Молчание Сабрины 2 (СИ) - Торин Владимир - Страница 9

«Неужели ты спал, не снимая маски? – подумал Человек в пальто. – Но зачем? Кто тебя здесь мог увидеть?»

У кровати стояла тумбочка. Незваный гость выдвинул верхний ящик. От его содержимого ему мгновенно стало дурно. В ящике были неаккуратно свалены… улыбки. Да, именно улыбки. Кое-какие походили на гримасы, другие – на усмешки, третьи – на оскалы. Человек в пальто вытянул палец и осторожно потрогал одну, ехидную. Палец ощутил живое человеческое тепло и мягкость настоящих губ.

«Так, с улыбками шутить не стоит», – подумал незваный гость и поспешно задвинул ящик обратно.

После чего выдвинул следующий. В нем оказались: несколько таблеток нафталина, моток коричневой бечевки и старая пожелтевшая газета. «Мизантрополис» (издание Старого центра), судя по дате, двух с половиной годичной давности. Ничего интересного…

В последнем, третьем, ящике вообще почти ничего не было, кроме предмета, который вызвал у Человека в пальто закономерное недоумение. Он достал тонкий кожаный ремешок, прицепленный к ошейнику. Поводок…

«Не замечал здесь домашних животных, кроме тех тварей в шубах, – подумал он и положил бессмысленный поводок с ошейником обратно. – Не куклу же он на нем держал…»

И тут, оглядывая спальню Гудвина, Человек в пальто заметил нечто странное. Он поднял фонарь над собой и задрал голову. На потолке прямо над кроватью было что-то нацарапано.

Заинтересовавшись находкой, он попытался разобрать надписи, но они напоминали какую-то тарабарщину. Нет, так дело не пойдет! Под таким углом ничего не прочитать…

Не замечая черного комка размером с большую собаку, притаившегося в углу, незваный гость поставил фонарь на тумбочку и лег на кровать хозяина лавки. Его мокрая взлохмаченная голова опустилась на подушку, грязь и вода потекли с одежды и башмаков на одеяло.

Черный комок неслышно придвинулся к кровати и поднял маленькую черную голову. Глазки алчно блеснули, раскрылась пасть, полная игольчатых зубов; желтоватая слюна тонкими нитями соединяла кончики клыков.

Человек в пальто не мигая глядел в потолок, и кривые каракули постепенно начали складываться в слова:

Мерзость

Танцуйте, мыши

Капитулируем-с

Машине ход

Еще налей

Мой бедный нос

И еще несколько подобных странных надписей, которые на первый взгляд не имели никакого смысла. И все же кое-что Человек в пальто в них будто бы узнал. Он попытался вытащить откуда-то из подсознания почти-почти коснувшееся его озарение…

Край кровати в изножье немного просел, когда в него уперлись передние две ноги черного существа, но Человек в пальто слишком погряз в своих мыслях и ни на что не обращал внимания. Он пришел в лавку игрушек, чтобы понять, чтобы отыскать ответ. Ответ о чужом прошлом, которое должно было прояснить хоть что-то о его собственном настоящем.

Человек в пальто глядел в потолок, а тварь, уже полностью оказавшись на кровати, медленно подбиралась все ближе. Она двигалась осторожно. Фонарь на тумбочке выхватил из темноты спальни складки и вислое брюхо, длинные уродливые волосы-щетинки на шести ногах и черные глаза, лаково поблескивающие в грязном коричневом свете… Но Человек в пальто этого не видел, и все разглядывал надписи на потолке…

А ливень на улице между тем шел по-прежнему. В лавке игрушек царили тишина и темнота. Труп трамвайщика замер под стойкой. На нарисованном в гостиной бульваре больше не было человека на скамейке. А в крошечной каморке огромная голодная тварь уже предвкушала ужин. Там же, на кровати, лежал пока еще живой, но весьма простуженный мужчина в мокром пальто – он глядел в потолок и терзался вопросами без ответов. Все его тело болело, он устал, он не спал уже целую вечность, а здесь было так тихо… так спокойно… У любых нервов есть свой предел…

Уже засыпая под брюхом подбирающейся к нему смертельной опасности, он прошептал:

– Что все это значит?.. Я должен… должен найти… ответы…

Ох уж эти осенние ливни в Габене. Злые, как мачехи, и промозглые, как ужин, ими приготовленный. Отвратительные ливни! Отвратительно скрежещут по крыше вагона, пытаются пробраться в окна, и подчас им это удается: должно быть, какая-то старуха из тех старух, которым всегда душно, забыла закрыть ставни.

