Аватар Х (СИ) - "lanpirot" - Страница 2

Пока мысли в голове метались, как перепуганные птахи в клетке, я успел мельком осмотреться. Лежал я в каком-то маленьком темном чулане со скошенным низеньким потолком. Все пространство этой каморки папы Карло занимала моя кровать — со стандартными металлическими спинками и растянутой «панцирной» сеткой. Из остальной мебели в чулан влез лишь деревянный табурет с облупившейся краской, стоявший в изголовье кровати.

От остального помещения моя каморка была отделена цветастой ситцевой занавеской. Сквозь её тонкую ткань пробивался тусклый свет электрической лампы, подвешенной где-то под потолком. И кто-то там, за этой весьма и весьма номинальной загородкой, очень шумно возился…

А вот та возня, что происходила за занавеской, мне очень и очень не нравилась, хоть я пока ничего и не мог рассмотреть. Но уж больно характерными были те звуки, что доносились до меня…

Я аккуратно приподнялся на кровати, стараясь особо не скрипеть сеткой, благо сейчас мне это было уже по силам. Правда, левая половина моего тела все так же слушалась не в пример хуже правой. Потом, так же осторожно, я слегка отодвинул край занавески в сторону окровавленной рукой, заглядывая в комнату одним глазком.

«Ну, и кто бы сомневался?» — Мелькнувшая в голове мысль убедила, что мне не впервой наблюдать подобное непотребство. Но ничего конкретного вспомнить так и не получилось. Я принял это как данность: видел и видел. Даже то, что я собирался дальше предпринять, никакого отторжения в моей душе не вызвало. Ибо по-другому поступить я бы просто не смог!

Но и спешить, тоже не стоило! Ибо поспешишь — людей насмешишь! А я сейчас совсем не в той форме, чтобы комедию разводить. Жаль, что не могу разобраться с этим вопросом, как в сказке — лишь вырвать один волосок из бороды: трах-тибидох-тибидох…

«Тля! Да что за бредятина все время мне в башку залезает?» — Я тряхнул головой, отгоняя непонятные мысли, и всецело сосредотачиваясь на предстоящем…

За занавеской, отделяющей мой угол от небольшой комнаты, находилось четверо: трое крепких мужиков, я бы сказал, ну очень неприятной наружности, и одна хрупкая, но весьма симпатичная девчушка, лет двадцати, которую эти твари уже разложили на кровати, явно намереваясь надругаться над её честью.

Помимо воли я оценил небольшие, но крепкие и соблазнительные грудки девушки с большими розовыми сосками, выскочившие из разорванного на груди застиранного халатика и с трудом заставил себя оторвать от них взгляд. Куда больше на данный момент меня интересовали её насильники.

Кровать, на которой извивалась девушка, безуспешно пытаясь вырваться из грязных лап отморозков, стояла торцом к моему чулану, поэтому я сумел хорошо рассмотреть двоих уголовников, заломивших девушке руки, заклинив их в прутьях металлической спинки кровати.

— Ну-ка придержи ей царги[2], Гунявый! — Хрипло просипел один из них — заросший клочковатой щетиной бандит лет тридцати, с маленькими колючими глазками, постоянно бегающими из стороны в сторону.

Дождавшись, когда его подельник перехватит запястья жертвы, он принялся жестко тискать нежную грудь девушки, умышленно причиняя ей нестерпимую боль. В глаза мне бросилось обилие синих тюремных татуировок, резко контрастирующих со светлой незагорелой кожей девчушки, мгновенно покрасневшей от грубых рук уголовника.

Она вновь заполошно забилась «в тисках», замотала головой и испуганно замычала — её рот оказался заткнут какой-то неопрятной тряпицей, скрученной в тугой ролик на манер кляпа.

— Ай, какая цыпа! — Едва не роняя слюни от вожделения, выдохнул уркаган, продолжающий бесцеремонно лапать свою жертву. — Сладенькая! Нетронутая еще! — И он грубо впился зубами в её напряженный сосок.

— Балабас, я тоже её помацать хочу! — Нетерпеливо зашлепал слюнявыми губёшками Гунявый, на вид самый молодой из троицы — лет восемнадцати, продолжающий удерживать руки девушки. — Ну, дай, дай мне хоть за цыцки её подержаться!

— Сопли подбери, Гуня! — оторвавшись от груди девчонки, с вальяжной ленцой бросил ему Балабас. — Успеешь еще и басы[3] помацать и вдуть со всем прилежанием! Но только после нас с Композитором!

