Карнавальная ночь - Феваль Поль Анри - Страница 2
- Предыдущая
- 2/112
- Следующая
Доктор Самюэль направился к камину. При виде двух больших золотых монет его глаза радостно заблестели.
– Конечно, сударыня, – воскликнул он, – конечно же, я вернусь. Я не из тех, кто бросает бедных клиентов на произвол судьбы! Платите вы немного, но я не в обиде. Не требовать же с вас десять франков – это чистое вымогательство! До свидания, милейшая сударыня. Рецепт пошлите к моему аптекарю, к другому не обращайтесь… Десять франков за визит – вот уж поистине возмутительно!
С этими словами доктор Самюэль закрыл за собой дверь. Больная осталась одна. В наступившей тишине стал слышен шум, доносившийся с улицы. День угасал, улицы были полны народа, наступал последний вечер карнавала. Веселые крики и смех тонули в общем гаме и грохоте, время от времени все перекрывал отрывистый хриплый звук карнавального рога.
Примерно через четверть часа больная повернула голову и села в постели.
– Как запаздывает Ролан! – пробормотала она. – Должно быть, уже пятый час. Нотариус закроет контору!
Не без усилия, стоившего ей приглушенного стона, она вытащила из-под подушки бумажник из юфти. Несколько безвкусное обилие потускневшей позолоты свидетельствовало о том, что он был сделан в Германии. Прежде чем открыть, Тереза поцеловала бумажник.
На лихорадочно блестевшие глаза больной набежала слеза и тут же высохла.
В бумажнике лежало двадцать купюр по тысяче франков. Тереза медленно пересчитала их. Исхудавшие прозрачные пальцы дрожали, касаясь шелковистой бумаги. Вытащив последнюю купюру, она сложила их одна к одной и снова пересчитала.
– Да смилостивится над нами Господь! – прошептала она.
Внезапно ее взгляд прояснился. Она сунула бумажник под одеяло, и ее губы беззвучно произнесли: «Ролан».
Кто-то поднимался по лестнице, перемахивая через четыре ступеньки. Отворилась соседняя дверь, но не та, в которую прежде стучал доктор Ленуар.
– Что ты опять задумал, негодник? – спросил ворчливо-ласковый голос.
– Это Буридан, – ответил другой голос. – Спрячьте его, пожалуйста. Я им очень дорожу, если с ним что случится, я сойду с ума.
Этот приятный голос принадлежал юноше, счастливому и гордому, радостно идущему навстречу жизни и умеющему за себя постоять.
Мгновение спустя дверь в комнату больной резко, но бесшумно отворилась. Последние лучи заходящего солнца осветили великолепного молодого человека, высокого, хорошо сложенного, с красивым и мужественным лицом под густыми каштановыми волосами, фанфарона и скромника, умницу и простака, добряка и насмешника, если судить по его живой подвижной физиономии. Короче говоря, перед нами был образец молодого человека, – тип, редкий в Париже, – с королевским великодушием вобравший в себя все то, что свойственно молодости: страстные увлечения, дерзкие выходки и беззаботное веселье. Мать души в нем не чаяла, и не только она.
Ролан в два приема пересек комнату. Двигался он размашисто, но мягко, как лев. Подпрыгивая, он производил не больше шума, чем резвящийся младенец.
– Добрый вечер, матушка, милая моя, – сказал Ролан, опускаясь на колени перед кроватью и прижимаясь алыми юными губами к холодным бескровным рукам. – Я немного опоздал, правда? Но ты ведь не сердишься на меня, добрее тебя нет никого на свете. Поцелуй меня.
Он подставил свой лоб матери, та улыбнулась, и взгляд ее озарился небесной радостью.
– Так вот, матушка, тебе не за что меня ругать, – продолжал молодой человек. Благодаря необыкновенному обаянию его детская манера говорить приобретала мужественность и очарование. Видимо, он принадлежал к той породе людей, которые всегда на коне, несмотря на нелепость или причудливость их поведения, подобно Митридату, не верившему в отравителей. – Я мчался из мастерской сломя голову, но повстречал доктора Ленуара.
И мы, конечно, разговорились о тебе, моя дорогая матушка! Поэтому я и опоздал.
– А Буридан? – вполголоса спросила больная.
– Ах так! – воскликнул Ролан, смеясь и краснея. – Ты все слышала. Да, это правда, у меня есть Буридан… Настоящий Буридан, мне дал его хозяин. Он – колдун, он прочел по моим глазам, что я заболею смертельной болезнью, если хотя бы раз не надену на карнавал костюм бравого солдата Буридана, восхитившего весь мир!
