Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье - Шиппи Том - Страница 35

Впрочем, надо признать, что кое в чем ристанийцы отличаются от своих английских исторических предков — Толкин сделал их искусными наездниками. В литературных произведениях позднего англосаксонского периода, например в поэме «Битва при Мэлдоне» или прозаической летописи «Англосаксонская хроника», наглядно показано, как нежелание англосаксонского воинства осваивать искусство верховой езды приводит их к поражению и даже выставляет в нелепом свете. «Битва при Мэлдоне» начинается с того, что предводитель английской армии велит своим солдатам слезть с лошадей и вести наступление в пешем строю. Если верить «Хронике», то в 1055 году попытка английской армии воевать верхом закончилась полным провалом (и летописец винит в этом оглушительном поражении исключительно норманнских военачальников). Существует мнение, что битву при Гастингсе англосаксы проиграли из-за своего упорного стремления воевать в пешем строю. Впрочем, как мог считать и сам Толкин, при детальном рассмотрении всех фактов выводы о том, что англосаксы совсем не имели дела с лошадьми, становятся не такими очевидными.

Так, например, примечательно, что в современном английском языке не существует исконно англосаксонского обозначения для заросших травой равнин, где могли бы пастись табуны лошадей: в этом случае нам приходится довольствоваться заимствованиями из других языков, такими как «степь», «прерия», «саванна». Объяснение этому довольно простое: в Англии нет ни степей, ни прерий. Впрочем, если нечто похожее там все же было — например, на равнинах Восточной Англии, — возможно, было и название для обозначения таких пространств. Как вычислил Толкин, им могло быть слово emnet (ровный луг). Это слово является составной частью первого же топонима Ристании, который встречается нам на страницах книги. Название Eastemnet (Восточный луг) упоминается в самом начале главы 2 книги III, во время погони Арагорна и его спутников за орками, а Westemnet (Западный луг^[47]) мы слышим из уст Эомера несколькими страницами позже. Причем в Норфолке существует реальная деревушка под названием Эмнет, которое, вероятно, происходит от древнеанглийского *emn-mæÞ, что в переводе на современный английский язык означает «ровный луг» и очевидным образом передает тот же смысл, что и «степь» и «прерия».

Если бы жителям Древней Англии действительно довелось увидеть своими глазами зеленые травяные просторы, они бы наверняка назвали их словом emnet, и нетрудно догадаться, как дальше развивались бы события, — там очень удобно пасти коней и заниматься верховой ездой. В любом случае вполне возможно, что они видели такие луга до переезда с материка на остров.

Толкин также наверняка знал, что довольно своеобразный и весьма ограниченный набор слов, использовавшихся для обозначения цветов в древнеанглийском языке, — grey (серый), dun (мышастый), fallow (сивый) и так далее — совпадает с названиями лошадиных мастей. Он использовал одно из них в качестве клички, которую носил конь Арагорна Хазуфел, что на современный английский язык можно перевести как «темная шкура».

Еще одним доводом в пользу того, что лошади занимали важное место в жизни англосаксов, может служить слово éored, которое Эомер использует в самом начале главы про конников Ристании, обращаясь с приказом к Эотану: «Выстрой эоред на дороге». Это слово из той же самой категории, что и sigel-hearwa, которое никогда не встречалось ни в одном из имеющихся у нас литературных источников и было «вычислено» редакторами в качестве объяснения ошибки, закравшейся в строчку в стихотворении. В строке 62 древнеанглийской поэмы «Максимы» (Maxims) мы находим такие слова: «Eorl sceal on éos boge, worod sceal getrume rídan», то есть «earl shall [go] on horse’s back, warband (worod) ride in a troop» («Предводитель едет верхом на лошади, армия гарцует в строю»). Слово worod здесь выглядит неуместно, нарушая общую аллитерацию, оно неправильно написано, да и в любом случае англосаксонские военные отряды обычно передвигались пешим строем (см. выше), а не верхом. Редакторы решили эту проблему, вычеркнув слово worod и добавив вместо него со звездочкой *éored, то есть «конный отряд», и именно это слово Толкин сумел правильно вписать в контекст при создании образа ристанийцев.

