Соседи (СИ) - "Drugogomira" - Страница 44

И Анька еще с вокалом этим – вцепилась клещами: «Давай!». Не давай. Не давай! Не поймет она никак, что кончились времена, когда он мог легко и непринуждённо в вокал, кончились времена импровизации, фронтменского драйва. Ему не нужно лишнее внимание, ему с лихвой хватает имеющегося. Ему комфортно по правую от неё руку, на своем месте, немного в тени, со своей Ibanez. На фиг ему всё это не сдалось. Голос Егор больше вытянуть из себя не мог: не мог заставить его звучать искренне, не мог наполнить его эмоциями, заставить лететь. Всё фальшь. Зачем лгать зрителю, открывая рот, если можно не лгать, общаясь с ним не голосом, а через музыку, гитарой. Здесь он по-прежнему выдает и будет выдавать свой максимум.

В общем, на перекуре всё же сообщил Ане о решении уходить. Не сейчас, не сию секунду, не бросая их в ответственный момент, однако в обозримом будущем она должна быть к этому готова. Встречать её затуманенный взгляд, смотреть на вытянувшееся, потерявшее цвет лицо оказалось тем еще испытанием – но вроде выдержал.

Облокотившись о перила балкона, уронил голову и в попытке отвлечься от мыслей о малой заставил себя перебрать в памяти весь эпизод поминутно. Особенно ярко почему-то запомнилось, как сильно Анька расстроилась. Расстроилась – это, пожалуй, мягко сказать. Вторую курила в гробовом молчании, а он просто сидел на кортах в паре метров от неё, прислонившись спиной к холодной стене и рассматривая щербатый камень под ногами. Хорошо помнит, как ощутимо сдавило грудь. Помнит вопрос к себе: «Ну что тебе, впервой, что ли – рвать?».

***

19:30 уже минувшего дня

— Когда? — спросила Аня, со злостью потушив окурок о цветочную клумбу и отшвырнув его в сторону.

Егор повёл плечами.

— Не знаю, не сейчас, — озвучил он мысли, к которым непрестанно возвращался уже несколько недель. Хотя за полчаса до этого разговора, в момент очередного обмена любезностями с Олегом казалось: именно сейчас! Именно сейчас, не хватит ему больше нервов в одиночку и дня тут выдержать. — Анют, я так играть долго не смогу. Ты же видишь, вдвоем мы с ним каши не сварим. Тут или я, или он, и поверь, для вас лучше, чтобы это был он. Натаскаю его немного перед уходом. Не переживай, без гитариста в любом случае не останетесь, но хоть звучать будете адекватно.

— И что? Хочешь сказать, только в нем дело? — испытующе уставилась на Егора Аня, а он подумал, что новая стрижка – короткий боб – выгодно подчеркивает и без того выразительные карие глаза и изящную шею. Наконец-то додумалась миру достоинства свои показать.

— Нет, не только, это последняя капля, — ответил Егор честно, стараясь не реагировать на воинственный тон своей собеседницы.

Из-под задорной челки его сверлили настороженным, колким взглядом:

— А в чем еще?

Он на секунду прикрыл глаза, собираясь с духом. Зачем-то ей вновь нужно слышать его аргументы. Но они не изменились и не изменятся. Ничего не изменится.

— Я тебе говорил. От отношения коллектива к делу меня тошнит. Женьке вообще на всё похуй, хотя вот сейчас не должно бы: это его инструмент за этим воем не слышно. Мыслями он давно не с нами. И тебя не слышно как прежде, кстати. Я вам уже всё это показывал, забыла? Вы согласились, через неделю опять двадцать пять, — голос звучал ровно и отстраненно, хотя к этому моменту внутренности сплющило тисками, скрутило в три узла. Хоронить себя в проекте, в который за вычетом перерыва четыре года на максимуме вкладывался – такое себе удовольствие. — Игорёк. Когда он последний раз приходил на базу не после укурки? Ему всё весело и всё по барабану. Скоро начнет дымить прямо тут, и прощай, ритм – будем искать нового барабанщика. С тобой мы давно в разные стороны смотрим и разные цели видим. От конфликта ты предпочла отстраниться, — «Несмотря на то, что Олега ты и привела…». — Хотя лидер у нас ты, и, по идее, не все равно, что с группой станет, тоже должно быть тебе.

