Журналюга (СИ) - "товарищ Морозов" - Страница 13

— Ну вот, Борька уже присосался, — едко прокомментировал ситуацию Сашка, — теперь от Майки да самого звонка не отстанет. Так и будет тереться возле нее…

— А что это он такой серьезный? — вглядевшись в конкурента, спросил Паша. — Будто не с девушкой разговаривает, а с трибуны выступает или отчетно-выборное собрание проводит?

— Так Борька почти всегда теперь такой! — хмыкнул Володька. — Как избрали его в прошлом году нашим школьным комсоргом, так большим начальником себя почувствовал. Разговаривает с нами через губу, делает вид, что очень занят. Только с учителями он нормально общается, да к Николаю Ивановичу вечно подлизывается. Неприятно смотреть…

И, поймав, вопросительный взгляд Паши, тут же охотно пояснил:

— Это наш историк, он же — парторг школы.

— Получается, для Борьки — главный начальник, — понимающе кивнул Паша, — курирует комсомольскую организацию и заодно следит за правильным воспитанием подрастающего поколения. Понятненько.

А про себя подумал: надо тоже как-нибудь поплотнее законтачить с этим Николаем Ивановичем. Для поступления на журфак требуется хорошая характеристика из школы, да не простая, стандартная (родился, учился, собирал, участвовал, проводил…), а особая, комсомольская. Факультет-то считается социально значимым, и его руководство (особенно комсомольское и партийное) строго смотрит за тем, чтобы у поступающих (а тем более — уже студентов) были исключительно правильные политические взгляды. Причем подкрепленные общественно важными и полезными делами (общественная активность всегда поощрялась). Недаром же дедушка Ленин такое большое внимание уделял газетному слову! День советской печати (предшественник Дня журналиста) в СССР отмечался 5 мая — в честь первого выхода партийной большевистской газеты «Правда». Так что, сами понимаете…

— Вроде бы время еще есть, пойду чуток развлекусь, пообщаюсь с Майкой, — сказал Паша.

На самом же деле он хотел получше узнать, что за фрукт это такой — Борька Васильев из десятого «б», стоит ли его опасаться. Ведь он тоже комсомолец, значит, по этой линии Васильев имеет возможность доставить ему кучу неприятностей. Или даже сделать откровенную гадость… Скажем, настучать на него классному руководителю, завучу и директрисе школы (или хотя бы тому же Николаю Ивановичу… Грехи-то у него всегда найдутся! И добиться, чтобы не давали Пашке Матвееву необходимую для поступления в МГУ отлично-ударную характеристику.

Паша не спеша подошел к «сладкой парочке»: Борис что-то увлеченно рассказывал Майе, та делала вид, что с удовольствием слушает (даже подхихикивала иногда), но сама продолжала искоса бросать на Павла быстрые, заинтересованные взгляды. Васильев при приближении соперника нахмурился и принял суровый вид: мол, чего тебе? Но Пашу это не смутило: подумаешь, ферт какой нашелся! И не таких видали!

— Привет, — он дружелюбно улыбнулся Васильеву, кивнул, как близкому другу, а потом, как бы невзначай, спросил: — Слушай, Борька, а когда у нас будет общешкольное перевыборное комсомольское собрание? Середина сентября уже, вроде бы пора…

— Тебе это зачем? — нахмурился Васильев.

— Как зачем? — развел руками Павел Матвеевич. — Во-первых, я член ВЛКСМ, состою в школьной комсомольской организации, значит, этот вопрос меня касается напрямую…

Паша специально старался говорить с Борисом четко, серьезно и исключительно казенными фразами — чтобы придать разговору некую официальность. И чтобы все услышали тоже — потом пригодиться.

—…во-вторых, — продолжил с умным видом перечислять Паша, — я хочу активнее принимать участие в жизни и деятельности нашего комсомольского коллектива. В частности, думаю войти в новый состав комбюро…

— Ты? Войти в состав школьного бюро? — страшно удивился Васильев. — Да ты же всегда избегал любой общественной работы! Даже простую стенгазету к празднику сделать — тебя не допроситься!

— Ну, жизнь-то меняется, — философски заметил Паша, — и люди меняются тоже. Считай, что во мне проснулся школьный активист. А по поводу стенгазеты — всегда смело обращайся ко мне, такую статью напишу — закачаешься. Ребята в восторге будут, и Николай Иванович тебя похвалит — за хорошую организацию стенной печати.

— Ты же в жизни ни одной статьи не написал! — удивилась уже Майя, — даже сочинения с трудом карябаешь, просишь Катьку Мелумян помогать, чтобы она ошибки проверила!

