Королевский фаворит - Феваль Поль Анри - Страница 27

• Предыдущая
• 27/56
• Следующая

— Сеньоры, мы призвали вас, чтобы присутствовать при короновании короля, нашего сына. Бог, сделавший нас охранительницей его законных прав, повелевает нам ждать. Мы позволяем вам разойтись до того времени, когда мы снова созовем государственные штаты.

Никто не осмелился возражать, и собрание разошлось в мрачном молчании.

— Салданга, — сказала королева, прежде чем уйти, — вы отвечаете мне за Альфонса Браганского. Пусть он не выезжает из Хабрегаса.

Затем, опираясь на руку инфанта, королева отправилась обратно в монастырь Богоматери. По ее знаку дон Мигуэль Мелло-Торрес и графиня Кастельмелор последовали за нею.

Надо полагать, что королева действительно предполагала поставить вопрос о наследстве на обсуждение генеральных штатов; очень может быть, что эта мера спасла бы Португалию от царствования Альфонса VI. Но судьба решила иначе.

Едва только донна Луиза возвратилась в монастырь, как ее видимая твердость, результат сильной воли, вдруг оставила ее.

Пока она была в присутствии членов собрания, ее гордость как королевы и матери поддерживала ее; но оставшись наедине с духовником и той, которую она уже давно звала дочерью, она перестала скрывать смертельную глубину полученной ею раны.

Войдя в свою спальню, она сейчас же села и, пристально устремив глаза на одну точку и сжав зубы, не шевелилась. Донна Химена, стоя около нее, готова была ценой собственной жизни облегчить отчаяние, причиной которого была она сама.

Время от времени дон Мигуэль слушал пульс королевы и молча качал головой.

По прошествии часа, взгляд королевы потерял на мгновение свою неподвижность и обратился на графиню. Тогда на губах донны Луизы мелькнула печальная улыбка.

— Химена, — произнесла она таким изменившимся голосом, что дон Мигуэль не мог удержаться от жеста ужаса. — Помнишь ли ты, дочь моя, что я сказала тебе однажды? Если когда-нибудь он преступит обязанности короля и дворянина…

— Сжальтесь! — вскричала огорченная графиня.

— Если когда-нибудь он обесчестит себя, — продолжала королева, голос которой ослабевал все более и более, — то не говори мне этого, Химена, потому что я поверю тебе… и умру.

Графиня ломала руки и обнимала колени королевы.

— И несмотря на это, ты мне сказала… Я жестоко страдала. Прощай, дочь моя, я поверила тебе и умираю!

Духовник и графиня, рыдая, опустились на колени. Донны Луизы Гусман не стало!

На следующий день Альфонс Браганский был торжественно коронован во дворце Хабренасе в присутствии тех же самых лиц, которые были свидетелями его позора накануне. Рядом с ним и так близко от трона, что бахрома балдахина дотрагивалась до его лба, стоял дон Луи Суза, граф Кастельмелор.

Альфонс не казался ни веселым, ни печальным. Во время церемонии он несколько раз зевал и не отправился на похороны матери под тем предлогом, что уже два дня как он не видал своих быков.

Большинство знатных сеньор, не совсем удовлетворенных исчезновением Конти, последовали за королем в Алькантару. Правда, Кастельмелор был также фаворит, но он был человек знатного происхождения, и придворные не стыдились повиноваться его воле и даже его капризам.

В самый день своей коронации король назначил его первым министром и губернатором Лиссабона…

Несколько дней спустя после смерти королевы все члены семейства Суза собрались в той самой зале отеля, где произошли многие сцены нашего рассказа. Графиня, донна Инесса и Васконселлос были одеты в дорожные платья. Кастельмелор — в роскошный придворный костюм. На дворе стояло много экипажей.

— Прощайте, графиня, — говорил Кастельмелор, целуя руку матери, — прощай, брат. Будьте счастливы!

— Дон Луи, — отвечала графиня, — я простила вас. Теперь, когда вы достигли могущества, будьте благоразумны.

— Дон Луи, — сказал в свою очередь Васконселлос, — я не прощал вас, потому что в моем сердце никогда не было против вас гнева. Но я понял вас. Если вы в настоящее время уступаете мне руку донны Инессы, то это потому, что вы считаете, себя поднявшимся уже настолько высоко, что не имеете нужды в ее богатстве.

