Восток. Запад. Цивилизация - Лесина Екатерина - Страница 11

– Уколи меня, – тихо произнес Чарльз.

Эдвин не стал переспрашивать, но аккуратно двинул ему в челюсть:

– Извини. Булавки нет.

– Ничего. – Челюсть слегка заныла, зато в голове наступила ясность.

А Змееныш рассмеялся:

– Знаешь, а ведь в ней тоже та самая кровь – огненная. Думаешь, сможешь справиться с нею? Не боишься, что однажды этот огонь на тебя выплеснется? Сумеешь ли выдержать?

– Как-нибудь.

Не надо ему отвечать. Да и Эдвин смотрит так, с опаской.

– Если вздумаю дурить, вырубай, – сказал ему Чарльз.

И Эдвин кивнул.

Отлично. Может, он и высокомерный ублюдок, но в целом положиться можно.

– А ты не задумывался, почему влюбился? Вот в нее? Ты, избалованный мальчик с Востока. Ты привык к очаровательным барышням, нежным и хрупким, таким неприспособленным к жизни… а она? Она ведь не похожа на них. У нее грубая кожа. И манеры ужасные. Она…

– Иди на хрен!

– У вас с ней ничего общего. И тебе бы в ужас прийти, а ты влюбился. Может, дело в том же? В ее крови? А?

Не слушать.

Этот ублюдок ничего не понимает в любви.

– И ты ведь счастлив, правда? И никакой разницы нет, по собственному выбору или так. Да и нужен ли вообще этот выбор? Главное, что, попроси она умереть, ты же умрешь, так? Просто чтобы она была счастлива. Это ведь несложно, сделать счастливой свою женщину…

– Эй. – На плечо легла рука, и Чарльз понял, что почти переступил границу из соли.

Выдохнуть.

Успокоиться. Сердце стучит, колотится о ребра со страшной силой. Из прокушенной губы текла кровь, и Чарльз сглотнул.

– А ведь она даже в полную силу не вошла. Что будет, когда войдет? – Он уже совершенно не походил на призрак.

Ублюдок.

Змееныш, чтоб ему… настоящий змей.

– И удержится ли? Это ведь так безумно сложно, удержаться от любви… всем ведь хочется, чтобы их любили. Просто так. И сильно. Чем сильнее, тем лучше.

– Уходи.

– Вот так? Разве я могу?

– Эдди попросить, чтобы сыграл?

– Думаешь, его силенок хватит? Нет. – Улыбка Змееныша была безмятежна. – Это он может думать, что призвал меня…

– Про тебя и думать забыли.

– Неправда. Ты ведь думаешь. Каждый раз, глядя на свою дорогую сестру… ту, что носит моего ребенка. Кровь от крови. Сила от силы…

Он отступил на шаг от границы и разом утратил краски.

– Уже недолго осталось ждать… Недолго. Твой шаман ни на что не способен.

Туман рассыпался, а боль в прокушенной губе осталась. И не только в ней. Двинул Эдвин от всей души. Хорошо. Надо будет поблагодарить.

После.

А туман рассеивался. Медленно так. Он словно уходил сквозь камни, оставляя призраки-тени.

Людей.

Или…

Эдди по-прежнему сидел в круге. И он же стоял по другую сторону его рядом с… нет, быть того не может! Эва? Эванора Орвуд? Что она делает здесь?

– Эва? – Кажется, Орвуд-старший тоже захотел получить ответ на этот вопрос. – Эва, что ты здесь делаешь? Или… Эва, немедленно вернись!

Эваноре было страшно.

Немного.

А еще страшно любопытно, но уже много. И когда появилась Кэти, хотя узнать ее в этой девочке было сложно, Эва даже подпрыгнула. Неужели получилось?

– Ишь ты, – сказала Кэти прежним голосом, в котором, правда, теперь не слышалось раздражения. – Какая…

– Здравствуй, – Эва неловко улыбнулась.

– И тебе не хворать. Чего надо?

– Ты… как бы это сказать помягче. Понимаешь, ты…

– Померла, чего уж тут. – Кэти-девочка пошла дрожью и вытянулась, меняясь на глазах. Шрамы на лице ее исчезли.

Она и впрямь была очень красива.

– Ты… не сердишься?

– На кого? На тебя, что ль?

– Пусть бы и на меня.

Странно, но выглядела Кэти такой… такой живой.

– С чего мне на тебя сердиться? Хотя… ты живая. Обидно. Ты живая, а я вот… и за что, спрашивается? Это все Мамашка… Надо было послать его, но нет, решила, что теперича все можно…

– Расскажи, – попросила Эва.

