Журналист: Назад в СССР (СИ) - "товарищ Морозов" - Страница 19

Сотников поджидал меня в своем кабинете, сидя за столом и деловито листая кипы бумажной машинописи, изредка вылавливая оттуда отдельные листы, словно петух, выкапывающий из куч навоза жемчужные зерна. У окна стоял еще один человек — молодой мужчина лет двадцати восьми — тридцати, в безупречном сером костюме с галстуком в тон розовой рубашке и сияющих начищенных туфлях, явно из первостатейной кожи. Его круглое лицо с пухлыми и румяными щечками было обрамлено короткой стрижкой с аккуратными висками, и более всего он напоминал лоснящегося кота, которому намедни удачно перепало свежей рыбки.

При виде меня Сотников встал и указал на своего гостя.

— Вот, Саша, Максим Юрьевич хочет с вами побеседовать. Ну, не стану вам мешать.

И не говоря более ни слова, он поспешно поднялся и быстро вышел из кабинета. А этот доселе неведомый мне Максим Юрьевич подвинул стул.

— Воротынов, — кратко представился он.

Я кивнул, справедливо полагая, что мне-то уж представляться совсем не нужно.

— Мне нужно задать вам несколько вопросов, Саша. Присаживайтесь.

И по его строгой одежде, не слишком-то уместной в начале июльского дня, уже с утра обещавшего быть жарким, и манере держаться, я сразу понял: «специальный товарищ». Не иначе, из-за Воронова он и приперся по мою душу.

И я не ошибся. Максим Юрьевич быстро задал мне ряд вопросов, которыми, видимо, сразу наметил очертить для себя, что я видел в том злополучном купе одиннадцатого вагона, а что мог упустить из виду.

Я добросовестно отвечал, опуская излишние подробности, которые особиста, похоже, как раз и интересовали больше всего. Обычный парнишка, вчерашний десятиклассник, который никогда прежде и покойников-то не видывал…

— Что-нибудь особенное вам бросилось в глаза?

Я неопределённо пожал плечами. Ха! Скоро я, наверное, стану чемпионом мира и окрестностей по этому жесту.

— Я вообще-то больше на покойника смотрел…

— Смотрели, говорите?

Румяный Максим Юрьевич положил руку на мое плечо и сладко улыбнулся.

— И что там высмотрели?

— Где? — не понял я.

— На покойнике!

Особист нетерпеливо пробарабанил пальцами по моему плечу короткую дробь.

— Ну, что… — протянул я. — Больно старый он какой-то…

— Вот как? — почти искренне изумился этот румяный пряник. — А в чем это выражалось?

— Кожа… — протянул я. — Кожа у него на лице не как у молодого. Будто он уже давно умер, а не тут… в поезде…

— Вы это серьезно?

Особист, казалось, искренне удивился.

Я снова пожал плечами. Скоро мои плечи, наверное, станут гигантскими, мощными и крепкими, словно камень, как у античного атланта, настолько часто мне приходится воспроизводить это движение в последнее время. Ну, что ж, в случае чего, если не поступлю в «универ», подамся на шабашку — держать балконы или даже подпирать мосты.

— А как же он, Саша, мог попасть в этот поезд? После смерти? — уточнил Пряник.

Почти физическим усилием удержавшись от очередного пожатия плечами, я усмехнулся как можно простодушнее.

— Получается, что никак. Но вам, конечно, виднее.

Максим Юрьевич молча походил по кабинету, несколько раз обойдя его по периметру, как кот ученый по цепи златой, после чего сокрушенно вздохнул.

— В том-то и дело, Саша, что даже и мы пока не знаем.

Он слегка нажал на слово «мы», явно напоминая, из каких всемогущих и всеведающих внутренних органов он сюда явился задавать мне вопросы.

— Но очень надеемся, что узнаем. В том числе и благодаря помощи таких как вы, сознательных советских граждан.

У каждого более-менее опытного журналиста обычно присутствует безошибочное чутье на речевые штампы. В жизни мне встречалось немало сотрудников всяческих силовых структур, которые только этими казенными оборотами и изъяснялись. Максим Юрьевич же принадлежал к той редкой категории особистов, у кого это получалось вполне органично. Таким хочется верить, слушать их и помогать им — преданно и беззаветно.

