Предатель. Вернуть любимую (СИ) - Дали Мила - Страница 2

И ему с ней было лучше, раз он не поехал домой, а снял номер в отеле…

— Я с тобой останусь, — решительно заявляет Антон. — Прослежу, чтобы ты не натворила дел.

— Не волнуйся. Со мной все хорошо. Лучше вернись к боссу. Суворов разозлится, если не найдет тебя.

— Мирон Олегович точно будет занят до утра. — Услышав это, я нервно хихикаю. — Ох, черт, — виновато чертыхается Антон, — прости, я забыл, кому это говорю. Ночка сегодня пиздец какая тяжелая.

— Нестрашно, — изображаю равнодушие. — Я и сама знаю о чрезмерной занятости Суворова. И судя по тому, что он не посчитал нужным позвонить мне после этого, бешеные скачки Виталины для него важнее… — Глубоко вдохнув, добавляю: — А за меня не переживай. В особняке меня ждет подруга.

— Ты пригласила Арину? — удивленно спрашивает.

— Да, так Суворов позаботился, чтобы мне было не скучно в его отсутствие. Вот мы с ней сейчас и повеселимся…

— Странно, — хмыкает. — Мирон Олегович мне ничего не сказал.

— А кто мы такие, чтобы сам господин Суворов перед нами отчитывался?!

Подъехав к особняку, прощаюсь с Антоном. Он отпускает. Но в его глазах мерещится разочарование, будто ему не хочется так быстро уезжать. Только у меня не то настроение, совсем не до бесед.

— Ну наконец-то! — восклицает Арина, едва я перешагиваю порог. — Все нормально? А Мирон где? Ты смогла его найти?

— Мирон остался в отеле, — поджимаю губы и, придерживаясь за стену, скидываю туфли.

— Как? — Ошарашенно округляет глаза. — Почему?

— Он трахается с Виталиной.

Прохожу мимо подруги в кухню. Внутри меня все снова дрожит. Горло сохнет и сжимается в спазме от не высказанных эмоций. Открываю вентиль и припадаю губами к крану.

— Чего-о?! — с запозданием взрывается Арина, а затем топает за мной. — В смысле?

— В прямом, — выпрямляюсь. — Толкает свой член в ее вагину в возвратно-поступательных движениях. Или она толкается… — морщусь. — В общем, я не приглядывалась.

— Да ты что?! Я не верю!

— Это правда. Он… мне…

Каждое следующее слово дается все сложнее. Образ подруги размывается из-за слез. Я все-таки не выдерживаю и рыдаю. Я не железная.

Меня так пробрало и унизило. Боль слишком велика, чтобы ее контролировать. Чтобы оставаться сильной и невозмутимой. У меня есть душа и сердце, которое билось чаще от одного только взгляда на Мирона, но:

— …Он мне изменил.

Мои ноги подкашиваются, будто я за секунду лишилась сил. Безвольно падаю на пол на колени, но боли не чувствую.

Арина одна из немногих, кому я могла довериться. Раньше этих исключительных людей было двое — она и Мирон. Теперь только она и осталась.

— Ах, дорогая, — подбегает ко мне и, присев рядом, заключает в объятия. — Все будет хорошо. Может быть, это какое-то жуткое недоразумение?

— Двое людей в постели голые, — всхлипываю. — Разве можно назвать такое недоразумением?

— Просто Мирон так сильно тебя любил. Его глаза только тебя видели. Он жил тобой, надышаться не мог…

— Значит, прошла его одержимая любовь, — утыкаюсь носом в Арину. — А что мне теперь делать?

— Прежде всего дождаться Мирона, — уверенно отвечает. — Нужно узнать, что он сам думает на этот счет. Как бы обидно ни было — надо.

— А мне просто хочется уйти отсюда. И не видеть его лет пятьдесят.

Подруга ухмыляется.

— Ты действительно веришь, что Мирон тебя отпустит?

— У него выбора нет. Я здесь жить не смогу. Мне даже воздух в этом доме кажется противным.

— И куда же пойдешь?

— К родителям вернусь. Конечно, они будут против, но я все-таки тоже прописана в их коммуналке.

— Или, если хочешь, пошли к нам со Славиком, — предлагает подруга. — Конечно, у нас не такие трехэтажные хоромы, как у Мирона, а съемная однушка. Зато с ванной, кухней и санузлом.

— Можно? — отлипнув от Арины, поднимаю мокрые глаза.

