Журналюга (СИ) - "товарищ Морозов" - Страница 36

И снова замурлыкал про себя слова популярной песни про первую любовь и лед на проводах. Да, прав был автор этих чудесных строк: не повторяется такое никогда… Первая любовь — она всегда самая яркая, самая искренняя, самая чистая. Хотя и не всегда взаимная — тут уж как кому подфартит. Но ему, похоже, с этим делом в этот раз по-настоящему повезло. В отличие от прошлой жизни.

…Однако главное, если подумать, чтобы потом не получилось как в другой очень популярной песне: «Плачет девушка в автомате, прячет в зябкое пальтецо все в слезах и губной помаде перепачканное лицо…» Вот это будет по-настоящему печально.

Следующие две недели в школе прошла довольно спокойно: никто к Паше не приставал, никто его не домогался. Ирочка Селезнева сидела тише воды ниже травы и старалась на него вообще не смотреть. Очевидно, ей было очень стыдно за свою внезапную выходку… Другие девочки, бывшие на том дне рождения, проявили женскую солидарность и не стали сплетничать по поводу ее поступка, а мальчики вообще сделали вид, что ничего такого не произошло, так что никто ни о чем и не узнал.

С Майей у Паши отношения были ровные, дружеские — они по обоюдному молчаливому согласию решили держаться в школе исключительно как приятели. Никакого близкого, личного контакта! И это было правильно: меньше сплетен и ненужных разговоров. И Майю, и Пашу такая ситуация абсолютно устраивала.

Вечером, после уроков, они еще два раза встречались и ходили в кино. Фильмы были в основном старые, давно уже шедшие в кинотеатрах, зато билеты продавались свободно, никакой тебе давки и ажиотажа. Паша брал два места на балконе — там обычно народа было очень мало. Считай, почти никого — за исключением редких парочек, таких же, как и они сами. Но все сидели по разным углам, и никто ни на кого не обращал внимания.

Паша забирался с Майей на самый последний ряд, к стенке, и почти весь сеанс обжимался и целовался с нею. И никому до них не было дела, как и им — до кого-то. Старушка-контролерша, проверяющая билеты при входе, понимающе улыбалась и тихо вздыхала: ах, молодость, молодость, где мои семнадцать лет? В общем, всё и в школе, и дома было хорошо. И это не могло не радовать.

Во время одного из таких вечерних сеансов Паша провел очень важный тест: до какой степени Майя позволит близость? Оказалось, до строго определенной: она разрешала гладить себя почти во всех местах, но исключительно через одежду. И к самому телу все-таки не допускала…

С учебой в школе у Паши тоже все более-менее стало складываться: он наловчился легко зарабатывать пятерки — поднимал руку и сам просился к доске (если, разумеется, хорошо знал тему). Главным образом, отвечал на гуманитарных предметах, а математику, физику, химию и другие сложные дисциплины старался просто вытянуть на «четыре». В большинстве случаев это удавалось — не без участия Сашки и Вовки, само собой. Но зато им он подсказывал на английском и русском — в качестве ответной дружеской помощи. Благодаря этому учителя стали смотреть на него уже как на потенциального отличника. И это было очень приятно.

И книжно-макулатурные дела шли достаточно успешно: за неделю им удалось закрыть четыре абонемента и взять еще три. В четверг после уроков Паша снова встретился с Марком Абрамовичем (на том же самом месте, что и в прошлый раз, Чистопрудном бульваре) и продал ему несколько старых книг и три абонемента. Всего — почти на пятьдесят рублей. Тем самым он существенно пополнил кассу фирмы «Три товарища».

В то же время Паша явственно чувствовал: если в жизни все слишком хорошо, — это очень плохо, непременно жди от судьбы какой-нибудь гадости. Простой принцип равновесия: если везет в одном месте, то точно потеряешь в другом. И наоборот. Так сказать, закон сохранения удачи в природе… Так оно в конце концов и вышло.

