Королева-Малютка - Феваль Поль Анри - Страница 27

• Предыдущая
• 27/106
• Следующая

Тут Саладен вытер вуалью глаза и продолжал:

– А я – всего лишь бабушка, и, видит Бог, если я решилась продать кое-какие вещи на ярмарке, то только для того, чтобы у малютки был хлеб и все необходимое. Ах он, мой золотой! Ах он, мой бесценный!

И Саладен рысцой припустился вниз по Триумфальной улице, а потом свернул за угол возле Тронной площади.

День клонился к вечеру. Было не меньше пяти часов пополудни.

Теперь ярмарка выглядела совсем не так, как утром. Между балаганами образовались огромные пустые пространства; хозяева шатров, все еще красовавшихся на своих местах, тоже явно готовились к скорому отъезду.

Ничего другого Саладен и не ожидал; впрочем, отступать ему было некуда. Гибкий, словно дикий обитатель джунглей, он осторожно продвигался вперед.

План, разработанный Риу и Пикаром, был вполне доступен воображению юнца. На ярмарке отлично известны все полицейские уловки. Даже не вполне сознавая, чего же он боится, Саладен тем не менее почувствовал, как у него заколотилось сердце, и истолковал это следующим образом:

– Похоже, враг уже где-то рядом…

Окинув взглядом площадь, Саладен прежде всего убедился, что исчез балаган мадам Канады. Напротив «Сорока-воровка», пристанище Лангедока, непоколебимо высилось среди мусорных куч, которые навалили тут уехавшие соседи.

Все шло по плану. Однако в оставшихся на площади балаганах и шатрах не было ни души, ряды скамей пустовали. А вот в самом центре площади группками собирались люди и что-то оживленно обсуждали. Это был плохой знак.

Видимо, случилось нечто из ряда вон выходящее, раз, забыв о близком отъезде, народ побросал все свои дела и, взволнованно гудя, толпился на площади.

Действительно, было от чего прийти в смятение. Саладен почувствовал, как у него затряслись коленки. В голове юного шпагоглотателя промелькнула мысль о том, что неплохо бы «взять ноги в руки» и, ограничившись прибылью, которую принесет продажа золотой цепочки и крестика, поскорее смыться.

Но если на ярмарку и впрямь нагрянула полиция, занявшаяся делом о похищении ребенка в Ботаническом саду, то Лангедок непременно выложит на допросе всю правду. Как только начнут описывать внешность похитительницы, Лангедок тут же узнает свою собственную работу: лицо, созданное им с подлинным искусством. А затем великий трагик услышит о старой шали, чепце и синей вуали.

Действительно, Саладен переоделся так, словно собирался играть роль комической старухи в веселом фарсе. Забыв об осторожности, он сам повесил себе на спину табличку с собственным именем! Увы! Увы! Молодость, молодость… Хотя ум Саладена был уже вполне зрелым, шпагоглотатель еще не изжил поспешности в принятии решений, присущей его юному возрасту. Вы помните великого Конде? Под Рокруа ему было на четыре года больше, чем Саладену.

Однако преодоление трудностей, проистекших из собственной неосмотрительности, воспитывает в человеке мужество и закаляет душу.

В этот день Саладен повзрослел на пять лет.

Он поступил так, как повел бы себя в этой ситуации принц Конде или даже сам Генрих IV: подавив свой страх, шпагоглотатель решительным шагом направился к «Сороке-воровке» и вошел в театрик через черный ход, предназначенный для господ артистов.

Лангедок был в своей берлоге; с сосредоточенным видом он собирал пожитки.

– А, это ты, молокосос, – сказал он, украдкой разглядывая свое произведение. – Грим выдержал, каково, а? Я только что думал о тебе. В Ботаническом саду утащили какого-то ребенка.

– О! – промолвил Саладен. – Одного из ваших?

– Нет, нет, ни нашего, ни других артистов. Ребенка из города, – пояснил Лангедок.

– О! – вскинул брови юный шпагоглотатель.

Он изо всех сил старался придать своему голосу побольше твердости; разговаривая с Лангедоком, Саладен одновременно стаскивал с себя старушечий костюм.

– Это случается, – продолжал юнец. – К несчастью для родителей. В котором часу уехала Канада? – осведомился он.

– Около трех, – ответил великий трагик.

– Они сказали, куда направляются? – поинтересовался Саладен.

