Мир Печатей. Аристократ по обмену (СИ) - Батаев Владимир Петрович - Страница 50

Как только я пришёл к такому заключению, стало чуть легче. Мысль о том, что во всём мире есть парочка персонажей, которым можно доверять, хоть немного, но грела душу.

Все оставшееся до утра время я изучал доступные мне скилы. Из-за кривой базы, занятие это было утомительное. Монотонное. И малополезное. Большинство навыков были из категории «чесать ухо левой пяткой, завязывать шнуровку на женском платье каким-то определённым узлом, читать древние манускрипты на не менее древнем языке, разгадывать созвездия в непонятной мне системе». Последний я распаковал на всякий случай. Но на этом моё везение закончилась. И за несколько часов я не подобрал ничего более-менее полезного. Вот что за люди сидят на этих кораблях, а? Неужели никому не надо развязывать связанные руки? Вскрывать замки? Интересно, а у них там вообще есть механические замки? или все на электронике и нанотехнологиях?

Я решил выведать у Герхарда всё про развитие их цивилизации. Вот только выберусь, непременно узнаю, как там космические корабли бороздят вселенские просторы! И полетаю на одном! Непременно!

— Что это ты, сударь, такой бодрый, а?

Калик заговорил неожиданно. Я уже привык к тому, что он мимикрирует под стену. А он тут вдруг решил пообщаться по душам.

— Радуюсь новому дню!

— А чего радоваться-то? — хмыкнул он. — Тому, что сир порешить тебя решил?

— Решил, решил и порешил, — мило улыбнулся я в ответ. — Ну не рыдать же мне, в самом деле.

— Странный ты, сударь. Не от мира сего!

Эх, Калик, знал бы ты, насколько прав. Не поверил бы!

Начало рассветать.

Изба заполнилась предрассветной дымкой. Я выдохнул и засмотрелся, как изо рта вверх поднимается пар. Выдохнул ещё раз. И снова засмотрелся. Калик наблюдал за мной неотрывно. Я заметил, что глаза у него покраснели от ночи без сна. Видимо, дрёма в телеге — не самый лучший отдых. Зато его напарники отсыпались каждый за троих. Судя по храпу, по крайне мере, точно. Я в очередной раз послал Калику милую улыбку. И хотел уже отвернуться.

Но что-то меня остановило.

Дымка.

Рядом с инвалидом медленно клубился дымок чуть серее, чем окружающая серость. Я прищурился. Дымок медленно поднимался вверх, по лавке, затем по туловищу к груди. Вот он уже был рядом с шеей. Это была сон-трава. Я уже такое видел парой часов ранее.

Я задержал дыхание, сообразив, что последует дальше. Калик сделал очередной вдох, не заметив ничего. Глаза-буравчики затуманились. И в следующее мгновение благополучно закрылись. Я досчитал про себя до четырёх. И вскочил.

Ноги от долгого сидения в одной позе отказывались слушаться. Одеревенели и не гнулись. Я мысленно посочувствовал Буратине. И на негнущихся ногах поковылял к выходу.

Задача оказалась непростой. Пол от предрассветной влаги промок. И на морозе тут же покрылся коркой льда. Два раза я поскальзывался. Но каким-то чудом оставался на ногах.

На третий раз мне не повезло. Уже возле выхода я почувствовал манящий запах свободы. Ускорился. Поскользнулся. И, не имея двух уравновешивателей в виде рук, запутался в скользящих ногах. Туловище по инерции занесло вперёд. И я со всего маху приложился лицом об косяк. Своим прекрасным аристократичным лицом. О гнилой, потрескавшийся косяк.

Я взвыл не столько от боли, сколько от обиды. Кто-то из собутыльников за моей спиной хрюкнул и перестал храпеть. Я вскочил и, не дожидаясь, пока пивуны проснутся или Калик оклемается от травы, рванул на выход.

Не до конца соображая, куда лучше двинуть, я рванул по накатанной колее. Угонять повозку со связанными руками я не стал. Тратить время на поиски ножа или чего-то подобного — тоже. Поэтому просто рванул со всех ног куда подальше. А уже от этого подальше собирался свернуть в лес. И оттуда уже, закопавшись под какую-нибудь надёжную ёлку, решить куда бежать.

Но пробираться по колее от одной единственной повозки, которую уже наполовину замело, было не просто. С завязанными руками, в плаще, то и дело путающимся в ногах. Я бежал, дышал и матерился. На своём родном, великом и могучем.