Поэтому на все последующие вопросы этого румяного пряника я отвечал по возможности искренне, прекрасно зная: такие гладко стелят, но потом жестко спать, особенно на тюремных нарах.

Полагаю, мной Максим Юрьевич остался доволен. Он задал кучу вопросов о моей жизни сейчас и до приезда в этот город, так что мне пришлось на ходу присочинить пару эпизодов про Ангарск из своего якобы тамошнего детства. Выспросив о друзьях, родителях, увлечениях и пороках в плане курения, алкоголя и возможного «употребления нетрадиционных лекарственных средств и препаратов», он заинтересовался моим знакомством с Сотниковым. Странно, но его интересовали мельчайшие, казалось бы, подробности нашей первой встречи. Ничего криминального в той ситуации я не чувствовал, поэтому спокойно, как на духу, выложил ему всё, как было. Даже туманно намекнул особисту, что Владимир Аркадьевич обещал мне поддержку при прохождении творческого конкурса. Всё равно ведь догадается зараза.

Он, конечно, догадался, но никак не выразил этого. Пожелав напоследок удачи на вступительных экзаменах, Максим Юрьевич улыбнулся:

— Ну, Александр, не смею вас более задерживать. Надеюсь, вы всегда окажете нам посильную помощь, если в этом возникнет необходимость.

Последняя его фраза мне сильно не понравилась. В переводе на обычный человеческий язык это означало: надеемся на дальнейшее с вами сотрудничество, дурень вы эдакий.

Дурнем я, конечно, не был, но подумать об этом не успел. В следующее мгновение дверь кабинета открылась, и вошел его хозяин, замредактора Сотников. Как, интересно, он понял, что аудиенция за закрытыми дверьми закончилась? Подслушивал, что ли?

Мужчины обменялись взглядами и кивнули друг другу. Видно было, что оба понимают друг друга без слов, и я мысленно отметил это как небольшой, но существенный штришок в воображаемой биографии Владимира Сотникова: он явно водит знакомство с этим особистом, причем, видимо, давнее.

Я понял, что им надо переговорить, и взялся уже за дверную ручку, когда Сотников меня окликнул:

— Саша, подожди, пожалуйста, в коридоре, но не уходи. Ты мне еще сегодня нужен.

Я кивнул, глядя при этом не на него, а на особиста. Глаза Воротынова, смотревшего на меня, на сей раз не источали мед и патоку, а были холодны как лед, превратившись в узкие щелочки. Взгляд его был колючим и каким-то оценивающим, словно во время нашей беседы он так и не задал мне какой-то очень важный и значимый для него вопрос и сейчас пытался прочитать его прямо в моей душе, как ни пафосно это звучит.

Поэтому я поскорее отвернулся и вышел из кабинета. Подслушивать за дверью явно не имело смысла, я вышел из коридора в просторное фойе и плюхнулся там в изрядно продавленное, но все еще мягкое кресло для ожидающих посетителей. Передо мной на журнальном столике лежали какие-то затрепанные глянцевые журналы, в том числе и из ГДР, и я принялся лениво разглядывать цветные иллюстрации, поскольку из немецкого языка знаю только команды фашистов из советских фильмов про войну.

Минут через десять в коридоре показались Сотников с Воротыновым. Замредактора кратко попрощался с особистом, они обменялись рукопожатием, и Максим Юрьевич отправился по своим делам. Проходя мимо, он даже не удостоил меня взглядом, зато Сотников рукой поманил меня:

— Саша, зайди ко мне, есть дело.

Спустя пару минут мы уже сидели в его кабинете, и я пил теплую воду из массивного стеклянного графина. Примечательно, что привычных в таких случаях граненых стаканов в кабинете не было, их заменяли пузатые чайные чашки.

— Ну, что, — безо всяких вступлений начал Сотников, — поздравляю, первую ступеньку ты, можно сказать, прошел.

— Какую ступеньку? — не понял я.

— Мою визитку смотрел? — небрежно бросил Сотников. — Насчет спецпроектов?

Я кивнул.

— Ты уже взрослый парень, должен соображать. Если в природе, а тем паче в советской журналистике есть некие «спецпроекты», то очевидно, что они сразу окажутся в сфере внимания «специальных товарищей».