– Об чем?

– О ней. О… тех людях, которые пришли на аукцион. Ты знаешь их?

– Я? – Кэти рассмеялась хриплым смехом, словно воронье карканье. – Думаешь, я такая важная, что предо мной представляться надобно? Мол, господин Хороший пожаловал. Я для них – очередная шлюха.

– Ты не такая.

– А какая?

– Не знаю. Но ты ведь помнишь себя раньше? – Эва ухватилась за эту мысль, чувствуя, что вот-вот разорвется нить беседы. – Я видела. Девочка. Ты… ты была…

– Была. – Кэти встряхнула головой, и светлые кудри рассыпались по плечам. И сама она вновь изменилась. – Вот такой была. И папенька у меня имелся. Важный такой. В сером костюмчике ходил. И еще часы… лица не помню, а часы помню. Большие. Серебряные. На цепочке. Цепочка тоже с узором. Часы он прятал вот тут.

Кэти похлопала себя по груди.

– А цепочка свисала. Мы с сестрой любили играть с нею. У тебя есть сестра?

– Есть.

– И у меня. Она… не помню тоже. Почти уже. Мы не особо дружили, хотя иногда… Я все потом думала, почему так вышло, что украли меня?

– Кто?

– Кто ж знает. Просто одного дня я уснула в своей кровати. У меня была своя кровать. И своя комната. Большая. Игрушки. Куклы. Фарфоровые головы и мягкие тела. Платья нарядные. Моя нянюшка их шила. И я помогала. Сестра тоже… Мы жили в большом доме. И садик имелся. И… однажды я проснулась оттого, что в мою комнату забрался человек. Бросил тряпку на лицо. Вонючую. И я уснула. Чтобы потом проснуться в другом месте. В страшном месте.

– Мне… жаль.

– Меня?

– Ее. Ту девочку.

– Она была глупой и слабой. И плакала много. Поэтому ее побили. Ее никогда раньше не били. И не запирали в чулане. Там крысы… она никогда не видела крыс. И не думала, что станет одной из них. – По фарфоровым щекам девочки покатились слезы. Крупные, прозрачные.

– Я… – Эва не знала, что сказать.

– Молчи уж.

– Это она, да? Мамашка? За это ты ее… убила? Добила?

– За это. Откудова знаешь? Хотя раз ты тут, то знаешь. Я ведь не одна у нее была… Имелись… и имеются такие вот любители. Девочек. Мальчиков. И те, кто готов за деньги забраться в нужный дом. Иногда они устраиваются на работу. Конюхами там. Или сад копать, или еще чего. Сперва, конечно, нужно найти такой дом, в котором дети есть.

Вздох.

И тоска подползает к ногам, трется о колени, выпрашивая ласку. Здесь она тоже имеет обличье, огромной старой собаки.

– Оно можно и проще. Пройтись вон по Квинсти, там бедняков много. Плодятся, что крысы… и продать готовы за гроши хоть детей, хоть родителей. Кого угодно. Так Мамашка и делала большей-то частью. А еще можно в работном доме. Или в приюте. Там-то тоже многие рады подзаработать. Бродяжек кто искать станет?

Все это было настолько ужасно, что хотелось заткнуть уши.

Не слышать.

Не знать.

– Имена. – За спиной Эвы развернулись черные крылья ворона. – Назови имена.

– И зачем мне? – хмыкнула Кэти.

– Не знаю. Ты об этом заговорила, значит, надо.

– Надо. Наверное. – Она больше не плакала, фарфоровая девочка-кукла с неестественно огромными глазами. – Но назову кого знаю. Только, небось, сгорело все. В доме. Когда уходить велели, то сказали бумаги не трогать. Мол, от них и так ничегошеньки не останется. Но она была осторожной тварью, эта стерва. И опытной. Хранила все не только там. В банк пойдешь. Я скажу… Там надо нумер. И слово. И ключ. Ключ в другом банке.

Она тихо хихикнула.

– Вот весело-то будет! Она писала, кому платила. И приютским, и из работных. И констеблям, и…

– Суд эти документы не примет.

– А ты и вправду в суд пойдешь, тот, кто меняет обличье? Мне в детстве нянюшка рассказывала сказку о вороне, который оборачивался человеком. Или о человеке, что становился вороном? Он прилетел к разбойникам, укравшим прекрасную принцессу, и всех заклевал. Никакого суда.