Аватар Х (СИ) - "lanpirot" - Страница 18

Нет-нет, это не было огромным имением с каменными дворцами и кирпичными стенами, просто ухоженный и не очень большой одноэтажный особнячок в стиле «ампир» с четырьмя колоннами на высоком крыльце и резными изображениями на капителях. Всё — сам дом, и колонны, и «лепнина»: изображения головы Горгоны, пегасы, гирлянды, рога изобилия — тоже были сделаны из дерева.

Этот, во всех смыслах примечательный «буржуйский» особнячок, окруженный небольшим заснеженным садом, располагался за самой обычной оградой из крашенного штакетника.

И самое интересное, что если остальные домишки прямо-таки «липли» друг к другу — забор в забор, то территорию этого «домохозяйства» отделяла от основных строений настоящая «полоса отчуждения». На глаз — метров двадцати, не меньше. И выходило так, что стоял этот примечательный во всех смыслах домишко обособленно от всех остальных. Словно остальные хибары боялись к нему приближаться.

Я вынул из кармана бумажку и сверился с адресом. Да, это, как раз тот самый дом, в котором и проживал необходимый мне специалист-Мозголом. Единственный, как утверждал капитан Заварзин, на всю Марьину рощу. Что ж, пришло время мне с ним познакомиться поближе.

Я подошел к забору и остановился перед калиткой.

— Хозяева⁈ Есть дома кто-нибудь⁈ — громко крикнул я, нарывая все еще саднившее горло.

Заходить без приглашения мне, отчего-то, не хотелось. Предчувствие, что ли, какое-то не давало мне отворить калитку и переступить за ограду. Словно кто-то незримый нашептывал мне в ухо: а оно тебе надо? Уходи, родной — целее будешь!

Я мотнул головой, пытаясь избавиться от этого неявного предупреждения. Или, наоборот, явного? Ведь, если подумать, хозяин этого красивого домика проживал в самом, что ни на есть, криминальном районе Москвы.

Но ведь в Марьиной роще так было не всегда, — неожиданно и абсолютно не вовремя «вспомнил» я. Вообще-то, первоначальную славу Марьиной роще создавали не уголовники, а всевозможные праздники и народные гулянья. А в хорошую погоду привлекали сюда на отдых москвичей разного положения и достатка.

Бывал тут и Василий Андреевич Жуковский[1], написавший одноимённую романтическую повесть, стилизованную под старинное предание и никакого отношения к «лихой» репутации места не имеющей. Да и иных известных литераторов здесь отметилось немало.

Особо же отмечали в этих местах Семик — старинный праздник, пришедший из языческого календаря; в этот день на седьмой четверг после Пасхи поминали усопших. Делать это полагалось широко и разгульно, отчего обычно приключалось всяческое разнузданное веселье, доходившее в иные годы до кулачных боёв «стенка на стенку».

Бандитское же прошлое Марьиной рощи, по одной из версий, восходит к девушке Марье, полюбившей атамана разбойничьей шайки Илью, бывшего крепостного лакея. Она ушла с ним в лес, где ярко проявились её таланты знахарки, прославившие подругу атамана на всю округу. Другая версия уже саму Марью делает разбойничьей атаманшей.

Однако, старинные легенды — старинными легендами, но свою бандитскую репутацию Марьина Роща приобрела только в конце 19-го века, и вряд ли под влиянием фольклора; причина была куда прозаичнее, и имя ей — индустриализация. Промышленный переворот в России привёл к бурному росту городов, и Москва с десятками крупных и сотнями мелких фабрик, как в городской черте, так и за её пределами, была одним из лидеров этого процесса.

Село Марьино ещё со времён графов Шереметевых было населено ремесленниками, а теперь ему сам бог велел превратиться в растущую как на дрожжах фабричную окраину. За 15-ть лет прирост населения — в 4 раза! Разумеется, большинство рабочих с окрестных фабрик снимали со своими семьями даже не комнаты — углы за занавеской. Понятно, что в таких условиях сюда тянулся люд не только рабочий, но и уголовный.

В такой обстановке бок о бок с ремесленниками традиционных занятий в Марьиной роще процветали и предприятия напрочь нелегальные. Ясно, что поселились они здесь ещё «до Советов». Большим спросом пользовались, благодаря близости Сухаревского и Минаевского рынков, перешивка и перелицовка краденой одежды.

