Королева-Малютка - Феваль Поль Анри - Страница 12

• Предыдущая
• 12/106
• Следующая

Порхая из угла в угол, словно птичка, и напевая веселую песенку, Лили проворно исполняла свои материнские обязанности, казавшиеся ей самым чудесным занятием в мире.

Она перевернула сохнувшую на веревке маленькую рубашечку, вычистила пальтишко, поправила кокетливое перышко на крохотной шляпке, еще раз провела суконкой по сверкающей поверхности хорошеньких, словно игрушечных, ботиночек; справившись с этими столь важными делами, она заглянула в колыбель, и – надеюсь, вы догадались? – конечно же, не удержалась и поцеловала своего ангелочка!

Солнце сияло так весело! Лили быстро выглянула в окно… А вот и молочница! А, значит, и завтрак для Королевы-Малютки! Ах, она, лентяйка, все спит да спит!

И вы только представьте себе: каждое утро всего лишь из-за четырех су молочница поднималась на четвертый этаж! Уверен, вы снова угадали: она делала это ради мадам Лили и ее малышки.

На улице молочница орала грубым голосом, и я не поручусь, что смогу определить, какую жидкость она наливала клиентам из своих жестяных бидонов; однако наверх она приносила настоящие сливки, а голос ее разительно менялся.

Разве можно было что-то пожалеть для этих двух милых созданий! Разве не были они достойны всего самого лучшего, самого свежего, самого вкусного? Все в квартале поступали так же, как молочница. Мать и дитя пользовались здесь любовью и уважением.

– Мадам Юро, – воскликнула Глорьетта, бросаясь навстречу крестьянке, – вы обманываете нас, я уже давно это заметила: вы наливаете нам слишком много молока!

Но мадам Юро не слышала ее: она с восторгом взирала на Королеву-Малютку, сладко спавшую в своей колыбели.

Выпустив из рук углы передника, которые молочница столь старательно поддерживала, она осыпала ребенка ветвями еще влажной от росы свежей сирени, восхитительной душистой сельской сирени, той, чьи цветы, оберегаемые жесткими листьями, радуют глаз своей красотой,

Парижская же сирень вся плешивая…

Пробудившись, ребенок вскрикнул от радости. Сколько цветов! Сколько листьев! И какое дивное благоухание! Вся комната наполнена нежным ароматом!

Добрая крестьянка бегом пустилась обратно на лестницу, смеясь и украдкой смахивая слезу.

Возле двери комнатки на жаровне стоял маленький серебряный котелок. Я не ошибся, сказав «серебряный»: в этом котелке готовилась еда для малышки! Сейчас в нем подогревалось молоко, а мать и дочь, ожидая, когда оно закипит, играли с сиренью. Они обменивались поцелуями через влажную листву, и скоро их ангельские личики покрылись свежими каплями росы.

– Мама, молоко кипит! – воскликнула девочка. Ради спасения молока огромный букет был отброшен в сторону.

Неужели один и тот же напиток можно готовить столь разными способами? Мы уже видели, как достойная мадам Канада варила жуткую бурду, которую гордо именовала «кофе». Здесь же содержимое крохотного кулечка из белой бумаги было высыпано в маленький, словно игрушечный, стаканчик, наполненный сливками; под этим миниатюрным сосудом была зажжена спиртовка.

Вскоре по всей комнате распространился чистый и пленительный аромат. Благоухание подсахаренных сливок со щепоткой молотого кофе было сравнимо лишь с тонким запахом рассыпанной в колыбели сирени; Королева-Малютка с аппетитом позавтракала, с удовольствием проглотив сваренный матушкой напиток, от которого сибарит Эшалот, несомненно, с презрением отказался бы.

Ибо в этом напитке не хватало лука и не было привкуса капусты.

Глядя на Королеву-Малютку, грызущую своими хорошенькими зубками поджаренный хлеб, мы невольно вспомнили о достойной паре ярмарочных фигляров. Ведь именно попивая свой черный кофе, мадам Канада и Эшалот толковали о том, что неплохо бы найти хорошенькую девочку для гастролей в провинции.

В самом деле, вы только представьте себе, какие сборы могла бы делать такая куколка, как Королева-Малютка, если бы она научилась танцевать на канате хотя бы вполовину так же, как мадемуазель Фрелюш!