— Ну разумеется! Ты же моя самая-самая близкая подруга!

Этой ночью мне есть чем заняться. Пока Арина договаривается по телефону со своим парнем, я решительно собираю вещи, но только те, что были у меня до приезда сюда. Подачки Мирона мне нужны.

Пусть их Виталина донашивает! Она наверняка оценит. Ширпотреба на вешалках нет. Исключительно люкс.

Потом мы долго сидим с Ариной в кухне за чашкой чая. Мой уже остыл, я лишь пару глотков сделала.

Когда наступает утро, Арина все-таки поднимается в комнату отдохнуть.

Я продолжаю сидеть в кухне, как будто приросла к стулу. Слезы на щеках высохли еще пару часов назад. Мне стало легче. Я выплакалась до опустошения, до сорванных голосовых связок, а теперь мне будто все равно…

Так я думаю ровно до того момента, пока не слышу хлопок двери из прихожей. Напрягаюсь, до боли стискиваю зубы, инстинктивно выпрямляюсь.

— Малышка? — доносится голос Мирона.

А я молчу. Лишь прожигаю взглядом дверной проем.

Раздаются неторопливые шаги. Сначала проходятся по гостиной, а потом подкрадываются все ближе и ближе. В проеме останавливается Суворов.

Вид у него не очень: глаза красные, волосы взъерошены. Вчера он уезжал из дома в идеально отглаженном костюме, рубашке, галстуке, а сегодня галстука нет. Потерял, наверное, когда спешно раздевался.

В руках Суворов держит огромную охапку алых роз. Просто необъятную. Сколько же там цветков? Сто или больше? Такие букеты не дарят без повода. Это откуп.

— Доброе утро, малышка… — тихо, хрипло, виновато говорит он.

Мазнув по мне взглядом, опускает глаза.

Стыдно, что ли? У этого мужчины есть стыд? Вчера мне так не показалось.

— Здравствуйте, Мирон Олегович.

Мой голос такой холодный. Будто не мой. Он стал звучать ниже, грубее.

— Зачем же так официально, малышка? Не чужие ведь люди, — не поднимая глаз, отвечает Суворов.

— Ваша малышка выросла за одну ночь!

Собравшись с силами, я встаю.

— Пусть будет так, — шумно выдыхает и сильно сжимает пальцы на основании букета.

Скрещиваю руки на груди.

— К чему цветы? — резким движением подбородка указываю на букет.

— Антон мне все рассказал. О том, что ты вчера приезжала в отель и заходила в номер.

Ахаю:

— То есть ты сам-то меня не видел? Я не просто зашла… — и добавляю шепотом: — я стояла недалеко от кровати… Как же так, Мирон? Разве это возможно? Я никогда в жизни больше не смогу развидеть это унизительное зрелище.

В глазах снова слезы. Я приказывала себе не плакать, но не получается. Слишком больно. Слишком обидно. Несправедливо.

— Я очень виноват, Рита. Это была досадная ошибка. Такого больше не повторится.

— Досадная ошибка — это когда ты перепутал день рождения тещи и поздравил ее на неделю позже! — кричу я. — А то, что случилось вчера — катастрофа!

Мирон хмурится.

— Тш-ш, сбавь громкость. Мне так хуево, словами не описать. Никогда такого раньше не было. Я еще ничего не соображаю, — подходит ближе и протягивает мне букет. — Давай, пожалуйста, отложим разговор? Мне нужно прийти в себя.

Я настолько расстроена, что не побоялась бы отхлестать предателя цветами по морде, если бы Суворов не был таким щедрым на утешительный букет — очень тяжелый, мне его не поднять высоко — и таким скупым на слова.

Он даже не потрудился придумать что-то в свое оправдание, пока ехал в особняк. Или не посчитал нужным? Кто я, а кто он, чтобы оправдываться.

Я знаю истории о том, что жены терпят бесконечные измены неверных мужей, а взамен получают вот такие плюшки в виде букетов, украшений, поездок за границу.

Но это не моя история. Я доверилась Мирону не из-за денег. Я увидела в нем качества настоящего мужчины и поверила в его любовь. Мне душа его понравилась. А он вот как со мной поступил. Плохо ему, видите ли…

Цветы, должно быть, благоухают, но я чувствую лишь горечь.

Стою будто дерьмом облитая, наблюдая, как Мирон разворачивается и, покачиваясь, плетется к лестнице. На ходу стягивает с себя пиджак и бросает на пол.