Журналист: Назад в СССР (СИ) - "товарищ Морозов" - Страница 30

К счастью, странный сон продолжался недолго: спустя четверть часа Владлен Борисович очнулся снова в собственной кровати в своей московской квартире с открытой балконной дверью. Несмотря на теплую августовскую ночь, его ноги и руки сейчас были словно ледяные, из носа текло, а изнутри Воронова бил сильнейший озноб, так что зуб на зуб не попадал. В чувство писатель пришел, лишь хватанув три таблетки аспирина, а пока не началось действие лекарства, согревался горячим чаем. Поутру он окончательно пришел в себя, а перед обедом уже прогуливался в сквере поблизости от дома, обдумывая сюжет очередного романа. О своем ночном кошмаре он постарался забыть и далее о нем не думать.

Припадок, однако, повторился три дня спустя, и опять ночью. На сон это было совершенно непохоже. Теперь Владлен Борисович медленно брел по ноябрьскому лесу, опять в трусах и майке, без тапочек и носков, и закаменевшая трава вперемешку с сосновой хвоей стеклянисто хрустела под его босыми, стремительно немеющими подошвами. Стоял легкий морозец, голые чащи стыли в белесых дымках, вокруг не было ни души, и Воронов знал, что если в ближайшие полчаса-час не выберется, то замерзнет насмерть. Он еле доковылял до какой-то лесной опушки, и там силы покинули его. Уже на земле Воронов почувствовал, как по всему его телу изнутри медленно распространяется тепло — верный признак приближения смерти от переохлаждения.

Он закрыл глаза и… проснулся.

Владлен Борисович прервал свой рассказ, потянулся к прикроватной тумбочке и одним глотком осушил полбутылки минеральной воды. Облизнул воспаленные губы, помолчал немного и неожиданно усмехнулся.

— Вот я сейчас говорю вам всё это, вспоминаю первые перемещения и при этом отлично понимаю: почувствовать это невозможно иначе, как на собственной шкуре. Вы не поверите, но я после этого второго перехода совершенно трезво прикинул: в первом был октябрь, во втором — явно середина ноября, а следующий раз, если случится, там будет вообще зима. Первый переход длился минут пятнадцать-двадцать, наверное; второй — не меньше часа. А третий вообще неизвестно сколько продлится. И тогда я принял меры.

— Меры? — переспросил Воронов. — Какие именно?

— Вы будете смеяться, товарищи. Но после этого я две недели спал одетым. Да-да!

Мы с шефом переглянулись.

— Именно что одетым, — подтвердил писатель. — Всякий раз перед тем, как лечь в постель, надевал на себя свитер и теплые физкультурные штаны, такие, знаете ли, с начёсом. А еще — вязаные носки и ботинки.

Мы с Сотниковым снова переглянулись. Впору было расхохотаться, только на миг представив себе эту картину, но ни нам, ни тем более Воронову было сейчас не до смеха. Что же до Максима Юрьевича, то особист по-прежнему стоял спиной к нам, скрытый занавеской, и о чем он думал в эти минуты, нам было неизвестно.

— Как назло, в конце того августа стояла жара, и даже ночью было душно, — продолжил свои воспоминания писатель. — Приходилось на ночь держать все окна и балконную дверь нараспашку, не накрываться даже простынею, но и вентилятор не помогал. А потом… потом всё разом прошло.

— Сны прекратились? — уточнил шеф.

С минуту Воронов молча взирал на него.

— Это не сны.

Он покачал головой.

— Совсем даже не сны. Это абсолютная реальность.

Писатель горько усмехнулся.

— Как сказано в школьных учебниках, «данная нам в ощущениях».

— Как магнитное поле, — наконец вставил в разговор и я свои пять копеек. И это было вполне оправданным: у такого вчерашнего школьного выпускника как я в голове по-прежнему должны плотно сидеть всякие там электрические поля и электромагнитные индукции.

— Не приведи господь вам, юноша, испытать такие ощущения, — тихо сказал Воронов. — И я почувствовал прямо-таки огромное облегчение, когда эти, как вы говорите, сны, прекратились. Но — как оказалось, ненадолго.

