Дурной ген - Кук Робин - Страница 2

Смыв гель, она выдавила на ладонь шампунь и стала мыть голову. Это была ее любимая часть водных процедур; Кера всегда сильно взбивала пену и массировала кожу, стараясь выгнать из головы все лишнее.

Вначале переезд в Нью-Йорк состоял из сплошных плюсов, не считая разве что недовольства сестры и матери, которые ужасно по ней скучали. Еще до отъезда из Лос-Анджелеса Кере удалось устроиться в медицинский центр Лангоуна, точнее, в детскую больницу Хассенфельд, так что проблем с работой не ожидалось. С жильем тоже повезло: на доске объявлений сайта Лангоуна она нашла сообщение медсестры, которая решила вступить в Корпус мира и сдавала в субаренду квартиру с мебелью почти на углу 23-й улицы и Второй авеню. Но еще более важным с точки зрения самооценки стал головокружительный роман с привлекательным, образованным и куда более зрелым, чем Роберт, мужчиной, с которым Кера познакомилась во время декабрьских праздников.

К несчастью, жизнь сделала еще один неожиданный и неприятный поворот, и Кера снова начала сомневаться в своих суждениях, упрекая себя в излишней доверчивости. Ей пришлось опять столкнуться с разочарованием и пошатнувшейся самооценкой — возможно, она и не была полностью выбита из седла, как после истории с Робертом, но все же лишилась душевного равновесия настолько, чтобы всерьез подумывать о переезде обратно в Калифорнию. Как и ожидала Кера, мама с сестрой пришли в восторг, когда она позвонила им, чтобы обсудить свое возможное возвращение, хотя родичей и озадачила такая внезапная перемена планов: всего месяц назад в таком же телефонном разговоре Кера хвасталась, до чего счастливо живет в Большом Яблоке. Не желая посвящать родных в подробности, она просто продолжала твердить, что наконец осознала, как важны для нее семейные связи. От собственной неискренности внутри поднялась волна стыда, но истина заключалась с том, что Кера пока не приняла окончательного решения. У нее до сих пор оставалась некоторая надежда, что все может наладиться, хотя шансы и были невелики.

Убедившись, что и мыло, и шампунь смыты, Кера выключила душ и с банным полотенцем в руках вылезла из ванны. Потом нагнулась и быстро вытерла полотенцем свои густые волосы, длинные, но не чрезмерно, — она считала их единственным вкладом, который сделал в ее жизнь равнодушный отец. Выпрямившись, Кера безотчетно кинула взгляд в большое зеркало, которое висело на двери ванной, но сразу осознала, что делает, и засмеялась над собой. Срок был еще слишком маленьким, чтобы фигура как-то изменилась.

Она вытерлась и собралась уже повесить полотенце, когда зазвонил домофон, извещая, что кто-то стоит внизу, в фойе. Неожиданный резкий звук разрезал тишину квартиры, как режет масло горячий нож, разрушив умиротворенность хозяйки. Швырнув полотенце на край ванны и схватив с крючка для одежды банный халат, она поспешила в крохотную кухоньку, где на стене висел древний домофон. Прежде чем нажать кнопку и спросить, кто там, Кера заметила время на часах микроволновки: было двадцать три минуты одиннадцатого. Она не заказывала никакой еды, и в ее жизни был лишь один человек, который мог прийти в такой час (хотя раньше он всегда предварительно писал ей или звонил и почти никогда не появлялся в выходные), так что сомнений насчет личности позднего гостя у нее практически не было. Впрочем, визит не взволновал ее: перед тем как отправиться в постель, она постаралась настроиться на спокойствие.

— Это я, — сказал тот самый мужской голос, который ожидала услышать Кера.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она, наклонившись к домофону. Переговорную кнопку устаревшего устройства приходилось нажимать каждый раз, когда она говорила, и отпускать, чтобы выслушать ответ.

— Прости, что так поздно, но мне нужно с тобой поговорить.

— Я только что из душа вылезла. Давай завтра, примерно в обед?

— Мне нужно поговорить с тобой сейчас. Я передумал и хочу все тебе рассказать. Мне просто необходимо поделиться с тобой.