— Васконселлос!.. — начал было дон Луи.

— Я вас знаю, — продолжал Симон.

Потом, наклонясь к уху брата, он прибавил шепотом:

— Прощайте же, дон Луи, я отправляюсь далеко отсюда, чтобы не слышать больше о вас. Но если голос португальского народа сделается когда-нибудь настолько гневным, что дойдет до моих ушей, и я узнаю, что Суза идет по стопам Конти Винтимиля, то я вернусь, граф, потому что я дал клятву у постели умирающего отца.

Кастельмелор холодно поклонился и поцеловал руку Инессы Кадаваль, назвав ее сестрою. Затем он вышел, чтобы отправиться к королю.

Другие члены семейства Суза сели в карету, и кучер ударил лошадей.

— Далеко ли отсюда до замка Васконселлоса? — спросил какой-то незнакомец одного из лакеев графини, приготовившегося сопровождать карету верхом.

— Шесть дней пути.

— Не больше?.. Я пойду с вами.

— Пешком? — спросил удивленный лакей.

— Почему бы нет? — холодно отвечал спрашивавший.

В эту минуту экипаж с двумя дамами и Васконселлосом тронулся с места и проехал мимо разговаривавших.

Симон нечаянно взглянул в их сторону. Он узнал Балтазара.

— Да простит Бог мою неблагодарность! — вскричал он. — Я забыл о человеке, два раза спасшем мне жизнь… И сделавшем для меня даже больше, — прибавил он, с нежностью глядя на Инессу.

Экипаж остановился. Когда он снова тронулся, то к величайшему удивлению слуг, Балтазар, смущенный и в то же время восхищенный, сидел между Симоном и графиней.

Прошло семь лет. Был конец 166… года. В приемной его сиятельства лорда Ричарда Фэнсгоу, представлявшего в Лиссабоне особу его величества Карла II Английского, мы встречаем двух наших старых знакомых, Балтазара и прекрасного падуанца, Асканио Макароне дель Аквамонда.

Балтазар нисколько не изменился. Это был все тот же наивный, простодушный и откровенный гигант. На нем была надета красная ливрея с голубыми отворотами, что обозначало в нем лакея милорда посланника.

Асканио, напротив, заметно состарился. Прекрасные локоны его черных волос сделались из черных серыми, его длинные белые руки покрылись морщинами, свежий румянец на щеках сменили ярко-красные и синеватые жилки.

Но зато его костюм улучшился почти настолько же, насколько ухудшилась наружность. Он по-прежнему был одет в мундир королевского патруля, но его кафтан был сшит из бархата, а панталоны и шарф из тонкого шелка, что же касается его сапог с серебряными шпорами, то они почти совсем исчезали под пышными волнами кружев. На его шляпе блестела белая звезда, отличительный знак рыцарей Небесного Свода, но она не выглядела мишурой, как прежде, она сверкала не хуже настоящей звезды на небе, потому что была сделана из пяти крупных бриллиантов, стоивших каждый не меньше ста пистолей.

Дело в том, что прекрасный падуанец за эти годы значительно поднялся в чинах. В это время он был ни больше ни меньше как капитан королевского патруля, и хвастался повсюду, что пользуется полным доверием своего знаменитого патрона, дона Луи Суза, графа Кастельмелора, фаворита короля Альфонса. Этот король держал скипетр, как ребенок игрушку, и оставлял Португалию в ужасной анархии.

Большая часть должностей при дворе была занята креатурами Кастельмелора, но народ был недоволен им, и даже королевский патруль готов был восстать против него, так как Кастельмелор значительно уменьшил его привилегии. Макароне, характер которого известен уже читателю, льстил Кастельмелору в глаза и охотно кричал в кругу товарищей:» Долой фаворита!»

Итак, Балтазар и Макароне встретились в приемной лорда Ричарда Фэнсгоу, где Асканио ждал, пока его сиятельству угодно будет принять его.

— Друг Балтазар, — сказал он, — мне помнится, что ты сыграл со мною некогда непохвальную штуку… Это было еще во времена блаженной памяти покойной королевы! Это была очень скверная шутка, товарищ; но я так же не злопамятен, как и не горд… Дай руку, приятель!

• Предыдущая
• 27/56
• Следующая