Соседи (СИ) - "Drugogomira" - Страница 22

В общем, выйти из дома, не убедившись, что мама более или менее отошла, и их отношения не пострадали катастрофически, Ульяна не смогла.

Спустя пять минут, изрядно вымокшая под проливным дождем, несмотря на зонт, Уля стояла перед Юлькиной дверью.

— О! А чё с лицом? — Юлька – она такая: умела поприветствовать с порога. — ПМС, что ли?

Посторонившись, Новицкая пропустила гостью в прихожую, выдала игривые розовые тапки с помпонами и уставилась на неё в ожидании пояснений, которые Ульяна не торопилась давать.

— Может и ПМС, — пожав плечами, ответила Уля. Взглянула на себя в зеркало и обомлела. Она была похожа на панду. Самую натуральную панду, каких в передаче «В мире животных» показывают, на каких в московском зоопарке можно посмотреть. Немножко слёз по дороге она себе действительно позволила, но расчет был на то, что новая тушь этот тоненький ручеек выдержит, а тут вон оно что. — С мамой поцапалась.

Юлька вздохнула, посмотрела сочувственно и где-то разочарованно. Понятное дело, она-то рассчитывала вытащить из Ули все подробности о Вадиме, а тут придется слушать совсем другое. Но одно из неоспоримых Юлькиных достоинств заключалось в том, что слушать она умела – причем делала это молча, позволяя себе лишь редкие, ёмкие комментарии. Умела обходиться без критики, осуждения и нотаций.

— В ванной мицелярка и ватные диски, сейчас будешь в порядке, — приободрила Ульяну она. — Винишка?

Ульяна, вообще-то, к алкоголю равнодушна, но тут ей показалось, что только винишко её и спасет. В груди по-прежнему булькало и клокотало, хоть и выходила она из дома с ощущением, что конфликт с мамой исчерпан. Коротко кивнув, Уля отправилась прямиком в ванную, а через минуту уже сидела на кухне перед красивым бокалом, чуть ли не доверху наполненным белым вином. Юлька – она такая: плевать она хотела на этикет, она всегда от души, до краев. Везде и во всем.

— Так и в чем дело-то, Ильина? Так и будем в молчанку играть? Из-за чего поругались?

— Из-за всего, — делая внушительный глоток и ощущая чуть ли не сиюсекундный удар по мозгам, нехотя протянула Уля. — Из-за Вадима. Из-за Егора, из-за тебя, меня, Тома, моего образа жизни, пилона – всего.

Юлька оживилась просто мгновенно: спокойствие на её лице сменилось неприкрытым любопытством, глаза загорелись. Еще бы! В одном предложении прозвучали три мужских имени и ее собственное, да и вообще – может быть сейчас и немного интересующей ее информации ей перепадет. Зачин был многообещающим.

— Давай попробуем по порядку, что ли, у меня где-то час, а потом свидание. А знать я хочу всё! — с азартом в глазах возвестила она.

Уля вздохнула. Легко сказать, по порядку. По порядку – это надо с детства начинать, с самого начала. Рассказывать, как мама её всю жизнь строила, снова вспоминать одни на двоих моменты с соседом, вернуться во время поступления и выпуска, про Вадима поведать, не упустив из вида мелочей, сегодняшнее утро в красках пересказать, о вчерашнем походе в гости не забыть упомянуть. Сообщить, как она изо всех сил старалась увидеть в этом утре что-то хорошее, но не вышло. Тут не то, что часа, тут трех не хватит.

— Вчера Вадим заявился, принес цветы, позвал гулять, — начала Ульяна, будучи совершенно не уверенной в том, что выбрала правильную стартовую точку. — А сегодня утром она устроила мне допрос с пристрастием. «Кто такой?». «Чем занимается?». «Уля, ты уверена?». «Им всем одно надо». И вот это вот всё, что обычно выдает, стоит на горизонте замаячить какому-нибудь парню. «Не связывайся с дурной компанией», — говорит. Будто у меня на лбу красной мигающей строкой: «Мама, ахтунг! Я хочу связаться с дурной компанией! Немедля!»