…А начались неприятности в самом конце четверти, незадолго до осенних каникул. На одном из последних уроков по математике: Светлана Васильевна вдруг заявила:

— Я еще раз проверила контрольные работы некоторых наших учеников и заметила, что они подозрительно совпадают. И в сам ход решения, и ответы. А потому на моих уроках вы теперь будете сидеть по-другому — чтобы никто никому не помогал…

В классе, разумеется, тут же поднялся недовольный гул — все давно привыкли к своим соседям (соседкам) и пересаживаться не собирались. Но Светлана Васильевна строго посмотрела на ребят и сказала:

— Поймите, это делается для вас, ради вашего же блага. У вас впереди — выпускной по алгебре, довольно сложная письменная работа, а летом еще у многих — вступительные экзамены по математике в институте. И здесь, и там учителя и преподаватели будут строго следить за тем, чтобы никто ни у кого не списывал. Вам нужно научиться всё делать самостоятельно, без чьей-либо подсказки! И особенно это касается вас, друзья…

И она пристально посмотрела на Пашу, Катю, Сашку и Володьку. Мелумян тут же залилась краской, остальные виновато опустила головы… Да, было такое — чего уж тут скрывать! В общем, математичка рассадила их по-своему. Катя оказалась с Сашкой (ну, это было еще ничего, они всегда могут помочь друг другу), а вот Вовка попал в соседи к отличнице Вере Сагиной. А та, как всем было известно, сама ни у кого никогда не списывала и другим списывать у себя не давала. Принципиальная потому что. Но хуже всех пришлось Паше — к нему вместо Мелумян подсадили Иру Селезневу.

И ведь не возразишь, не поднимешь крик — мол, не хочу ее! Сразу же спросят: а чем тебе Ирочка не устраивает? Тихая, прилежная, скромная девочка, аккуратная и старательная. Почти образцовая ученица, да еще идет на серебряную медаль… К тому же она, как и ты, член школьного комсомольского бюро, значит, у вас, помимо учебы, будут и другие общие темы для разговора.

Паша тяжело вздохнул (он уже привык к Мелумян), но решил, что будет терпеть. Насколько сил хватит… А что делать? Не рассказывать же всем про Ирину выходку на дне рождения! Это же просто подлость! Но он твердо пообещал себе, что станет общаться с Селезневой предельно нейтрально. Да, вежливо, но в то же время — максимально отстраненно.

Однако у Ирочки, судя по всему, были на него совсем другие планы. Уже на следующий день она, когда Паша собирал портфель и готовился покинуть класс (был последний урок), вдруг сказала:

— Паша, ты знаешь, а у нас дома тоже есть очень хорошая библиотека. Еще от дедушки осталась, он ее всю жизнь собирал. Можешь прийти к нам и посмотреть — там есть и европейские, и американские писатели. Раз уж ты так ими интересуешься… Могу даже дать тебе почитать на дом: выберешь сам, а потом вернешь.

Предложение было заманчивым и по-своему даже щедрым: большинство владельцев библиотек не давали никому книг на дом. Даже объявление такое вешали на книжных шкафах: «Не шарь по полкам жадным взглядом, здесь не даются книги на дом, только полный идиот знакомым книги раздает…»

Намек Ирочки был более чем прозрачный (приди, посмотри, а там, глядишь, и не только книги тебя заинтересуют), но идти к Селезневой в гости ему совсем не улыбалось. По очень многим причинам, но прежде всего — из-за Майи. Та довольно ревностно следила за тем, чтобы он ни с кем из одноклассниц не общался слишком тесно. В школе они делали вид, что просто друзья-приятели, но Майя всегда, когда он разговаривал с другими девчонками, строго на него посматривала. А портить с ней отношения (которые так хорошо начали складываться) Паша ни за что не хотел.

Поэтому постарался вежливо отказаться от приглашения — сослался на большую занятость: мол, дела, учеба… В связи с новыми порядками на математике придется гораздо больше времени уделять алгебре, дольше сидеть за учебником и самому решать эти проклятые задачи. Поэтому времени на то, чтобы ходить в гости (и даже что-то там читать) у него совсем не будет. По крайней мере, в ближайшие три месяца. Может, потом как-нибудь, во время зимних каникул, когда он будет немного свободнее…