«Хорош, стрелки не переводи…»

— Егор, лидер давно уже не я. Окей, не я одна, — покачала Аня головой. — Все это понимают, и принимают, и прислушиваются. К тебе. Олег просто новенький и ещё не просек. Дай ему время.

«И не просечет с таким похуизмом с вашей стороны… Мы в детском саду, что ли? Строить их предлагаешь? Как на плацу?»

— Не важно. Формально – ты. Ладно, пусть, — кивнул Егор сам себе, закрывая тему личных отношений. — Собственные песни мы не пишем. Тебя-то саму чужое исполнять не достало, Ань, а? Пусть и переработанное, но ведь не свое же! Нормально у нас всё, ты считаешь?

Аня достала из пачки третью, и Егор подумал, что хрен ей, а не третью – связки «спасибо» не скажут. А подумав, поднялся на ноги, молча забрал сигарету из тонких дрожащих пальцев и закурил сам. Аня намек поняла: нахмурилась пуще прежнего, сложила руки на груди и опять уставилась на него. Да она просто в самое нутро смотрела, искала там что-то, известное ей одной.

Удачи.

— Ну ты ведь перестал писать тексты. Егор, я не понимаю… Ты что, сдаешься? Сейчас?

Почему это «сейчас» звучит так удивленно, как будто вот именно «сейчас» она никак не ждала подобных заявлений? Как будто вот если бы он вчера ей сообщил, никаких вопросов бы не последовало, а вот «сейчас» их у неё херова туча.

— Ну а что, на мне, что ли, свет клином сошелся? — запуская пятерню в волосы, раздраженно ответил вопросом на вопрос Егор. — Сама попробовать не хочешь? Я тебя поддержу, остальные втянутся, вернетесь в прежний формат.

Хотя… Какая ему теперь разница, куда они дальше двинутся?

Есть разница.

Аня воззрилась на него в таком плохо скрываемом, граничащим с изумлением и словно бы испугом замешательстве, словно он ей не стихи предложил написать, а в космос полететь. Завтра.

— Я не умею. Так, как ты, я не напишу, — просто, будто речь идет о чем-то совершенно очевидном, сказала Аня.

«Да ёшкин ты ж кот…»

Удар по больному, под дых. Когда-то и впрямь из-под руки летели отличные тексты, а «сейчас»… И, главное, как Егор ни бьется, ничего не выходит. Строчки сыплются с бумаги – недописанные, оборванные, черканные-перечерканные, фальшивые в своей притянутости за уши, небрежности, даже расхлябанности. Ну не может он больше писать, всё, как отрезало. Как выразить пустоту? Какими такими словами? И, главное, зачем топить в ней слушателя?

— Ёлочка шикарно рифмуется с иголочкой, — съязвил он зло, предъявляя не столько ей, сколько себе. — Вот тебе уже, считай, полкуплета на новогодний корпоратив.

— Ты на вопрос не ответил, — если Аня и заметила сарказм, то вида не подала – проглотила молча.

— По-моему, на все вопросы я ответил.

— Ты сдаешься? — процедила она сквозь выдох. — Почему именно сейчас?

«Да что ты прицепилась к этому «сейчас»? Что поменялось?»

— Нет. Не в этом дело. Дело в том, что коллектив не срабатывается. Я вижу единственное решение: несогласный уходит, шторм успокаивается, всем счастье. Несогласный тут один – я, остальных все устраивает, так что отделаетесь малой кровью.

Улыбочку… Маленькую, скупую, защитную улыбочку, словно вовсе не так уж и щемит, словно не огнеметом нутро выжигает. Шире!

Теперь Аня смотрела на него взглядом режиссера Станиславского, кричащего стоящему на подмостках актёру: «Не верю!».

— Егор, что с тобой происходит последнее время, а? Хоть мне-то ты можешь сказать? Мы же не чужие друг другу, в конце-то концов. Меня ты вокруг пальца не обведешь.

Не проканала улыбочка. Ну да, верно – не чужие. Пусть уже шесть лет, как каждый из них живет своей жизнью, не претендует, не посягает и не вторгается, все-таки не чужие. Аня удивительная девушка, конечно: редчайший образчик незлобивости. Бросил её он, бросил традиционно по-мудацки – на месяц, прости Господи, «отношений» его тогда хватило. Тогда, по молодости, при живой семье ему еще казалось, что он всё же на них способен, еще казалось, что в человеке рядом найдется спасение, главное – найти человека. А она умудрилась не только себе этот поступок объяснить, а ему – простить, но и на расстоянии вытянутой руки удержать.