Враг мой - дневной свет (СИ) - "Helen Sk" - Страница 11

- С точки зрения отчима это вполне может оказаться значимой разницей, - наставительно заметил Анатолий. – И этот Олежка точно делал что-то неприличное?

- Вопрос потруднее, - качнула она головой. – Черт знает, что у них там происходило. Юлька выросла видная, грудь пятого размера, попа всегда в обтяжку…Если принять твою версию, что отчим может считать ее просто девушкой, не испытывая к ней родственной привязанности, то я не удивлюсь. А еще у них мать недавно машина сбила, горе в семье такое!

- Это фигня, - пожал плечами Анатолий, шокировав Галину чуть не до обморока. – Связь могла возникнуть давно, а траур в доме их не остановит.

Смирившись с типично мужским подходом, женщина согласно кивнула.

- Так что же ты сказала Димке в ответ на его вопрос?

- Сказала, что ему возможно показалось. Главное, я на самом деле так думала, - она прикусила губу и раздраженно тряхнула головой, - извращенцы! Не могла в другой комнате устроиться!

Анатолий фыркнул.

- Очень смешно! – с пафосом произнесла она, но через секунду рассмеялась сама. – Черт знает что!

- Это да! – они хохотали минуты две.

Отсмеявшись и смахнув слезы, Галина взмолилась:

- Ну а делать-то мне что со всем этим?

- Ничего. Понаблюдай.

- За соседями?! – ахнула она. – За ними?

- За всем. Мысль, кстати, недурна. Выяснишь все сразу. Но к Димке больше с вопросами не подходи. Пусть сам дозреет. Похоже, он уже успел составить какое-то представление об устройстве мира, раз сумел отличить греховные игрища соседей от обычных любовных ухаживаний. Единственное, что прозвучит уместно: если отец дотрагивается до своей дочери – это плохо и запрещено любым законом и государственным, и человеческим, но люди бывают разные. Соседи – пример плохих людей.

- Может, милицию вызвать? – осторожно предположила Галина, уже догадываясь, какой будет реакция ее возлюбленного.

- С ума сошла?! Не вмешивайся! Конечно, твой долг вроде бы позвонить властям, но подумай о Димке! Его же придется допрашивать, ведь он – единственный свидетель, понимаешь?

- Боже упаси! – она с чувством перекрестилась. – Ему только нашей доблестной милиции не хватало!

- Да, особенно, как ты правильно заметила, нашей. Им же плевать, что он боится света. Замучаешься доказывать, что в спальню к ребенку входить нельзя.

На этом разговор о Дмитрии как-то сам собой увял. Мужчина и женщина, открывшие безумие любви, не способны долго говорить о грустном, как бы не довлели над ними проблемы и беды. Любовь способна на чудеса психотерапии.

Домой Галина вернулась ровно в шесть. Подогрела заранее приготовленный ужин, переоделась и пошла с подносом в комнату сына.

Страстные поцелуи еще щекотали губы, тело еще горело от прикосновений – пока сквозь одежду – но это только начало. Сегодня преисполнилась уверенности: Димка ничего не заметит. Теперь она сильнее его болезни, теперь она не одна!

========== Часть 11 ==========

11.

Он спал, уткнувшись лицом в подушку, и видел сон. Девушка из соседского коттеджа сидела в кресле у окна и, ломая руки, объясняла ему свое поведение:

- Да, я не люблю своего отца, вернее, отчима, но он делает со мной такое! – голос ее восторженно дрогнул, а Дмитрий стиснул зубы, загоняя стон злобы внутрь. Ему понадобилось время, чтобы овладеть своим рассудком и продолжить допрос, который он начал уже давно, еще до того, как уснул:

- Ты – такая чистая, такая красивая, как ты можешь получать от его действий хоть какое-то удовольствие?!

- Этого тебе не понять! – она вскочила, но под его взглядом снова села.

- Почему? – вот вопрос, который мучительно вертелся в мозгу наяву, и в сон этот вопрос просочился сквозь грань времени. И во сне стал издеваться, коверкать его мысли и чувства. – Почему?! О чем таком он не догадывается, чего не сумел разглядеть, о чем не прочитал?! Почему он другой?!

И тут она захохотала. Смех, визгливый, пронзительный, оглушил его, и несчастный юноша протянул к ней руки, чтобы задушить дьявольский хохот, заставив его вернуться обратно в глотку.

