать не дает, думать не дает, до такой степени страшно!

Потому что там, у порога, стоит Каз, тот самый Каз, от которого я сегодня едва смогла убежать…

Не смогла, выходит…

Паника, нарастающая волной изнутри, диктует необходимость побега. Ну, или, хотя бы, куда-то спрятаться…

Ловлю себя на том, что даже осматриваю кухню, прикидывая, под стол залезать, или, быть может, в шкаф? Ага, навесной…

И так стыдно становится сразу же!

Глупость какая, бог мой…

Надо, наверно, наоборот, выйти, не оставлять Ланку опять один на один с проблемами, с опасностью…

Надо. Но ноги каменные до сих пор, не идут.

Только слушаю тихий разговор у двери, пытаясь вычленить слова, фразы…

— Нет, — голос Ланки, ровный, спокойный, усталый такой, — я сегодня отработала, как обычно… И все. Вернулась несколько часов назад. Вам надо точнее?

— А ваша напарница? Марина? — Каз говорит тихо, приглушенно, и от этого его голос вибрирует, словно рычание дикого зверя. Который сдерживается. До поры, до времени…

Меня продирает этими низкими частотами, угрожающими, подавляющими, вцепляюсь в столешницу, чтоб удержаться на плаву, на поверхности реальности.

Одновременно пытаюсь дышать, чтоб унять это рабское, животное в себе, то, что когда-то сумел проявить и воспитать Алекс… Нет, голоса у них не похожи… Наверно, если бы Алекс говорил вот так же, как Каз сейчас, с такими же угрожающе-вибрирующими интонациями, я бы… Я бы и дальше подчинялась. До сих пор бы подчинялась…

— У меня нет такой напарницы, — так же спокойно отвечает Ланка, — только Ольга… Она сегодня, насколько я знаю, не работала… Но наши графики иногда совпадают… А что случилось, Казимир Андрианович? Что-то пропало?

— Можно сказать и так… Позволите пройти?

Ой…

Еще раз бегло осматриваю кухню.

Даже в окно не прыгнуть, третий этаж!

— Нет, — голос Ланки так же сух и спокоен, — у меня ребенок спит. Его нельзя беспокоить.

— Я не побеспокою… Просто неудобно тут, на пороге…

— Мне удобно. Простите, Казимир Андрианович, но я пущу вас только при условии ордера на обыск.

— Какая вы… — хрипит Каз, — неприступная… Не боитесь потерять работу?

— Боюсь, — спокойно отвечает сестра, — но не до такой степени, чтоб терять уважение к себе. Мой сын — инвалид, его очень сложно уложить, и, если проснется, то сложная ночь мне обеспечена… Хотя, вам эти трудности вряд ли знакомы… И я не понимаю причин вашего визита в такой поздний час.

— Мне нужно узнать, кто сегодня вечером был вместо вас на смене, Светлана, — перебивает ее Каз, и мне становится дурно. До тошноты. Не прокатила наша конспирация… Сейчас он уволит Ланку. Просто уволит! Или еще чего хуже, повесит на нее что-нибудь!

— Сегодня на смене была я, — немного удивленно и совершенно спокойно отвечает Ланка, и я поражаюсь ее нервной системе. Я тут уже практически на полу в лужу растеклась от ужаса, а она стоит себе невозмутимо, находит силы противостоять давлению… А ведь Каз не только голосом давит. На нее.

Стоит лишь представить себе, как он стоит у порога, опираясь плечом о косяк, высоченный, поджарый, хищный, словно волк, как смотрит на нее тяжелым, жутким взглядом…

Он ведь может и не спрашивать разрешения!

До меня доходит это с опозданием, и сразу лоб покрывается холодным потом.

Он ведь может просто зайти! Кто ему запретит? Ланка? Смешно… И плевать ему на ее ребенка, на мужа, да на все плевать, боже мой!

Такие люди не видят препятствий!

Почему же стоит? Почему разговаривает?

— Но, кроме вас, еще кто-то был, — говорит Каз, настойчиво очень, — невысокая девушка, с темными глазами, такими большими, ресницы длинные… И губы пухлые… Скулы высокие…

— Не знаю, о ком вы говорите, — перебивает его Ланка, — я таких не знаю. Я пришла сегодня на работу, как обычно, отработала свою смену и ушла… У вас же есть записи с камер слежения? Можно проверить…

— Мы проверили, — отвечает Каз, — и там не видно, чтоб вы работали… Зато видно, что вы, или похожая на вас девушка вышла из подсобки и тут же была перехвачена моим человеком. И уехала с ним.

— Ну вот у этого человека и спрашивайте, я тут причем? — равнодушно говорит Ланка, — я не знаю, кого там перехватил ваш человек, я совершенно спокойно отработала… Правда, свет пару раз гас по всему этажу… Не очень удобно было работать… Но это уже вопросы не ко мне…

— То есть, вы никого не видели больше? — спрашивает Каз, — и с моим человеком, отправленным специально, чтоб привезти уборщицу в клуб к Тагиру Хасановичу, не встречались?