Черные Мантии - Феваль Поль Анри - Страница 14
- Предыдущая
- 14/142
- Следующая
– Праздничное платье, – ответил Андре.
Он сам тем временем быстро облачился в панталоны и натянул сюртук.
– С тобой, кажется, что-то неладно, – прошептала молодая женщина, у которой на глазах выступили слезы.
Андре не ответил. Он попытался улыбнуться, но это ему не удалось; он начал было что-то напевать, но и голос ему не повиновался.
– Андре, ты хочешь, чтобы я уехала отсюда? – пролепетала Жюли; действительно, от этого бледного как полотно человека с остановившимися глазами можно было ожидать чего угодно.
– Нет, – ответил Андре, пожав плечами.
Этот холодный односложный ответ, конечно, не мог успокоить Жюли; более того, он сразил ее окончательно. Она больше ничего не сказала и достала свой выходной наряд.
Впрочем, случаются ведь и беспричинные несчастья. И вместе с мрачными мыслями, хотя и неясно как, рождается ревность.
Андре подошел к окну и бросил мимолетный взгляд во двор, где конюх мыл колеса двуколки. Разговор наверху прекратился: как видно, мешало присутствие конюха. Андре повернулся и сказал жене, стоявшей с гребнем перед зеркалом:
– Поторопись, у нас мало времени.
– Ты хочешь сделать мне сюрприз? – спросила Жюли, пытаясь улыбнуться.
Ее нежный голосок прекрасно знал дорогу к сердцу Андре! Андре слегка покраснел и ответил:
– Быть может.
– Да мы гулять идем! – воскликнула тотчас же молодая женщина, хватаясь, словно утопающий, за эту хрупкую словесную соломинку.
– Тогда я одену малыша?
Они всегда ходили гулять всей семьей, и она уже протянула было руки к колыбели, когда Андре резко остановил ее:
– Нет, не надо!
Тут она схватилась обеими руками за голову и разрыдалась. Андре отвернулся от нее, чтобы скрыть слезы.
Он вошел в лавку и судорожно сжал кулаки.
В то же время он продолжал рассуждать и говорил себе так: «До тех пор пока я не открою витрину, они ничего не станут предпринимать. Но окружен ли дом? И могут ли ждать те, кто приставлен следить?» В лавке было три двери: в дальней комнате, то есть в спальне, главный вход с площади Акаций и маленькая боковая дверь, выходившая к воротам под арку. Андре решил выяснить, где именно стоят полицейские. Он бесшумно отодвинул железный засов витрины и стал смотреть сквозь щель. Прямо напротив него сидели на скамье человек пять в штатском; под деревьями стояли двое жандармов, а четверо полицейских прохаживались по тротуару.
Он задвинул засов и вынул ключ из замка боковой двери. Сквозь замочную скважину он увидел чью-то широкую спину и решил подождать.
Под аркой стояли на страже четверо полицейских.
Судя по тому, что площадь была пуста, весть о случившемся еще не разнеслась по городу, само же присутствие стражи около комиссариата не было редкостью и поэтому не вызывало любопытства.
Андре достал с витрины два пистолета и зарядил их. За то время, что он был один, к нему вернулись спокойствие и мрачная решимость.
Он подошел к жене, которая застегивала платье, и поцеловал ее в лоб.
– Значит, ты на меня не сердишься? – воскликнула она, прижимаясь к его груди.
– Нужно сложить вещи в чемодан, – сказал он. Жюли смотрела на него, не понимая.
– Чемодан! – повторила она. – Разве мы уже уезжаем? Она было подумала, что Андре, прежде чем покинуть Кан окончательно, решил сам съездить в Париж до того, как туда приедет семья, чтобы Все там подготовить.
Но Андре ответил кратко и холодно, и это вновь поразило ее:
– Я не еду.
В то же время он достал чемодан и открыл его.
– О Господи! – взмолилась Жюли. – Андре, муж мой, объясните же мне, что случилось?
– Я вас провожу, – ответил Андре, – и по дороге все объясню.
Жюли села, так как ей показалось, что у нее остановилось сердце.
– Поторопитесь! – снова сказал Андре тоном приказа.
Он выдвинул до конца ящики комода.
Жюли спросила, плача:
– Что класть в чемодан?
– Все, что сможете, – отвечал Андре.
– И долго мне придется оставаться одной, без вас?
– Это одному Богу известно.