Это «ненадолго» продлилось несколько месяцев. К тому времени Воронов спокойно спал по ночам, уже не одеваясь, как перед экспедицией на Северный полюс. Все произошедшее с ним когда-то казалось писателю теперь действительно снами, только с необычным, обостренным ощущением реальности.

А потом наваждение вернулось, но уже совсем в ином качестве. Словно та неведомая и могущественная сущность, что дважды забрасывала его в какой-то иной мир, все это время совершенствовалась, копила силы, концентрировала ресурсы и выжидала удобное время, дабы снова забросить писателя в иную реальность. И теперь уже — принципиально на новом уровне восприятий.

Апрель выдался необычно теплым. Уже с первого числа, в полном соответствии с известной поговоркой «Первого апреля никому не верю!», на ветвях деревьев, несмотря на все еще заснеженные улицы и бульвары, принялись дружно набухать почки, обещая скорую и радостную листву. А в середине месяца многие березы и тополя уже покрылись легкой зеленоватой дымкой мелких листочков, разнося по всему городу восхитительные ароматы весны, окончательно вступившей в свои права. Горожане разом сбросили шубы и теплые пальто, переодевшись в легкие куртки и открытые туфли; модницы пленяли на улицах прохожих, и зрелых солидных мужчин, и продвинутую студенческую молодежь, щеголяя смелыми весенними нарядами всех цветов и фасонов.

Воронов спешил по делам, его ожидала встреча с читателями в одном из московских домов культуры. Он перешел проезжую часть улицы, как и все, на зеленый сигнал светофора, легко перепрыгнул через ручей талой воды, весело бегущий вдоль дорожного бордюра, и… исчез.

Поначалу Владлен Борисович даже не понял, что с ним произошло. Он стоял на той же улице, которую пересек пару секунд тому назад, мимо него в обе стороны струился поток прохожих, а напротив высился двухэтажный магазин со стеклянными крутящимися дверьми. Высился он потому, что на его месте раньше всегда стояло одноэтажное здание. Вдобавок вместо привычной часто ходившему этим маршрутом Воронову надписи «КУЛЬТТОВАРЫ» над магазином светилась, несмотря на дневное время, неоновая надпись «ТЕХНОПАРК. Компьютеры и оргтехника».

Эти слова весьма озадачили Владлена Борисовича. О компьютерах он, разумеется, знал, и далеко не понаслышке.

В основе сюжета одного из детективных романов Владлена Воронова лежала борьба советской контрразведки со шпионами из коварных стран Запада, пытавшихся любыми способами завладеть чертежами советских персональных компьютеров. Интерес проклятых империалистов к передовым советским техническим разработкам был вполне понятен: поначалу все наиболее современные по тем временам компьютеры, как в США, так и в Советском Союзе, были предназначены и использовались главным образом для расчётов в самых секретных научных и военных сферах.

В ходе работы над романом, имевшим твердую перспективу продолжения, Воронов изучил доступные сведения о первом советском компьютере МЭСМ образца еще далекого 1952 года. Разумеется, само слово «компьютер» в СССР не было в ходу, и аббревиатура МЭСМ означала «Малую электронную счётную машину». Ее разработчика и создателя, академика Сергея Алексеевича Лебедева писатель вывел на страницах своего шпионского опуса под именем Семена Гусева, изменив и название его вычислительного детища.

Да и сейчас, в советской реальности 1980-го года, компьютеры назывались аббревиатурой ЭВМ. Но подавляющее большинство электронных вычислительных машин, хотя и перешло в серийное прозводство, но применялось пока что исключительно для промышленного оснащения. Время персоналок, даже самых примитивных «БК»-шек и «Спектрумов», еще не пришло. До них оставалось целых десять лет.

Поэтому Воронов прекрасно понимал, что в привычной ему советской реальности нет и не может быть магазина под вывеской «Компьютеры», не говоря уже о неведомой оргтехнике.

И он решил зайти в этот магазин, поскольку иллюзий уже не строил: его снова настигло былое наваждение, переход в иную реальность совершился опять. И как же здорово, что это произошло в его родном городе, и он одет вполне по сезону!