Королевские бастарды - Феваль Поль Анри - Страница 40

• Предыдущая
• 40/82
• Следующая

– Прекрасно, – одобрила госпожа Жафрэ, – но если возможно, обозначайте покороче.

– Само собой разумеется, что все присутствующие знают обстоятельства второго брака господина герцога де Клара, который женился на Анжеле Тюпинье де Боже в Шотландии в соответствии с местными законами и правилами.

– Разумеется, знают, – сказала Адель.

– А поскольку это так, то я не вижу необходимости… – начала было графиня Маргарита.

– Позвольте, – назидательно произнес мэтр Суэф, – моя профессия – это своего рода священнодействие. Я настаиваю на необходимости употребить именно это слово – «священнодействие», хотя оно и служит частенько поводом для плоских шуток. Видите ли, именно это слово замечательно характеризует как мои права, так и мои обязанности. Итак, шотландский брак господина герцога, отца нашего жениха, был впоследствии узаконен во Франции, и я бы вовсе мог не упоминать о нем, если бы не досадный факт то ли утери, то ли уничтожения свидетельства о рождении вышеозначенного уважаемого жениха, а также и его невесты, нашей дорогой мадемуазель Клотильды.

– Позвольте мне сказать! – воскликнул Комейроль. – Я не могу допустить, чтобы факты были освещены именно таким образом. Во время беспорядков тысяча восемьсот тридцать первого года все бумаги, касающиеся гражданского состояния принца Жоржа, были то ли утеряны, то ли уничтожены в архиепископстве, куда отнесла их госпожа герцогиня для утверждения законности брака, заключенного за границей. К счастью, уцелела опись документов, полученная матушкой нашего жениха от одного из секретарей его высокопреосвященства, так что мы собрались здесь сегодня для подписания брачного контракта между двумя законными наследниками рода де Клар. Никаких сомнений в этом быть не должно.

– Да-да, вы совершенно правы! – поддержала графа Комейроля госпожа Жафрэ с другого конца гостиной.

Принц и Клотильда молчали. Графиня Маргарита пояснила:

– Мы никогда не теряли надежды найти это свидетельство о рождении. Что же до Клотильды, то всем нам известно: она жила со своим отцом до самого дня его смерти.

Мэтр Суэф просиял.

– Такова моя профессия, – заявил он. – Теперь я тоже ни в чем не сомневаюсь. Я знаю, что перед нами – наследники самых богатых землевладельцев во всей Франции, и именно поэтому принимаю необходимые меры предосторожности. Ведь без этого не обходится даже самый обычный мещанский брак, где имущество оценивается в тысячу экю, а приданое – в полторы тысячи франков.

Он шумно вздохнул, как вздыхает во французском театре актер, повествующий о смерти Ипполита, и продолжал:

– Я благодарю вас, милостивый государь и милостивая государыня, за эти уточнения и констатирую: недоразумение улажено, все прояснилось, собравшиеся здесь полностью удовлетворены, в том числе и я – необходимый инструмент семейного благополучия и счастья. Теперь, достигнув в этом пункте полной ясности, я позволю себе продолжить чтение. Итак:

«Имущество будущего супруга следующее:

1. Личное состояние госпожи герцогини вдовы де Клар, принцессы де Сузей, матери будущего супруга, достигает 80 тысяч ливров ренты, к чему прибавляется еще и 25 тысяч франков, выплачиваемых ежегодно по акту, который был передан мне для изучения и который я утвердил.

2. Недвижимое ее имущество, унаследованное от покойного мужа, герцога де Клара, наличествующее и без долгов, оценено в четыре миллиона пятьсот тысяч франков.

3. Имущество, унаследованное ею от ее дяди генерала де Клара, наличествующее и без долгов, оценено в три миллиона восемьсот тысяч франков.

4. Имущество, унаследованное ею от принцессы Эпстейн, герцогини де Клар, сестры по отцу, наличествующее и без долгов, оценено в два миллиона двести тысяч франков.

Имущество, унаследованное…»

Великими произведениями искусства – будь то возвышенные стихи Корнеля, произнесенные устами Рашели, или божественная мелодия Россини, которую выводит Альбони, все наслаждаются по-разному.