Последний трамвай в Фли, скрипя тормозным механизмом, будто зубами, замедлился и остановился у одиноко светящегося в ночи фонаря.

– «Станция “Дырявый Мешок. Фли”», – сообщил хриплый продрогший голос из вещателей. – «Следующая станция – “Антресоли. Фли”».

Двери со скрежетом расползлись, и в ливень, ловко раскрывая чернильный зонтик, нырнул высокий человек в черном, сжимающий в руке саквояж. Он был единственным, кто сошел на станции.

Двери за ним закрылись. Качнувшись, трамвай тронулся с места. Бывший пассажир уставился ему вслед, но вскоре огни исчезли в дожде.

– Станция, тоже мне… – проворчал человек с зонтиком, презрительно глядя на одинокий фонарь, на притороченный к столбу прохудившийся кованый навес, да на бессовестно ржавую скамейку. Под скамейкой в темноте что-то шевелилось. То ли дворняга укрылась от дождя, то ли…

«Нет, слишком много ног, как для собаки, – подметил прибывший в Фли джентльмен, – вероятно, одна из местных блох…»

Площадь Гру-Каррс, или попросту Дырявый Мешок, представляла собой огромный пустырь, покрытый бурьяном, как рожа бродяги – щетиной. Со всех сторон его окружали сросшиеся дома, и если не считать туннель в доме № 17, через который сюда обычно прибывает трамвай, и такую же прореху в доме № 39, через которую трамвай пустырь покидает, то выход с него оставался всего один: покосившиеся ворота, пробитые в ржавой ограде в северо-восточной части площади.

Свет в Дырявом Мешке не горел. Ни в домах, ни где бы то ни было еще. В наличии имелось, разве что, вот это форменное издевательство под названием «фонарь на станции»: огонек в битом плафоне походил на какой-то блеклый рыжий лоскут.

– Что ж, добро пожаловать в Фли.

Зажав под мышкой саквояж, человек с зонтиком достал из кармана пальто портсигар, а из портсигара – папиретку. Спичка, шипя и хрипя, как простуженная змея, нехотя загорелась. Огонек высветил тонкий прямой нос, невеселую кривую усмешку и коварный лисий прищур.

Человек с зонтиком (к слову, его звали Герберт Мэйхью) выпустил изо рта облако желтого и одновременно с тем красного дыма, тяжко вздохнул и направился через пустырь, осторожно ступая по чему-то, что отдаленно напоминало брусчатку. Тропинка вела его прочь от фонаря, станции и трамвайных путей.

Что-то громыхнуло за спиной. Как будто кто-то швырнул камень на кованый навес на станции. Либо же туда что-то… приземлилось.

Мистер Мэйхью оглянулся, но ничего не смог рассмотреть через пелену дождя.

– Ленивые ливни в левом кармане дробят клоунский марш на барабане, – пробурчал себе под нос мистер Мэйхью, перешагивая на носочках полные воды выбоины и подтягивая пальцами штанину, что сделать было не так уж и просто, сжимая в руке саквояж. – Липкие ливни потирают радостно лапки. Ливни-слизни забираются в тапки…

До следующей кочки, проглядывающей из лужи, было не дотянуться, а мочить ноги ой как не хотелось, и мистер Мэйхью, чуть присев, выпрыгнул вперед высвобожденной пружиной. Пролетев на зонтике несколько футов, он приземлился аккурат на кочку.

Довольно улыбнулся.

Недовольно поморщился.

Кочка просела под ним и ушла в лужу, затягивая с собой и мистера Мэйхью по самую его щиколотку.

– Проклятье! – мистер Мэйхью выскочил из лужи. – Теперь и за неделю туфли не просушишь! Где же выход из этого промозглого мешка?! Где же эти хваленые «дыры»?!

Он огляделся по сторонам. Слева был лишь ливень. Спереди – по-прежнему лило, как из ведра. Справа – еще немного ливня. Сзади – «Ливень заказывали?!» Нет, так дело не пойдет…