Таким образом, вполне возможно, что предки современных англичан не так уж чурались верховой езды, как можно предположить из более поздних летописей. В конце концов, их потомки впоследствии оказались страстными лошадниками.

Конники Ристании, как и многое другое у Толкина, представляют собой собирательный образ, в основе которого лежит множество различных источников. Они сочетают в себе одновременно старину и современность, чужеродное и привычное, обнаруженное в результате научных изысканий (как, например, слово *éored) и совершенно прозаичное (например, топоним Эмнет).

Очевидно, что, придумывая их нравы и обычаи, Толкин черпал вдохновение главным образом в древнеанглийском эпическом произведении «Беовульф», с которым был очень хорошо знаком. Дворец Теодена, как и замок Беовульфа, называется Медусельд, а крепость вокруг него — Эдорас (см. строку 1037 в «Беовульфе»^[48]). В главе «Конунг в Золотом Чертоге» мы видим, что правила приветствия и приема чужестранцев полностью совпадают с церемонией, описанной в «Беовульфе». В поэме Беовульфа и его дружину встречает датский дозорный, который, выслушав их речи, самостоятельно решает пропустить прибывших и сопровождает в чертог конунга Хродгара. Там он их оставляет на попечение стража-привратника, который вынуждает гостей ожидать снаружи, а сам отправляется известить конунга об их прибытии. Затем привратник возвращается, приглашает их войти, но лишь при условии, что все свое оружие они сложат у дверей: «А ваше оружие покуда оставьте тут, у порога, щиты и копья»^[49]. Беовульф входит в зал, где его приветствует конунг, но вскоре ему приходится выслушивать недоброжелательные речи, граничащие с оскорблением, от советника конунга, «сидевшего в стопах у владыки Скильдингов».

Все то же самое мы видим и в «Двух твердынях». Гэндальфа, Арагорна и их спутников возле крепостных стен встречает страж, который проводит их к привратникам и произносит почти те же слова, что датский дозорный в поэме. В «Беовульфе»: «А я возвращаюсь хранить границу от недругов наших!» У Толкина: «А мне — обратно, к воротам». В «Беовульфе» нет сцены, которая напоминала бы препирательства Гаймы и Арагорна по поводу требования оставить оружие у дверей (Беовульф, как и Беорн в «Хоббите», разумеется, предпочитает сокрушать противника голыми руками, так что оружие ему без надобности). В то же время показательно, что у Толкина сцена конфликта возникает не в самом начале этой цепочки событий, а гораздо позже. В древнеанглийской поэме она разыгрывается в тот момент, когда дозорный из береговой дружины решает, стоит ли ему поверить Беовульфу на слово и пропустить его и его людей к конунгу. После некоторых размышлений он оглашает свое решение, произнося примечательные в своей афористичности слова, по поводу которых редакторы и переводчики уже сломали немало копий:

ÆghwæÞres sceal

scearp scyldwiga gescad witan,

worda ond worca.

Я бы перевел это на современный английский так: «A sharp shield-warrior must be able to decide, from words as well as from deeds» («И сам ты знаешь, что должно стражу-щитоносителю судить разумно о слове и деле») (подразумевается, что по поступкам может судить любой глупец, а признаком ума является способность принимать правильные решения до того, как те или иные события произошли). Толкин явно размышлял над этими словами и решил заимствовать их для своей книги, слегка изменив формулировку, но не меняя сути. После того как Гайма принуждает Арагорна, Леголаса, Гимли и Гэндальфа оставить ему на хранение все, что бесспорно является оружием, возникает вопрос о том, как поступить с посохом Гэндальфа. Следует ли считать его оружием? «Посох в руке волшебника может оказаться не подпоркой, а жезлом», — говорит Гайма, и последующие события скоро покажут, что он был прав — и что Грима Гнилоуст предвидел как раз такой исход. Однако Гайма принимает решение оставить посох Гэндальфу: