Журналист: Назад в СССР (СИ) - "товарищ Морозов" - Страница 6

С глянцевой бумаги на меня смотрели два улыбающихся человека, мужчина и женщина, примерно сорокалетнего возраста. Фотокамера запечатлела их в каком-то предгорье, поросшем хилыми сосенками и высоким, но лысым кустарником. Повсюду торчали огромные острые валуны темного камня — фотография была черно-белой, а вдали и сбоку виднелась часть какого-то странного сооружения, наподобие большого конуса или купола, каменного или металлического.

Оба были облачены в экипировку, которую я сейчас бы назвал походно-туристической — плотные штормовки с капюшонами, свитера с высокими горлами и бесформенные брезентовые штаны, заправленные в резиновые сапоги. Мужчина смотрел прямо в объектив, а женщина ласково гладила морду стоявшей рядом приземистой лошади, навьюченной большими тюками по обе стороны крупа.

На обратной стороне фото синей шариковой ручкой была нанесена размашистая подпись: «Любимому сыну от романтических бродяг-родителей!»

Я снова вспомнил их лица. Качество фото было средним, видимо, снимали в походных условиях, и тот, кто направлял объектив, скорее всего, не слишком опытный фотограф. Это не телефонные камеры в моей привычной реальности! Тут надо было, наверное, учитывать какие-то особенности аналоговой, механической съёмки, но лица мужчины и женщины все-таки были видны отчетливо. И я мог поклясться чем угодно: этих людей, явно считавших себя моими родителями, я прежде не видел никогда в жизни!

Ладно, потом проснусь, и всё исчезнет, все эти секреты и загадки, решил я. Не факт, что я буду хоть что-то помнить из такого странного и порядком подзатянувшегося сновидения. Сны я всегда забываю почти сразу, едва проснувшись. Наверняка, так будет и на сей раз. Но все-таки, эта лёгкая грустинка…

Вот и сейчас я подумал, что с этим парком связана, по сути, вся история моей семьи.

Мама рассказывала, что здесь когда-то часто бывал наш дедушка. Или прадедушка — мне сейчас было в лом высчитывать кто и когда жил тут из наших предков.

Когда он уже вышел на пенсию, имея характер горячий и неуступчивый, порой ссорился с бабушкой, после чего уходил в городской парк и подолгу сиживал тут на скамейке, читал газету или просто вспоминал свою жизнь. Потом бабушка приходила, уводила его с собой, а парк оставался — поджидать деда до его следующей ссоры со своей половинкой.

Вместе с родителями я частенько бывал тут в детстве. Меня катали на каруселях — я всегда норовил выбрать белую лошадку или рогатого оленя, взобраться на них и ехать, победоносно поглядывая на папу с мамой, весело махавших мне всякий раз, когда я «проезжал» мимо них. А потом мы шли в большой и длинный автобус, по-моему венгерского производства, какой-то древний «Икарус», окна которого были зашторены красочными занавесками и просто картонными листами с изображениями героев популярных мультфильмов. В этом автобусе размещался детский кинотеатр, и наряду с кинотеатрами он был самой притягательной палочкой-завлекалочкой городского парка культуры и отдыха для всех городских детей.

Автобус стоял много лет на вечном приколе возле паркового стадиончика со спортивными дорожками и гимнастическими турниками. Потом он окончательно захирел. Киноустановку из его салона убрали, и он тихо сгнил под осенними дождями и зимними метелями. Остался лишь его длинный остов, мутно белеющий в разросшихся кустах ракитника, словно печальное напоминание о тщетности всякой борьбы со всесильным временем.

И вот теперь, в этом странном сне, я словно бросаю времени вызов, возвращаясь в какой-то странной, юношеской ипостаси в собственную жизнь на сорок лет назад. Словно судьба дает мне шанс что-то исправить в своей жизни, изменить к лучшему — хотя бы во сне.

Потом, в моей реальной жизни, этот парк, подобно старому киноавтобусу, сильно преобразился: исчезли некогда густые рощицы, разломали старые деревянные павильоны, убрали былые кафе и карусели, появились новые асфальтовые дорожки для велосипедистов, самокатчиков и скейтеров. А в годы маминой студенческой молодости тут все было как сейчас, в этой реальности восьмидесятых годов двадцатого столетия. И мама подобно многим другим студенткам тут часто сиживала в летнюю сессию, готовясь к зачётам и экзаменам. Вот и сейчас я видел на парковых скамейках и лавках немало молодёжи, по большей части девушки. Большинство их держало в руках учебники и конспекты, что немудрено — в городских вузах начиналась пора абитуры, приехало много молодёжи поступать, а в парке было так тихо, зелено и уютно в этот июльский полдень.