Кера помолчала, хоть у нее и зачастил пульс. После всего, что было сделано и сказано за последний месяц, она понятия не имела о том, что он подразумевает, говоря, что передумал. Догадки у нее были, но не выдает ли она желаемое за действительное?

В конце концов, вот уже несколько недель ом высказывался с причиняющей боль ясностью и весьма последовательно. С другой стороны, если он хочет сказать именно то, на что она надеется, это меняет все.

— Что значит «передумал»? — наконец спросила она, решив уточнить: не хотелось давать волю надеждам, которые опять разобьются о пресловутые скалы.

— Я понял, что ты все время была права, а я ошибался. Просто мне потребовалось время, чтобы разобраться. А теперь нужно отпраздновать!

— Отпраздновать? — переспросила Кера, чтобы убедиться, правильно ли расслышала последнее слово.

— Да, отпраздновать. У меня всё с собой.

Стараясь сдержать восторг, она нажала на открывающую дверь кнопку и бросилась обратно в ванную, на ходу натягивая халат: разговаривая по домофону, она стояла голая и прижимала халат к груди. В ванной Кера схватила расческу и попыталась привести в порядок мокрую копну волос. Из этого ничего не вышло. Она понимала, что выглядит ужасно, но времени исправить положение не было. Затянув пояс халата и совершив еще одну безуспешную попытку сладить с волосами, Кера направилась к входной двери и стала возиться с многочисленными замками и цепочками, которые поставила хозяйка квартиры. Едва она покончила с этим, как в дверь постучали условным стуком.

Глянув на всякий случай в глазок, Кера открыла дверь. На госте были темная фетровая шляпа и темное пальто, которых она никогда раньше не видела. Прежде чем ей удалось поприветствовать мужчину, тот влетел в квартиру, закрыл за собой дверь и заключил Керу в объятия, от которых захватило дух. Лишь после этого он поставил принесенный пакет с покупками на стол, снял шляпу и пальто и швырнул их на диван.

— Я уже сказал, нужно праздновать! — торжественно объявил он, после чего извлек из пакета пару роскошных хрустальных бокалов для шампанского, охлажденную бутылку розового Просекко в термоупаковке и, наконец, небольшую пачку коктейльных салфеток. — Полюбуйся! — сказал он, с видом опытного сомелье демонстрируя бутылку.

— Так, — сказала Кера, читая броскую черную этикетку, — «Бортоломиол Филанда», розовое игристое. Никогда о таком не слышала.

— Великолепное вино, — гордо заметил мужчина, — и достать его безумно трудно.

— А что именно мы празднуем? — неуверенно спросила Кера, пока он возился с удерживающей пробку проволокой.

Его ответ был как раз таким, на который она надеялась и рассчитывала изначально, когда сообщила свою новость. Тогда он отреагировал совсем по-другому, и ее это раздавило.

— Мы празднуем всё! — триумфально провозгласил он. — Дело в том, что ты была права, а я заблуждался. Произошло настоящее чудо, которому суждено было случиться. Просто я в первый момент сгоряча этого не понял.

Кера могла бы указать, что «первый момент» слишком уж затянулся: строго говоря, их конфронтация длилась почти целый месяц. Однако она ничего не сказала из страха нарушить очарование момента, созданное энтузиазмом любовника. Раздался громкий хлопок: пробка вылетела из бутылки, и над горлышком появилась розоватая пена.

— Как ты и говорила, жизнь — слишком драгоценное чудо, чтобы ей не радоваться. — Он налил пузырящееся вино в два бокала.

— А как же твоя жена? — заставила себя Кера задать неудобный вопрос.

— Она в прошлом, — просто ответил он, вручив ей бокал и поднимая свой.

Тишину комнаты огласил мелодичный звон, когда они чокнулись. Следуя примеру мужчины, Кера сделала большой глоток Просекко, оказавшегося вкуснее любого вина, которое ей доводилось пробовать. Почти месяц назад она приняла решение избегать алкоголя, но сейчас был особенный момент. В последние несколько недель они с любовником несколько раз спорили и ссорились, обсуждая будущее, и она смирилась с тем, что позиции у них диаметрально противоположные. Его внезапный разворот на сто восемьдесят градусов вызвал у Керы восторг. Время для празднования было самым подходящим.