«Экипажное заведение» предоставляло бандитам рысаков. Вовсю торговали самогоном — что в годы винной монополии, что в период «сухого закона». Девочки, промышлявшие на Тверской, тоже любили селиться здесь — экономно и добираться недалеко. «Дома» они, правда, не «работали», но время любили проводить шумно и весело.

Короче: нет жизни проще, чем в Марьиной роще…

Тот поток информации, свалившийся на меня, был куда обширнее, чем я смог охватить за те несколько мгновений, что стоял у калитки. Однако, неожиданно прозвучавший в моей голове «голос», резко его оборвал:

«Заходи! Гостем будешь!»

Я крутанул головой в поисках говорившего, не разобрав поначалу, что никаких слов вслух произнесено не было. Но вновь прозвучавший в моей голове голос, исправил эту оплошность:

«Не трать попусту мое время, Мамонт Иванович! Забыл, к кому „в гости“ пришел?»

Точно! Он же Мозголом! — Наконец-то пришло понимание, как он все это делает. Ведь я, не так уж и давно, подобным же образом сумел «разглядеть» всю подноготную в головах бандитов, завалившихся в будку сапожника.

После этого я решительно распахнул калитку и пересек небольшой дворик, заботливо очищенный от снега и льда. Похоже, что тутошний Мозголом не брезгует пользоваться прислугой. Сомневаюсь, чтобы он сам махал лопатой, расчищая двор от завалов снега.

Я поднялся на высокое крыльцо особнячка, где под широким портиком, поддерживаемым белоснежными колоннами, было организована этакая летняя веранда. Некогда шикарная плетеная мебель из ротанга в ожидании теплых деньков была аккуратно составлена в углу веранды и накрыта непромокаемой тканью.

Едва я протянул руку, чтобы постучать, дверь распахнулась. На пороге возник пожилой, но все еще крепкий и могучий мужик кавказской национальности, заросший почти до самых глаз разбойничьей черной бородой, однако, в связи с возрастом, еще и основательно побитой сединой.

Голова кавказца была тщательно выбрита, аж до зеркального блеска. Облаченный в черную черкеску — традиционный наряд горцев, с хорошо узнаваемым элементом этого платья — специальные карманчики для пороха с газырями, «привратник» Мозголома выглядел очень и очень сурово и представительно.

— Э-э-э, нэ стой, генацвале! — грудным низким голосом прогудел кавказец. — Совсэм дом выстудишь! А с дровами и углем проблэмы сэйчас! Проходи — хозяын ждет!

Я шагнул в натопленное помещение, а пожилой горец стремительно закрыл за мной дверь. Ну, насчет нехватки дров он, конечно, приврал — жара в особняке стояла неимоверная. Так что я сразу упрел даже в своей не слишком-то и теплой шинельке — на дровах здесь не очень-то и экономили.

Показав, куда повесить шинель, кавказец заставил меня основательно вытереть заляпанные грязью сапоги и повел куда-то вглубь дома.

— Хозяын ждет тэбя в кабынэтэ, — произнес он, вышагивая передо мной. Под его могучей фигурой жалобно поскрипывали старые рассохшиеся половицы. — Старый он… очэн… Поэтому: громко нэ говорить, нэ нэрвировать, нэ злить, — наставлял меня, по всей видимости, личный ординарец старого Силовика-Мозголома.

Хотя, если судить по возрасту, то он — самый натуральный Сенька — Осененный божественной благодатью. Ибо никаких Силовиков до Восстания рабочей черни и подлого люда вообще не существовало. А всех Магов на Руси традиционно обзывали Осененными-Сеньками.

Особняк изнутри тоже оказался неплох — солидная резная мебель, ковры, картины. Однако, ремонта эти стены давно не видели: кое-где растрескалась и облупилась штукатурка, отклеились обои и облезла краска. Да и богатые ковры, если приглядеться, местами оказались основательно вышарканы.

Самое интересное, что хозяина этого немалого особнячка после Восстания никто так и не «раскулачил». Ведь большинство подобных особняков после семнадцатого года были экспроприированы у буржуйского элемента и заселены «черной костью» с основательным уплотнением.