— Это так раньше было, — важно возразил Паша, — теперь я сам сочинения писать буду, без всякой помощи. Не хуже других, между прочим, а может — даже лучше. Вот скоро сама увидишь…

Потом снова повернулся к Васильеву:

— Ну, так как когда собрание будет? В конце месяца?

В это время наконец затренькал школьный звонок — пора на уроки. Борис скривился, как от зубной боли (не дали спокойно поговорить), кивнул Майе (скоро удивимся, тогда и договорим) и процедил сквозь зубы:

— Когда надо, тогда собрание и будет! Следи за объявлениями на первом этаже!

После чего развернулся и побежал по коридору — опаздывать на историю ему не хотелось, Николай Иванович был строгим педагогом и всегда следил за дисциплиной. Ученики же десятого «а», слегка толкаясь в дверях, вошли в класс физики (астрономию у них вел все тот же Петр Алексеевич). Пока рассаживались и ждали учителя (физик всегда немного опаздывал), Паша спросил у Майки:

— Скажи, что такого тебе Борька рассказывал? Ты аж вся цвела, как душистый майский цветок!

— Ты что, Пашка, мне комплименты сделал? — удивленно распахнула глаза Майя. — С чего бы это? Раньше за тобой я такого не наблюдала…

— Я же сказал, — всё в жизни меняется, — парировал Паша. — Так что же?

— Да вот, говорил, что новый итальянский фильм посмотрел, «Блеф» называется, он сейчас в кинотеатре «Россия» идет. Очень смешной, говорит, с Челентано в главной роли…

Паша кивнул, да знаю такой — действительно, очень хороший, остроумный.

—…только билеты очень трудно достать, — горестно вздохнула Майя, — там очередь в кассы всегда огромная. А я бы сходила…

И с явным ожиданием посмотрела на Павла. Тот подумал, кивнул: ладно, постараюсь что-нибудь придумать. Если, конечно, получится. Надо же придерживаться того образа жизни, который вел Пашка Матвеев! А тот, судя по рассказам Сашки и Вовки, был весьма неравнодушен к красавице Майе. Но интересней всего было то, что и она вроде бы не равнодушна к нему… По крайней мере, не против встречаться… Значит, надо и в самом деле что-нибудь придумать с этими билетами.

Темой урока на астрономии было строение Солнечной системы. У доски отвечала отличница Вера Сагина. Она бойко перечислила все планете и показала их на учебной схеме.

— Молодец, — похвалил Веру Петр Алексеевич, — как всегда, «пять».

Павел Матвеевич поднял руку (надо же тоже вылезать в отличники!):

— Что-то хочешь спросить? — обернулся к нему физик.

— Нет, дополнить, — сказал, поднимаясь, Паша. — Я читал в журнале «Наука и жизнь» что Плутон не планета, а планетоид. Он по своим характеристикам вроде бы не дотягивает до классической планеты. Например, его масса в шесть раз меньше массы Луны… Да и орбита не такая, как у всех, — гораздо больший наклон по отношению к плоскости обращения Земли вокруг Солнца…

— Верно, — кивнул Петр Алексеевич, — всё так и есть. Поэтому Плутон принято называть малой, или карликовой планетой. Что ж, Матвеев, оказывается, ты не все забыл после своего недавнего падения с велосипеда, кое-что еще помнишь. Приятно это видеть и слышать! Давай дневник, тебе тоже «пять»!

Вера удивленно покосилась на Пашу: оказывается, этот вечный лентяй и раздолбай Матвеев знает то, что ей неизвестно. Интересно, откуда? Неужели и правда — из научно-популярного журнала?

На самом же деле все объяснялось просто: Паша как-то по заданию редакции ездил в один столичный НИИ, занимающийся проблемами дальнего космоса, брал интервью у известного академика (скоро ожидался его юбилей), а тот отказался человеком очень увлеченным и охотно рассказал Паше о своей работе. А изучал академик как раз дальние планеты Солнечной системы. Вывалил кучу интересных фактов и новых научных данных за последние годы, и те приятно разнообразили казенную поздравительную статью в газете. Паша заслужил похвалу от главного редактора (академик потом звонил и очень благодарил) и получил небольшую премию. А попутно кое-что запомнил из жизни космических тел (память у него всегда была очень хорошая). Вот и вся тайна. Но делиться он ею ни с кем бы из одноклассников и даже учителей, разумеется, ни за что не стал бы. Не хватало еще, чтобы психом объявили!