Одни погружаются в молчание, словно обратившись в мраморные статуи, другие (это относится чаще всего к женщинам) трепещут всеми фибрами своего существа, издавая помимо воли то вздох, то эфемерный стон, что служит доказательством нескрываемого восхищения.

Голос сопереживания – это приглушенный гул, царящий в зале, где каждый человек поддается все нарастающему волнению чувств.

Точно такая же атмосфера царила и в гостиной Жафрэ: здесь по напряженным струнам души водили золотым смычком, и грудь вздымал священный трепет. Я не знаю, что пел Орфей камням, говорят, он пел им о любви, но такая песня хороша лишь для камней, а мужчины и женщины – я знаю это точно! – предпочитают гимн миллионному состоянию, исполняемый мэтром Суэфом или каким-нибудь другим нотариусом.

Что же до всего остального, что тоже способно воздействовать на душу и увлечь ее – любовь, например, о которой уже упоминалось, или же религиозный экстаз, то для их выражения необходима достойная форма.

Высокой любви необходим голос Петрарки, высоким страстям – Шекспир и Корнель, а все величие Господа Бога мы познаем лишь благодаря пламенным речам Босюэ и потрясающему ораторскому искусству Лакордера.

Но золото – это другое дело! Оно не нуждается в возвеличивании, ибо замечательно уже самим фактом своего существования, оно божество тех, кто потерял Бога. Я говорю сейчас вовсе не о том золоте, что воспевают поэты. Вы, мои братья по перу, снисходительно улыбаетесь, когда упоминаете его, но это ваше золото не делает детей по-взрослому жестокими, не врывается в юношеские светлые сны и не толкает молодых людей на убийство, которое наконец-то дает им возможность заполучить сокровища зажившихся богатых стариков. Я веду речь как раз о нем – о тяжелом, блестящем металле, не нуждающемся в цветах красноречия и удовлетворяющемся плоской прозой нотариусов и агентов по недвижимости.

Если вы хотите, чтобы оно засияло и вспыхнуло, как пожар, завораживая и ослепляя, то не возводите ему храма, где ему будет неуютно, и не ссыпайте его в подвал, где когда-то ему нравилось переливаться под алчным взглядом скупца. Нет, четыре стены, проволочная сетка, за которой сгрудились люди в строгих рединготах, металлический несгораемый шкаф и бумаги, испещренные цифрами, – вот святилище теперешнего золота, вот его священная утварь и вот кумирня, где рождаются о нем все новые и новые мифы…

В контракте были еще четыре или пять пунктов, где тоже перечислялось имущество будущего супруга. Мэтр Суэф нараспев, точно молитву, читал их, а присутствующие слушали его в растроганном смятении. Адель то и дело протирала стекла очков: они запотевали от пыла ее восторженных чувств.

Она беспрестанно повторяла, сама не понимая, что говорит:

– Прекрасно! Восхитительно! Лучше я ничего в своей жизни не слышала!

А добряк Жафрэ в восторге потирал руки; душа его ликовала и пела.

Доктор Самюэль отошел в угол и о чем-то задумался. Графиня Маргарита побледнела; ее полуприкрытые веками глаза не могли утаить сладострастного блеска.

Мэтр Суэф, сделав паузу после последней цифры, чтобы с видом художника, положившего на холст удачный мазок, насладиться полученным эффектом, продолжил все с тем же величественным видом:

«Пункт 4: будущая супруга привносит в брак приданое, состоящее из:

1. Личных вещей, меблировки, белья, упряжи и драгоценностей.

2. По воле родственников и друзей, поименованных ниже, – ренту в 25 тысяч франков, которую будут совместно выплачивать нижеподписавшиеся: графиня Жулу дю Бреу де Клар, урожденная Маргарита Садула, господин Жафрэ, Жан Батист, рантье, граф Комейроль, Станислас Огюст и господин Самюэль Мейер, прусский подданный, врач, доктор медицинских наук Парижа и Иены.

3. Свои права на наследование после отца, господина Морана Фиц-Роя Стюарта Этьена Николя, и своей покойной матери Мари Гордон де Вангам, сводящееся к сумме, указанной ниже.

• Предыдущая
• 40/82
• Следующая