- Заткнись! – его руки, удлиняющиеся по велению мысли, уже коснулись белой тонкой шеи, и несказанное облегчение уже охватило все его существо, как она вновь дернулась и завизжала.

- Недоумок! Идиот! Даже из дома выйти боишься, и туда же, девушек любить! Да где тебе!

И сон вдруг оборвался. Дмитрий сел на постели, недоуменно уставившись на валяющуюся под кроватью подушку.

- Ускользнула сука, - произнес он, еще не вполне придя в себя.

Внизу играла музыка. Оказывается, наступило утро, и мать заканчивала собираться на работу. Илига выла, хвала Господу, негромко, но Дмитрий почувствовал, как в нем зреет знакомая ярость. Если б он мог выходить на улицу – это было бы апогеем счастья, но ему вполне хватило бы и одного похода в гостиную, где мать хранила большинство дисков. Что бы он сделал с ними? О, это так скоро не решишь. Надо как следует помечтать, придумать место и время, чтобы задушить писк Илиги, навсегда загнав его в ее луженое горло!

От ненависти у него пересохло во рту. Это было ново, хотя нечто похожее он вроде бы уже испытал однажды, когда на пороге их с мамой дома возник заросший и вонючий торгаш. После изгнания чужака хотелось пить, и нестерпимо зудели руки. Пусть он был тогда маленьким, но воспоминания о жажде и зуде в ладонях так и волочились за ним из года в год.

Он сел на постели, скрестив ноги, и потер ладони одна о другую. Зуд не уменьшался. Что же делать? С чувством подступающей паники он огляделся. Четыре стены, окно, плотно-плотно занавешенное, дверь, запертая на ключ, кресло, слава Богу, пустое; вряд ли его ночная посетительница согласилась бы сесть в него сейчас, догадавшись, какие мысли он вынашивает по отношению ко всему человечеству.

Музыка, наконец, стихла. Щелкнул выключатель, хлопнула дверь, повернулся ключ в замке – мама ушла на работу. Снова один. Снова нет возможности выйти и наказать обнаглевших людишек, разбить магнитофон, сжечь диски…

Взгляд его упал на ключ, торчащий из скважины. Чей-то голос, возможно, его собственный, с удивлением произнес: «А ведь дверь-то заперта с твоей стороны; открой ее, и нет больше тюрьмы, открой и иди!»

- Че-е-го?! – он вытащил из-под себя одну ногу; по ней тут же забегали мурашки. – Чего?! – он же не выходит. Он девять лет сидит здесь и боится допустить до себя хотя бы солнечный лучик. «А никто и не зовет тебя на солнце!» - сказал голос. – « Ночь – твое время, вот и иди ночью!»

- Идиотизм! – он встал и начал заправлять постель. Подержав в руках подушку, вспомнил свой сон и метнулся к окну, чуть не открыв его настежь. Впервые за девять лет он забыл, пусть и всего на миг, что свет смертелен, опасен, как самый злейший враг, готовый нанести удар в любой момент.

Этот день показался ему странным. Каждое крохотное событие, любая мелочь выглядела сегодня, как знак – элемент перехода на новый уровень его сознания. Ничего об уровнях сознания, чакрах, душе и прочей мистической ерунде, Дмитрий, понятно, не знал, но ощущения были сильны и пугающи своей новизной. Неужели это случилось с ним всего лишь из-за пошлой картинки, навязчиво являвшейся ему теперь во сне? Что, до этого дня он не видел людей? Не знал, чем они занимаются в своих уютных и не очень домиках, укрывшись от посторонних глаз? Знал. Но лучше увидеть один раз, чем знать всю жизнь. Его потрясла красота женского тела, оглушила, почти так же, как оттолкнула откровенная звериная похоть мужчины. Прежде он представлял, как ему жить дальше, теперь – полностью запутался. Знания вдруг стали казаться ничтожными, и от них хотелось избавиться, потому что они вызывали в нем беспощадный стыд за собственное невежество.

За девять лет его впервые посетила мысль, революционная по своей сути, покинуть пределы комнаты с зелеными обоями и толстыми портьерами на окне и шагнуть в пустоту окружающего мира. Пусть это произошло бы ночью, когда от низких облаков небо кажется сизо-розовым, а свет фонарей плавает над столбами густым туманным мороком. Пусть сжались бы легкие, страшась впустить воздух свободы – сырой, пахнущий землей, цветами и листвой! Пусть он тут же, на пороге дома, потерял бы сознание, но…пусть бы это случилось!