Сапер. Том IV (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 8

— А если бы у бабушки был хер, она была бы дедушкой.

— Ну все-таки… Есть комендантский взвод, начальник поезда, железнодорожники…

— Ты же видел сам этот бардак! — укорил я лейтенанта — Снаряды бы подожгли соседние теплушки, там бы полыхнуло, перешло все на танки. А они знаешь, как нужны там, за Волховом?

Я махнул рукой в сторону реки. На самом деле танки нужны Ленинграду. Если у второй ударной все получится… То дальше можно наступать на Мгу и попытаться прорвать блокаду города.

—…даже такие дурацкие, как эти Т-60.

— Почему дурацкие? — удивился Бедридзе.

— Горят очень легко, — вздохнул я. — Не броня, а картон. КВ и тридцатьчетверок не хватает, вот и кидают на фронт всё, что найдут.

Ваня Дробязгин — парень себе на уме. Не то чтобы хитрый очень, но сильно себя любит, а потому к остальным относится не совсем по-братски. Хотя боец хороший. Это мне про него комроты его рассказал, младший лейтенант Бедридзе. А что, хорошее дело, поговорить в дороге, если можно. Незаметно и расстояние короче кажется. Василий Григорьевич, оказалось, молодой совсем, двадцать три года ему исполнилось. Внешне возраста ему добавили вечный недосып и бесконечная усталость. Это не он мне сказал, я сам додумал.

Если бы не проклятые немцы, загнавшие нас в обход своей бомбардировкой, то пили бы мы чай уже в чьем-нибудь блиндаже. А так — шагаем, вытянувшись цепью — ищем следы, сломанные ветки, хоть какие-то признаки наводчиков. Я, Бедридзе, Ильяз, и трое бойцов из нквэдэшной роты. Мы с татариным слушаем Дробязгина, рассказывающего бесконечную сказку о своем боевом пути. Ему поверить, так Вася Теркин, который появится вроде как осенью, нервно курит в сторонке. Мы с комротой чуть поодаль, вроде как ни при чем, а Ахметшин откровенно уши греет.

— А что, сказали «дуй вперед», я и дунул, — это он о преодолении какого-то болотца в наступлении. — Я в болото это прыгнул, думал, там от силы по пояс, а сам чуть не носом нырнул. Еще и на чем-то поскользнулся, и с головой под воду ушел, только руки с трехлинейкой наверху остались. Вынырнул, а Колю Пухова, землячка моего, приголубило из пулемета, смотреть страшно, половину лица, считай, пулей снесло. Заместо меня, значит. Говорю ему, давай на берег, отвоевался. Он пошел, да недолго — через два шага его окончательно срубило. А вокруг кричат, стоять на месте не дают, я и пошел. Глубины немного было, сразу почти по колено стало, и мы на берег выбрались. Пока вылезал, кто-то мне прямо по носу каблуком заехал. Обидно стало, что ж ты, думаю, творишь. Только сказать что думаю не вышло — мужичка этого, суетливого, миной из миномета считай в клочья разорвало, пока я там в нос тряпку пихал, чтобы не кровило. Собрались в кучу, а из роты нас тринадцать душ осталось, и воентехник пришлый какой-то. Сковорода его фамилия была…

Я отвлекся, задумался о своем. Красиво чешет, да только я таких историй тоже могу без счета наболтать. Может, не так складно. А то у этого Дробязгина получается, что как он пригнется где, так сразу вместо него то пуля, то снаряд, то еще какая зараза другого сражает. Ему бы книжки писать, да кто ж будет такое печатать — как воду из пруда пить не могли, потому что она от крови красной была. Или вот только что рассказал как за два кило пшена получил полную признательность хозяйки хаты, где стали на постой. А крупу он где взял? То-то и оно.

И вдруг бесконечный рассказ прервался, и Ваня сказал: «Ойглявсё». Или как-то похоже.

— Что там, Дробязгин? — недовольно спросил Бедридзе.

— Щелкнула, — спокойно, даже равнодушно ответил Дробязгин. — Давайте, хлопцы, отходите подальше.

— Что там щелкнуло? — недоумевающе спросил подошедший комротой. — Вечно ты всё выдумаешь!

— Мина, — ответил я вместо Вани. — Нажимная.

— Сейчас она на взводе, — я посмотрел внизу, заметил среди хвои маленький кусочек знакомого зеленого корпуса. — А как сойдет он с нее, подпрыгнет — и взорвется. Не видел такого счастья?