— Слышь, Шуберт, — окликнул Гуня еще одного отморозка из троицы, чей бритый затылок я мог наблюдать только со спины, — может, побыстрее лохматый сейф ей взломаешь? А то я пока двойной сеанс[4] пережду — так и обкончаюсь совсем!

— А ну цыть, сявка мелкокалиберная! — рявкнул на подельника Шуберт, сидящий на кровати в ногах у девушки. — Еще только не по делу вякнешь — ляжешь рядком вместе с контуженным!

— Я вот только одного не понял, бугор, — произнес Балабас, — на кой ляд ты его замочил? Он ведь и так ни петь, ни рисовать…

— Убогих на дух не переношу! — бросил сквозь зубы матерый уголовник.

Ага, вот и нашелся тот деятель, который меня на перо посадил. Похоже, что это он здесь всем калганом рулит. Значит, первым его заземлю!

Шуберт сместился слегка в сторону, и я увидел, чем он там занимался все это время — привязывал ноги девчушки обрывками простыни к железной спинке кровати.

— А ты, сучка драная, — зловеще произнес Композитор, поднимая с пола измазанную кровью финку и поднося ее к лицу жертвы, — будешь дергаться необъезженной кобылкой — всю твою смазливую мордашку под хохлому распишу[5]! Так что лежи и нишкни мне тут! — И он вновь положил финку на пол рядом с кроватью.

А вот это он зря — мне такой инструмент совсем не помешает. Я еще раз внимательно пробежался глазами по фигурам уголовников, вычленяя, кто и чем из них вооружен.

За поясом у Гунявого я рассмотрел торчащую массивную рукоять отечественного ТТ, которую он прямо-таки выставлял напоказ — типа, глядите, какой я крутой поц! У Балабаса я оружия не заметил, но это совсем не значило, что его у него не было. Думается, что за голенищем хитросморщенного в гармошку сапога, ножичек всяко имеется. Да и под полой кургузого серого пиджака в елочку пистолетик может тоже обнаружиться, если поискать с пристрастием.

А вот есть ли оружие у Шуберта я, как следует, так не смог разглядеть — сквозь щель в занавеске мне была видна только часть его по блатному ссутуленной спины. Но шея у него была будь здоров — такого бугая кулаком не перешибешь. Но я и не собрался с ним драться — таких кабанов надо валить одним точным ударом и сразу наповал.

Еще на небольшом столике, приткнувшемся у заиндевевшего окна (выходит, зима на дворе?), лежал обрез. А на толстом гвозде, забитом в дверной косяк и, видимо, заменяющим хозяевам этой квартирки вешалку, висел на растрепанном ремне ППШ с основательно потертым и пошарпанным прикладом. Только вместо привычного круглого, снабженный изогнутым коробчатым магазином.

Неожиданный треск рвущейся ткани вновь приковал мое внимание к кровати с лежащей на ней девушкой — это Шуберт одним резким движением разорвал на ней трусики, выставив на всеобщее обозрение едва поросшую светлым и легким пушком промежность.

— Куда⁈ — Бедняжка попыталась сжать ноги, но уголовник грубо ухватился крепкими пальцами за внутреннюю поверхность бархатистых бедер и, оставляя на них ярко красные царапины нестриженными ногтями, развел стройные ляжки девушки еще шире в стороны. — Не дергайся, лярва!

— А мазевая у нее шахна[6]! — Нервно облизнув жидкие усики, с вожделением выдохнул Гуня, исходя слюной на слегка приоткрывшиеся аккуратные губки. — Кучеряшечка моя… Ну, давай уже, пахан, — тупо заныл губошлеп, — терпеть совсем мочи нет!

Вот оно и пришло, мое время. Теперь главное не сплоховать, пока они отвлеклись! Выходить против троих убийц и отморозков в таком физическом состоянии, в каком я сейчас пребывал, было, конечно, верхом безрассудства. Левую строну тела я практически не чувствовал: рука шевелилась еле-еле, а скрюченные пальцы с трудом разжимались.

Левая нога тоже тупила, и мышцы при малейшем напряжении сводило жесткой судорогой, такой, что хоть в крик. Но по-другому поступить я не мог. Пусть сдохну, но хоть одного-то я с собой в ад уволоку! И желательно пахана… Вот только подыхать я не собирался! Если я все правильно рассчитаю, у меня появится шанс. Маленький, хилый, но на одну попытку его, надеюсь, хватит. А большего мне и не нужно!