– В Мелен, на праздник, – проговорил Лангедок.

– Дорога на Лион, – сделал вывод Саладен, – отлично, спасибо.

Он налил воды в таз с отбитыми краями и опустил туда голову.

«А девица, видно, была что надо!» – подумал Лангедок; он подошел сзади к Саладену и тронул его за плечо.

Саладен вздрогнул, словно его пырнули ножом.

– В добрый час, – произнес Лангедок и беззлобно рассмеялся. – Так чем ты занимался весь день, молокосос?

– Предавался удовольствиям, – забормотал Складен, – с одной красоткой…

– Похоже… – усмехнулся артист. – Переодевайся быстрее!

– Почему? – спросил Саладен, мрачнея все больше.

– Потому что к нам нагрянули полицейские агенты, – объяснил Лангедок. – Теперь они переворачивают вверх дном все балаганы.

– Они уже приходили сюда? – заволновался шпагоглотатель.

– Сейчас придут!.. Послушай! – прошептал Лангедок. Саладен затаил дыхание. Голоса звучали уже в самом балагане.

Лангедок пристально взглянул на Саладена и произнес:

– Вот они! Ну, держись, парень!

Саладен был очень бледен, с его волос и лица ручьями стекала вода, однако держался он уверенно, и взгляд его круглых глаз оставался на удивление наглым. – Ты далеко пойдешь, если по дороге не остановят, – проворчал Лангедок. – Я сам любил такие штучки. Ты забавный малый.

Голоса по-прежнему звучали совсем рядом, внутри балагана. Саладен вытер лицо и натянул панталоны.

– Ты хотел напугать меня? – проговорил он, пытаясь рассмеяться. – Откуда ты знаешь, что это полицейские агенты, раз они еще не заглядывали сюда?

– Потому что, – со страдальческим видом ответил Лангедок, помогая парню натянуть жилет, – я заметил их, когда они входили к господину Кошри. Таких птиц узнаешь по полету, уж больно у этих типов рожи поганые. Ты что это, испугался мой милый?

Надевая куртку, Саладен никак не мог попасть в рукава.

– Вот что я тебе скажу, – взволнованно принялся объяснять он. – Муж моей любезной – настоящий бешеный бык, к тому же богат и занимает высокое положение; он – депутат, имеет орден и большие связи в правительстве. Возможно, это он придумал историю об украденном ребенке, чтобы отловить меня, заковать в кандалы и отправить на каторгу, где я буду гнить всю оставшуюся жизнь; чего только этим ревнивым мужьям не взбредет в голову!

– Неплохо! – произнес Лангедок.

Голоса и шаги приближались. На лбу у Саладена выступил холодный пот, зубы стучали; однако юнец продолжал улыбаться. Глядя в осколок зеркала, он провел расческой по волосам, потом сгреб в кучу костюм старухи и плюхнулся на него.

Грубая холстина, служившая дверью в берлогу Лангедока, приподнялась, и на пороге показалась почтенная физиономия хозяина «Сороки-воровки».

– Старина, – обратился он к Лангедоку, – вижу, что ты не один; но эти господа желают непременно посетить твои апартаменты, и я надеюсь, что ты не станешь возражать.

– Как можно! – воскликнул великий трагик, галантно раскланиваясь с гостями; на лице его было написано явное стремление угодить представителям власти.

Риу и Пикар и вправду походили на весьма поганую парочку пернатых. Директор «Сороки-воровки» посторонился, агенты шагнули вперед, и каждый из них окинул цепким взглядом берлогу знаменитого гримера.

Саладен, развалившись на стуле, выбивал пепел из трубки, которую он не успел разжечь.

– А что, – вежливо спросил Лангедок, – вы еще ничего не нашли?

– Нас вычислили, как только мы появились на площади, – прорычал Пикар; он пребывал в гнуснейшем настроении.

– Актеры – опытные физиономисты, – философски заметил Лангедок.

Саладен скромно прибавил:

– Какая-то дама с малышкой только что прошла в обезьянник, тот, что в конце площади.

– А как она выглядела, эта дама? – воскликнул Риу.

– Довольно пожилая, сгорбленная… Наверное, у нее болят глаза: иначе зачем бы она стала защищать их от света синей вуалью, приколотой к чепцу?

• Предыдущая
• 27/106
• Следующая