Бедридзе чуть заметно качнул головой в сторону, будто ему вдруг стал тесен ворот гимнастерки, и облизал губы. Ну да, только под бомбежкой побывали, и тут на тебе, новая напасть.

А Ваня этот молодец, не сплоховал. Вон, вытаскивает всё из карманов, отдает товарищу своему, до сих пор молчавшему. Чтобы, значит, с трупа не пришлось собирать. Еще и байки травить продолжает.

— Вот ты, Кирсанов, под ноги смотреть не забывай. Ладно я, дурак, а ты у нас в авангарде, всё замечать должен. Помню, вот так тоже под Белгородом шли, я, понятное дело, как самый хитрожопый, сзади, замыкающим. А Вадик Гиркин, он вместо того, чтобы окрестности обозревать, мечтать начал. О мамкиных пирожках наверное. Я и сам про такое думал, мы тогда из окружения вторую неделю выбирались, и уже всерьез начали обсуждать, какую кору грызть лучше. И не заметил этот боец, Кирсанов, воронку, полную воды. И грохнулся туда. На вот тебе фляжку, хорошая, не мятая, память про меня будет. В ней когда-то коньяк даже был, цени. И вылезает этот еврейчик, весь в грязи, мокрый, и в пиявках. Только на роже три штуки висело, представляешь, Кирсанов? Не три, конечно, это я загнул, одна всего, остальные в карманах у него были. Ну всё, хлопцы, прощайте, — и Ваня широко перекрестился.

— Погоди прощаться, Дробязгин, — перебил я его. — Придется, наверное, еще повоевать. Потерпи только.

— Так если прыгнуть в сторону и залечь, товарищ полковник, то ноги все равно побьет, а вам меня тащить потом на себе, если живой останусь. Не дело это.

— Не тарахти, дай подумать, — ответил я.

Подсунуть бы сейчас ему под ногу лист жести, да прижать хорошенько, почти весь взрыв бы под него пошел. Да вот не захватили мы такое богатство с собой. Бежать в поисках подходящего вперед или назад — тоже не выход. Это ведь только кажется, что постоять на одном месте часок-другой неподвижно — дело плевое. Нога затечет, захочется хоть немного переступить. Вот тут и жахнет. У бойцов лопатки есть, но там площадь мало…

— Так, Бедридзе, срочно вот здесь окопчик ройте, — показал я. — На двоих. Бруствер в этом месте делайте, с правой стороны. Быстрее, времени мало!

Про затекшую ногу я решил не говорить: зачем волновать людей лишний раз? И так все на взводе, каждый копает и думает — а не сдетонирует ли мина от такого? Ведь рядышком совсем.

Сколько там норматив рытья окопа, предназначенного для стрельбы стоя при помощи пехотной лопатки? Час с минутами вроде. Но это одному, не поднимаясь, под обстрелом. А если втроем? Да вольготно расположившись? И с таким стимулом? Минут за тридцать, думаю, управятся, а то и быстрее. Грунт здесь хороший, ни камней, ни корней, в меру влажный, копай в свое удовольствие.

Я на часы не смотрел, но как по мне, быстро всё сделали. Да, на конкурс не выставить, так нам того и не надо. Сколько там пройдет с момента вылета мины вверх до взрыва? Пара десятых секунды? Хватит нам времени, чтобы скатиться в яму? Защитит нас бруствер от осколков? Вопросы, одни только вопросы, а ответов не особо много. Может, случится чудо, и ничего не сработает? Ну, на такое я бы надеяться вообще не стал. Готовься к худшему, и всё что будет не самым плохим, уже сойдет за хорошее.

Разве что выиграть еще хотя бы миг, чтобы Дробязгин наверняка успел сигануть в окопчик. Ну и я вслед за ним. Прижать бы чем мину, хоть ненадолго. Только чем? Лопаткой? Не получится, очень уж нежная кнопочка. Придется ножом. Самое оно будет.

Последние минут пять Ваня уже не травил байки, а только смотрел на медленно растущую насыпь, да утирал пот со лба пилоткой. И нога, которой он стоял на мине, предательски дрожала от напряжения. Затекла уже, наверное.

Ладно, что тянуть? До глубины бункера все равно не докопаться. Пора. Я взял нож и аккуратно, потихонечку, начал заводить его под подошву Дробязгину. Вот здесь, сейчас…

— Тащ балковник, может, я? — прошептал Ильяз. — Тихонечко так… сделаю?

— Пшел вон, не трынди под руку! — остановившись, гаркнул я. — Ты где сейчас находиться должен? Быстро в укрытие! Думаешь, бессмертный?