Конское ржание за спиной заставило меня сначала замереть. А потом кинуться прочь с дороги. Я готов был уходить лесами, полями, хоть огородами. Но не учёл одного. Снег в лесу и снег на дорожке в парке — две разных истории. И если в парке Ноктис мне казалось, что тяжело пройти. То тут путь оказался намертво закрыт снежной стеной. Едва отскочив в сторону, я тут же провалился по колено. И попытавшись сделать пару шагов, бросил эту идею. Снег засыпался в сапоги, снег падал с веток за шиворот. Этот проклятый снег отрезал путь к спасению.

— Ну что, мой лорд, может быть, покатаемся?

Я не поверил ушам, когда услышал этот голос. Резко обернулся и моргнул. В повозке похитителей, в предрассветной дымке и серости, среди корявых ёлок выделялся изящный силуэт.

— Ты пришла меня убить?

В сумерках блеснули синевой два глаза. И я, кажется, перестал дышать в этот миг.

Раздался женский смех.

— Это я всегда успею сделать. Но сначала нужно уладить незаконченные дела. Запрыгивай.

Витория Цац сейчас выглядела так же, как и в нашу первую встречу. Вся в чёрном, с полумаской, скрывающей половину лица. Я точно помнил, что лицо это прекрасно. Но никак не мог его вспомнить. Как ни пытался.

Я понял, что бежать бесполезно. Так же, как и сопротивляться. Это с теми горе-похитителями я мог бы потягаться. Наверное. Если бы руки были свободны. И вообще. А тут… Оставалось только уповать на свою важность и значимость.

Витория подвинулась и похлопала по скамейке рядом с собой. Наверняка это место у извозчика как-то называется. Но я никогда не задавался целью изучить устройство кареты. Ну или повозки. Так же, как и ни разу в жизни не пробовал забраться куда-то со связанными руками. И сейчас это стало первоочередной проблемой.

— Ну что там у тебя? — услышал я сверху.

Я молча повернулся к девушке спиной и показал связанные руки.

— И? Ты что, выпутаться из узла не можешь?

Я прямо слышал, как теряю в рейтинге окружающих парней. Но что поделать. Уж какой есть! Зато Печати клепать могу!

Последнее я сказал вслух.

— А я могу спасать таких вот горе-печатников, — вернула мне раунд Витория. Я усмехнулся. И тут же напрягся, когда почувствовал холодное лезвие у запястья.

Вжух.

И я стал свободен.

— Премного благодарен, — я отвесил Витории поклон и кое-как взобрался на телегу.

Та ничего не ответила. Дёрнула поводья и телега покатила вперёд.

Мы ехали молча.

Я не знал, как начать разговор с красивой девушкой. А Витория, наверное, вообще считала меня чем-то вроде предмета интерьера. Уж не знаю, что там с ней делал Аарон. И с ней ли он имел дела. Или же её просто послали исполнить волю главных. Мне было и интересно, и в то же время опасно что-то выяснять. Поэтому я молчал.

Витория заговорила, уже когда мы выехали из леса на большую дорогу, снова к полям.

— Что же ты так попался, а?

— Я честно пытался прикинуться деревней, — признался я.

— И что же тебя выдало?

— Вольга.

Повисла пауза. Витория надолго замолчала. Впереди уже показались очертания Вейсбурга, когда она снова заговорила:

— Что тебя дёрнуло вспомнить про Вольгу?

— Соврал, что покорить её хочу, — честно ответил я.

— Да ты что! — присвистнула Витория. — А что же они?

— Что-что, не поверили. И напомнили мне историю про малышку.

Как ни старался я выглядеть равнодушным, по голосу было легко разгадать моё отвращение.

— Ты про эту сказочку для наивных дурачков? — рассмеялась Витория.

Я растерялся.

— Ну… Эти вроде как были искренни. И Эмили мне лично жаль! Бедная девушка, — я решил сразу обозначить свою позицию.

— Девушка, — фыркнула Витория. — Бедной девушкой была Вольга, которую мать продала Гильдии за бордель. Бедняжка-Эмилия — рыжая шлюха, которую за деньги переимела половина Вейсбурга. А ещё половина затем бесплатно. Когда пришёл час расплаты, рыдала и валялась в ногах. А после сочинила эту душещипательную историю, чтобы выдать себя за белую овечку в глазах общественности.