Выбери любимый жанр

Черные Мантии - Феваль Поль Анри - Страница 25


Изменить размер шрифта:

25

– Если таково ваше мнение… – начал я.

– Мой мальчик, – прервал он меня, – адвокат обязан выполнять свой священный долг. Защищает вдов, опекает сирот. Ясно? Да, так вот. Будем рассуждать здраво. Вы молоды – так нет ли во всем городе какой-нибудь симпатичной дамы, которая была бы или могла бы быть вашей подругой и у которой вы, возможно, провели ту ночь?

– Нет, – ответил я просто.

Я счел непристойным говорить этому толстому коротышке о той любви, которую я питаю к тебе.

– Вот так Нравы! – проворчал он. – И это в ваши-то годы!

Затем, перейдя на назидательный тон, который очень ему подходил, он продолжал:

– Итак, у этой прекрасной, милой госпожи Мэйнотт появилось, значит, большое желание стать важной дамой?

– Господин Котантэн де ла Лурдевиль, – сухо произнес я, – речь здесь идет только обо мне. Поймите наконец, что я честный человек! И я не желаю, чтобы моя защита строилась на поддельных алиби и других сомнительных доказательствах. Я хочу опираться на правду, и только на правду.

Он покровительственно кивнул мне и ответил:

– Ну хорошо, мой славный мальчик, будем откровенны. Я совсем не против послушать, какой способ защиты вы предпочитаете.

Я рассуждаю сейчас о вещах, от которых был очень далек. Затворничество создает философов. Вчера я еще не ощущал четкой грани между Провидением и судьбой. Сегодня судьба страшит меня, Жюли, и я простираю руки к Провидению, потому что, хотя мы с тобой и разделены пространством и роковой ошибкой, Провидение объединяет нас, держа в своей вечной власти.

И все-таки я все больше убеждаюсь, что мне уготована ужасная судьба. Угроза, нависшая над нами из-за этого мерзкого преступления, гнетет меня постоянно. Еще ребенком я вздрагивал при виде тюрьмы, а из всех рассказов моего отца мне больше всего запомнилась история моего двоюродного дедушки по материнской линии Мартина Пьетри, который умер на эшафоте в Бастии, призывая Бога в свидетели своей невиновности. После гибели этого несчастного у дряхлого, полусумасшедшего каноника нашли священный сосуд из сартэнской церкви, в похищении которого был обвинен мой двоюродный дед.

Ты была совсем молода и тем не менее должна помнить благородную седую голову защитника бедняков Жана-Мари Маддалэна. Мой защитник господин Котантэн мало походит на Жана-Мари Маддалэна, но он все же не лишен здравого смысла: просто мой адвокат – совершенно ничтожный человек.

Мог ли я не поделиться с ним своей мыслью? Я поведал ее ему – и стенам своей тюрьмы. Он слушал меня, не проявляя особого нетерпения, что-то время от времени напевая себе под нос и одновременно чистя ногти уголком визитной карточки.

– Все это никуда не годится! – спокойно произнес он в ответ. – Лучше сослаться на временное помрачение рассудка.

Но я не сумасшедший! – вскричал я.

Черт возьми! История с боевой рукавицей убедительно свидетельствует об обратном, мой мальчик. Но ваша версия с призраком, который действовал вместо вас, возлагая на вас всю вину, заслуживает внимания. В общем, наши дела не так уж и плохи; из всего сказанного надо извлечь пользу. Это чертовски оригинально! А красавица Мэйнотт добавляет истории очаровательной пикантности… Да, так вот…

Он вскочил, потирая руки; я думаю, что наш разговор произвел на него сильное впечатление.

23 июля. «Да, так вот» только что вернулся. Слушание дел в суде начнется в среду. Он полагает, что моя версия достойна романа. Но, добавляет он, версия – это не речь адвоката. Для речи адвоката нужны надежные доказательства и проверенные факты. Да, так вот!

Он страстно завидует прокурору и сам бы с удовольствием произнес обвинительную речь. Но его удел – защита.

Я не знаю, почему приближение суда вселяет в меня необычайную веру. Каждый вечер я засыпаю, думая о присяжных. Присяжные заседатели выбираются из числа лучших людей города. Какой это замечательный институт! Я увижу тебя, Жюли.

25 июля. Господин Котантэн де ла Лурдевиль уже в течение десяти лет пытается поступить на службу в судебное ведомство. Он признался мне, что несправедливая позиция властей в конце концов заставит его перейти в оппозицию. Он показал мне список присяжных заседателей – для возможных отводов. По-моему, состав присяжных замечательный; все они честные люди, большинство из них коммерсанты. Я не вижу оснований для каких-либо отводов.