Вот и сейчас я увидел девушку примерно моего возраста, одиноко сидевшую спиной ко мне на одной из скамеек в боковой аллейке, скрытой от глаз прохожих ровными рядами аккуратно подстриженных декоративных кустов, перемежаемых белыми цементными, весьма старомодного вида вазонами с цветами. На коленях девушки лежала закрытая книга.

Я взглянул на обложку — и замер. Я узнал ее, это был известный роман писательницы Жорж Санд «Консуэло». В своё время наше городское книжное издательство выпустило ее довольно-таки большим тиражом, хоть и на плохонькой, «газетной» бумаге, и она заняла своё место в домашних библиотеках многих горожан. Была такая книга и у нас. Мама рассказывала, что купила ее в пору своей студенческой юности и частенько перечитывала полюбившиеся страницы.

Но что-то было не так. Сердце моё вдруг бешено заколотилось, одновременно я похолодел, и в тот же миг девушка лениво оглянулась в мою сторону, невольно провожая взглядом полет какой-то садовой птахи. Я увидел ее глаза и замер как громом поражённый.

Эти глаза я прекрасно знал. Память запоздало подсказывала мне сейчас, что и девушку эту, и даже ее простенькое светлое платье я уже видел прежде, и к тому же неоднократно. Это случалось всякий раз, когда я открывал наш толстенный семейный фотоальбом, в самом начале которого были ранние фото моих родителей, некоторые уже изрядно поблёкшие и даже выцветшие. И это фото я помнил прекрасно, хотя оно было помещено вовсе не на первой странице. У меня вообще отменная память, и я прекрасно помнил все фотографии моей мамы.

А эту — в особенности.

Интересно, доводилось ли кому-нибудь дважды в течение часа повстречать сразу двух своих мам? А делать между ними выбор?

Относительно «туристов» на присланном фото, а, точнее, геологов, у меня сомнений не было: они могут быть кем угодно, но только не моими родителями. Этих людей я видел впервые.

Зато свою маму в этой романтической девушке на садовой скамейке я узнал сразу. И что теперь?

Еще в пору расцвета в нашем городе индустрии видеосалонов я насмотрелся фильмов про всяческие экскурсы и настоящие путешествия во времени. Один «День сурка» чего стоил. И из фильмов, а также из прочитанной книжной фантастики я твердо усвоил урок: находясь в прошлом, ни при каких условиях нельзя вмешиваться в естественный ход времени. И упаси тебя боже что-нибудь оттуда взять с собой в свое настоящее, или же ненароком придавить какую-нибудь живность, пусть это даже простая бабочка или обычный жук — Время впоследствии может жестоко отомстить за это, и не только лично тебе, но и всему человечеству.

Правда, ни в одной из фантастических книг про хронопутешественников не говорилось, можно ли это делать… во сне. Но береженого, как известно, бог бережет. И я бочком-бочком, пусть и нехотя, стал медленно выбираться из парка, стараясь не смотреть в сторону той заветной аллеи. Мимо меня, как на прокручиваемой кинопленке, меденно плыли тропинки, деревья, ряды аккуратно подстриженных газонов и кустов.

А она, та девушка, на меня даже не обернулась.

И ведь еще говорят, что шестое чувство нам всегда подсказывает в таких случаях, куда и на кого следует посмотреть, если чувствуешь на себе чей-то пристальный взгляд. Вот уж поистине, как говорил какой-то литературный герой: всё врут календари!

Я уже не помню в точности, как провел остаток того зачарованного дня-сна. Помню, что зашел перекусить в расположенную неподалеку от парка студенческую межвузовскую столовую. За день я нагулял аппетит и несколько раз перехватывал у торговцев с уличными лотками пирожки в промасленных листах оберточной бумаги и вкуснейшие шафраны — сдобные квадратные булочки с горячим сливовым повидлом внутри. Но под вечер бесцельного шатания по городу я окончательно проголодался и заглянул в столовку. Видимо, по случаю абитуриенской поры она работала допоздна, и я с огромным аппетитом умял комплексный обед, стоивший какие-то фантастические для меня, жителя XXI века, деньги. Классический набор: первое, второе и компот мне обошлись в несчастные тридцать копеек. С копейками я уже вообще отвык иметь дело, а тут прямо вспомнил молодость. Вдобавок к обеду мне дали еще и салат в виде нарезанных огуречных колечек, в которых и семечек-то особо не наблюдалось, но для моего молодого организма, которым я обладал в этом длиннющем сновидении, это не имело большого значение, умял за обе щеки. А к компоту добавили ватрушку с повидлом вместо творога.