И, надсаживая голос, как было принято у актеров того времени (несчастные, они до сих пор не оставили эту манеру!), Ролан взвыл, забавно подражая интонациям Бокажа, непревзойденного исполнителя романтической драмы:
– Великолепно, Маргарита! Ты одержала победу. Но отмщение за мной! Слышите вопли матерей? Это король Людовик Десятый въезжает в Париж, принадлежащий ему по праву… И да здравствует Закон!
Вдалеке послышался оркестр из карнавальных рожков.
– Малыш! Мой малыш! – прошептала больная, порывисто обнимая сына. – Когда ты дома, я забываю о болезни.
– Так вот, хозяин дал мне костюм Буридана и позволение им воспользоваться. Ты не против, матушка, дорогая? Мадам Марселина посидит с тобой вечером, а я обещаю вернуться не поздно. Ты видишь, как я весел, как счастлив: доктор Ленуар сказал мне, что ты поправишься. А уж ему-то можно верить! Милая матушка, ты не представляешь, как все нас любят. Доктор мне еще сказал: «Ролан, твоя мать – добрая достойная женщина. Она нуждается в покое, надежде, счастье…» Почему ты вздыхаешь? Покой зависит от тебя, надежду тебе дам я, а счастье… А счастье придет, как только сможет!
Тереза снова прижала сына к груди.
– Мне нужно поговорить с тобой, – сказала она.
– Постой, я еще не закончил. Если бы доктор Ленуар пришел месяц назад, ты бы уже выздоровела. И не надо, пожалуйста, качать головой… Разве я не говорил, что дам тебе надежду? Хозяин видел мои рисунки. Он целый час… да-да, целый час! вертел в руках мои листы. Больше я не буду подметать мастерскую, не буду бегать за завтраком для этих господ. Я был лишь мальчиком на побегушках и ничего больше! Ученик Микеланджело! Подручный Рафаэля! Но завтра… завтра все изменится: у меня будет свой мольберт, свои краски, кисти… и жалованье двести франков в месяц!
– У твоего хозяина благородное сердце, – проговорила Тереза со слезами на глазах. – Мы еще поговорим об этом, Ролан. Вечер в твоем полном распоряжении, я обойдусь без тебя, мой милый сыночек…
– Но, матушка, скажите только слово – и к черту этот костюм Буридана!.. Ты знаешь, он так хорош!
– Я обойдусь без тебя, – ласково повторила больная. – Но прежде чем ты отправишься к своим друзьям, выполни мою просьбу. Это надо сделать немедленно.
– Тебе надоело разговаривать со мной?
– Мне никогда не надоест разговаривать с тобой, никогда не надоест любоваться моим Роланом, моим единственным сокровищем. Но сейчас речь идет о твоем будущем.
– Только о моем?
– О нашем с тобой, – со вздохом поправилась Тереза. – Это очень серьезно. Выслушай меня внимательно, не отвлекаясь.
Ролан поставил стул у изголовья кровати и сел.
– Ты полагаешь меня очень бедной, – начала больная с торжественностью, не лишенной смущения. – Я и в самом деле бедна. Однако я собираюсь вручить тебе двадцать тысяч франков, чтобы ты отнес их…
– Двадцать тысяч франков! – ошеломленно повторил Ролан. – Вы! Моя мать!
Щеки Терезы покрылись розовыми пятнами.
– Чтобы ты отнес их, – продолжала она, – на улицу Кассет, дом три, к мэтру Дебану, нотариусу.
Ролан молчал.
Тереза вынула позолоченный бумажник из-под одеяла.
Ролан взглянул на мать. Ее щеки снова стали мертвенно-бледными. Смущение исчезло с исхудавшего лица, теперь оно выражало внезапную и глубокую задумчивость.
– Я хотела сама это сделать, – проговорила Тереза словно про себя, – но я еще долго не смогу встать… может быть, никогда!
Она спохватилась и быстро взглянула на сына, стараясь определить, какое впечатление произвели на него ее слова.
Ролан сидел, опустив голову.
– Болтаю, сама не знаю что, – пробормотала больная.
– И что я должен сказать нотариусу? – спросил Ролан.
– Ты скажешь: «Мадам Тереза с улицы Святой Маргариты посылает вам эти двадцать тысяч франков».
- Предыдущая
- 2/112
- Следующая