Создается впечатление, что мой сосед-убийца обрабатывает стену, которая отделяет его камеру от моей. В результате слышимость между нашими камерами стала гораздо лучше, и до меня доносится теперь его пение. Его адвокатом является господин Котантэн де ла Лурдевиль. И у моего соседа есть алиби.

28 июля, среда. Слушания начались.

Господин Котантэн ко мне не пришел, он защищает моего соседа. Его делом открывается судебная сессия. У меня лихорадка. Мое дело слушается седьмым, значит, это будет 8 или 9 августа.

Шесть часов вечера. Вернулся мой сосед. Он поет.

29 июля, вечер. Соседу вынесен смертный приговор.

1 августа. Прошедшей ночью он работал дольше и интенсивнее обычного. На что он надеется? В тюрьме есть специальная камера для приговоренных к смертной казни.

Господин Котантэн пришел мне рассказать, что очень удачно вел в суде защиту кабатчика Ламбэра. Теперь адвокат намерен подать апелляционную жалобу. Я чувствую себя все более подавленным, и когда вижу тебя, Жюли, ты уже не улыбаешься.

Я передал Луи письма для тебя. Они адресованы в Лондон, и ты их не получишь, но нужно отвести подозрения. Уже не раз он спрашивал меня, что я делаю со своей бумагой. Когда же ты, моя любимая жена, сможешь оросить слезами мое настоящее письмо?

Я делаю все возможное, чтобы оно не было слишком печальным. Ах, какое счастье было бы, если бы они меня оправдали!

4 августа. Я остался один! У Луи отпуск, а этот человек мне – почти друг. Господин Ролан больше мною не занимается. Почему я так привязался к нему? И, наконец, господин Котантэн не появлялся уже три дня. Я остался один. Я слушаю этого смертника, который работает и поет. Временами мне кажется, что он точит камень своими ногтями: настолько глух звук, долетающий до меня. Должен ли я донести на своего соседа? Есть ли у меня на это право? Не знаю…

Этой ночью я видел тебя, освещенную лучом солнца, который прорвался сквозь ветви деревьев там, в Бургебюсе. Наша горькая последняя трапеза! Что делает ее прекраснее: твоя улыбка или твои слезы?

Я неизменно с тобой, но перо выпадает у меня из рук. Печаль моя слишком велика.

6 августа.

– Больше бодрости! – сказал мне господин Котантэн. – У меня есть веские аргументы. Да, так вот! Кое для кого это станет большой неожиданностью. Они отталкивают от судебного ведомства по-настоящему талантливых людей. Но они нас еще узнают!

Мне хотелось познакомиться с этими знаменитыми аргументами, которые он нашел. Невозможно! Я поинтересовался также судьбой своего соседа. Его оставят в той же камере, где он находится сейчас, до тех пор, пока не будет получен ответ на кассационную жалобу адвоката. Завтра начнется суд надо мной. Больше бодрости!

7 августа. Я выхожу из зала суда. Моя болезнь уже позади. Все прошло так, как я и предвидел, строго, точно. Обвинительное заключение звучит ужасающе, несмотря на достаточно умеренный тон. Но именно в обвинении прекрасно вырисовывается образ человека, незнакомца, демона, который избрал меня козлом отпущения, чтобы ввести в заблуждение правосудие. О, здесь чувствуется опытная рука! Мастерская работа! Я говорю, что вижу его. Вот он, у меня перед глазами, я слежу за ним, я касаюсь его. Мне понятна каждая его хитрость. И я не представляю себе, как это нагромождение лжи может не стать очевидным для всех. Однако происходит нечто обратное. Веры в демона больше нет. Ведь я уже здесь, в руках правосудия, и к чему искать кого-то еще? Он влез в мою шкуру – я не могу по-другому выразить свою мысль – и в моем обличье совершил свое преступление. Он далеко, а я тут. И все видят лишь меня.

Я сын этой угрюмой земли, где месть является религией. Странная вещь: никогда мысль о мести не приходила мне в голову. Там, на Корсике, я носил оружие для того, чтобы не дать тебя в обиду. Для твоей защиты я не задумываясь совершил бы убийство, глубоко уверенный, что имею на это право; но опасность проходит, и ненависть моя испаряется.

25
Перейти на страницу:
Мир литературы