Сто франков! Дирекция Французского Гидравлического театра не пожалела бы сотни франков, чтобы воплотить свою мечту в жизнь. А это огромная сумма. Осмелимся утверждать, что если считать в процентах от выручки, то Итальянский театр платит Аделине Патти[8] отнюдь не больше.

Но Господи ты Боже мой! Можете ли вы представить себе Королеву-Малютку, эту обожаемую крошку, привыкшую спать в своей благоухающей чистотой уютной постельке, проснувшейся в балагане ярмарочных фигляров? Разве вы можете вообразить себе эту девочку на самом дне общества, среди нищеты и порока? Рядом с великаном Колонем и горбуном Атлантом?

Тем более, что вам прекрасно известно: когда детей учат плясать на канате, их всегда бьют.

О! Разумеется, подобные мысли не приходят в голову обожающим своих детей матерям. Было бы просто безумием постоянно думать о таких ужасах.

Но порой, особенно когда любовь граничит со страстью, душа неожиданно наполняется смутным страхом; нередко на глаза Лили, взиравшей на свое сокровище, наворачивались слезы. Она боялась нищеты, боялась болезней – словом, всего того, что обычно пугает матерей, но представить себе, что дочь ее украдена, опозорена, что малышку бьют и, не обращая внимания на ее слезы, заставляют плясать на канате, как девчонку с Аустерлицкого моста, – нет, о таком кошмаре Глорьетта даже помыслить не могла!

Существует полотно сэра Томаса Лоуренса[9], написанное для его всемилостивейшего величества Георга III и изображающее леди Гамильтон с Гамильтон плейс, сосредоточенно обмакивающую кусочек хлеба в шоколад.

Почтенной леди не более трех лет. Ее маленькое гордое личико, розовощекое и сияющее, обрамлено белокурыми жемчужными кудрями, которых вполне хватило бы для знаменитого парика, украшавшего голову Людовика XIV. Благодаря талантливой кисти Лоуренса куколка-герцогиня чудо как хороша: известно, что английских ангелочков, написанных этим мэтром, хватило бы на целый рай. У картины один лишь недостаток: малышка-герцогиня не улыбается, или, вернее, улыбается по-английски.

Королева-Малютка улыбалась так, как улыбаются в Париже; увидев ее улыбку, Томас Лоуренс наверняка сломал бы с досады свои кисти – особенно сегодня, когда веселое солнце последних апрельских дней перламутровыми бликами играло на щеках девчушки.

После плотного завтрака мать посадила малышку к себе на колени. Любовь к ребенку сделала Лили набожной, и сейчас женщина принялась молиться вместе с дочкой. Королева-Малютка сложила свои нежные ручки и без запинки произнесла трогательную молитву, состоявшую всего из нескольких слов:

– Господи Боже мой, я люблю Тебя всем своим сердцем. Добрая Дева, матерь Божья, я и Тебя люблю, верни мне моего папочку.

На улице возле дома мадам Юро торговала молоком, одновременно рассказывая соседкам о пробуждении малышки.

– Господи, как же они обе хороши – и мать, и дочь, – вздыхала она. – Даже страшно за них становится!

В тридцати шагах от нее из развалин снесенного дома вынырнула бедно одетая женщина; голову ее украшал чепец с огромной синей вуалью; женщина присела во дворе на бревно. Указывая на нее соседкам, молочница заявила:

– За сегодняшнее утро я вижу ее здесь уже второй раз: она зачем-то рыщет вокруг и все время смотрит на наш дом. Чего ей здесь надо, этой кочерыжке? Наверняка сбежала из Сальпетриер. Держу пари, если покопаться у нее в карманах, вряд ли там найдешь пятнадцать тысяч ливров ежемесячной ренты!

Саладен, которого наряд и грим превратили в старуху, пытался держаться как можно более благопристойно и в то же время внимательно наблюдал за домом. В окне четвертого этажа он уже успел разглядеть хорошенькую белокурую дамочку, которую видел накануне.

Теперь Саладен ждал. Лед тронулся.

Помолившись, Лили принялась одевать дочурку. Королева-Малютка с большим удовольствием поиграла бы еще немного прекрасными ветками сирени, однако в изножье кровати уже было аккуратно разложено очаровательное детское платьице.

• Предыдущая
• 12/106
• Следующая