При этих последних словах голос Андре задрожал. Жюли бросилась к нему и прильнула к его груди.
– А мой сын? Мой сын? – вскрикнула она в отчаянии.
Андре не подумал о ребенке, поэтому какое-то мгновение оставался в нерешительности. Видя, что Жюли сделала движение к колыбели, он остановил ее во второй раз.
– Малышу не грозит никакая опасность, – прошептал он.
– А нам, значит, что-то угрожает? – воскликнула она снова.
Молодой гравировщик заколебался, потом совсем тихо сказал:
– Да, и это серьезно. Если вы меня любите, Жюли, поторопитесь.
С трудом сдерживая слезы, она уложила в чемодан нужные ей вещи. Теперь ею владел только страх. Андре снова оставил ее одну и пошел в кладовую. Конюх запрягал Блэка в двуколку.
– Здравствуйте, господин Мэйнотт, – сказал он, увидев Андре в окне. – В городе что-то случилось, знаете? Полицейские собрались вокруг дома и не говорят, в чем дело. Что-то вы сегодня неважно выглядите, спали плохо?
– Красивое животное, – сказал Андре, глядя на лошадь.
Если речь о красоте, – ответил конюх, – то я больше люблю наших нормандцев, да-да. Этот, конечно, более гладкий, круп и грудь у него вон какие, а вот повадкой, резвостью он уступит!.. Ох! Вот еще двое полицейских к комиссару! Что-то серьезное случилось!
Андре заглянул в спальню. Жюли стояла возле колыбели ребенка.
– Вы мне скажете, – продолжал словоохотливый конюх, – что это не наше дело; согласен! Но знать-то хочется, верно?
– Ты готова? – тихо спросил жену Андре.
Вместо ответа Жюли, такая же холодная и бледная, как и сам Андре, спросила:
– Это все из-за меня или из-за тебя?
– Из-за меня, – ответил Андре.
Она поднялась на ноги и решительно произнесла:
– Я готова.
Потом добавила, как бы снедаемая угрызениями совести:
– Это мне наказание за то, что я так рвалась в Париж!
Андре закрыл чемодан и поставил его в кладовой под самым окном. В карманы своего сюртука он вложил пистолеты, бумажник и дорожный картуз. Затем, снова подойдя к окну, все еще с непокрытой головой, окликнул конюха, который уже успел взнуздать Блэка.
– Да, господин Андре? – откликнулся тот.
– Запишите для меня в конторе кабриолет с одиннадцати часов и до вечера. Мы хотим навестить кормилицу нашего малыша.
Добряк конюх хотел было сразу же исполнить просьбу, но спохватился:
– Я совсем не против, господин Андре, – сказал он, – но я не могу оставить без присмотра Блэка, норов-то у него дьявольский.
– Дайте мне поводья и идите! Не хочу смотреть на этих типов под аркой.
Конюх рассмеялся.
– Народец так себе, это уж точно, – высказался он и подвел Блэка к окну, передав поводья Андре.
– Я сейчас, – произнес он и исчез под аркой. Как только конюх скрылся из глаз, Андре помог жене перебраться через подоконник и подняться в двуколку, затем бросил туда чемодан и сам занял место рядом с Жюли. В этот момент госпожа Шварц случайно выглянула в окно и закричала:
– На помощь! Грабители убегают!
Жюли, сидевшая на узенькой Скамейке, покачнулась. Чтобы не дать ей упасть, Андре одной рукой обнял ее за талию, а другой схватил поводья. Блэк чуть потоптался на месте, а затем, подчиняясь молодому гравировщику, который заставил его сначала сделать круг по двору, чтобы взять разбег, рванул вперед. И очень вовремя, поскольку госпожа Шварц оглашала улицу своими криками:
– Держите вора! Держите убийцу! Горим!
Набравший скорости Блэк в один миг проскочил под аркой, так что полицейские успели только прижаться к стене. Те же, кто был на площади Акаций, а также стражники и жандармы, услышавшие вопли госпожи Шварц и самого комиссара, который присоединился к жене и, как и она, теперь неистовствовал у окна, выходившего на площадь, обратились к исполнению своего долга. Но Блэк и впрямь был сущим дьяволом. Он вихрем промчался по площади, в то время как вокруг на сотню ладов раздавались призывы: – Держите их! Остановите!
- Предыдущая
- 14/142
- Следующая