Юлька жадно глотала каждое слово. Видно было, что на языке у неё уже вертится миллион вопросов, но задавать их она не торопилась, предоставляя Ульяне возможность выговориться. Такая она у нее – Юлька. Понимающая.

— И так меня это все вдруг выбесило, Юль! Выбесило! Я и так всю жизнь делаю лишь то и так, как она хочет! Я боялась сказать ей про пилон и прятала синяки, лишь бы не попасть под перекрестный огонь вопросов! — голос окреп, зазвучал, поднялся и начал срываться. — Я училась на «отлично», поступила, куда она считала правильным поступить, я вновь и вновь отказывалась от общения с людьми, которые чем-то ей не угождали! Ты мой единственный друг! Я постоянно у неё на виду, чтобы не волновалась, дома к девяти вечера! Я устала переживать о том, что она скажет, устала себя в узел завязывать, понимаешь?! Устала пытаться соответствовать её представлениям о том, что её дочь – идеальная, не чета… остальным. А я не идеальная, невозможно идеальным быть!

— И почему я впервые об этом слышу? Ты никогда раньше не говорила, — удивленно протянула Юлька. Тот факт, что от Улиного крика на кухне уже, кажется, стены тряслись, ничуть её не смущал. «Продолжай», мол.

— Я не знаю. Не говорила, да. Не понимала, чего хочу и до сих пор не понимаю, может, поэтому. А может стыдно перед тобой, что я такая… Бесхребетная, — прикрыв глаза, с горечью произнесла Ульяна. — Ты-то совсем другая. Только Тому говорила, он меня не знает в реале, ему как-то проще было рассказать. Мы полгода общаемся, и вот последнее время все больше о жизни, и у меня глаза на себя стали открываться. Как-то он это делает… Так. Ненавязчиво. Не осуждая, но заставляя задумываться о важном. Во мне словно треснуло что-то с неделю назад, вчера к ночи эта трещина превратилась в разлом, я до трех не спала, все думала о жизни, обстоятельствах, собственном отношении к людям, а утром сорвалась на неё. Вывалила все махом, даже про то, что не невинная девочка, выдала. И про Тома. Всё сказала! И знаешь, ей-то поплохело, зато мне так полегчало, Юль. Просто валун с плеч грохнулся. Вот нормально это, как ты думаешь? Я вообще нормальная?

Юлька вопрос проигнорировала.

— А что вчера было, что тебя так прихлопнуло?

Всё ясно: в Новицкой включился режим «психолог». Юлька – она такая: иногда дотошная в своем желании понять, что подругой двигает, но это даже хорошо. Ульяна читала где-то статью о том, как работают гештальт-терапевты: пациента не просят давать оценку собственным действиям, а задают вопросы, и клиент в поисках ответов на них вынужден копать всё глубже и глубже в себя. Это лишь поначалу кажется, что вопросы несущественны и отношения к делу не имеют, но если пытаться честно на них отвечать, такое вылезает… Вместе с соплями и слезами.

— Ничего. Пришел Вадим, принёс цветы, позвал гулять, но перед прогулкой на пять минут затащил к Егору, вот там-то меня и прихлопнуло.

Юлькины брови поползли вверх, на лоб, и в этом положении их заклинило. Молча взирая на Ульяну, она всем своим видом показывала, что уж с этого момента точно неплохо бы поподробнее, потому что она перестала понимать что-либо вообще. Если бы сама Ульяна хоть что-то понимала, было бы проще, но нет. С мамой-то всё ясно, а вот сосед – это полный провал. Уля ощущала себя так, словно её без предупреждения бросили в черную-черную комнату и сказали: «Дальше сама». Потерянной и напуганной внезапным прозрением. Маленькой девочкой, которой далее придётся двигаться в этой темноте в одиночку и наощупь. Добавляло неприятных ощущений чувство стыда, становящееся тем сильнее, чем больше она разрешала себе думать о прошлом. Моменты всплывали на поверхность памяти один за другим, как освобождённые от груза «обстоятельств» поплавки.

Как вспухшие утопленники.

«Малая, ну чего ты ревешь? Смотри, что у меня есть! Только сегодня и только для тебя».

«Мирись, мирись, мирись и больше не дерись, а если будешь драться, то в парк мы не пойдем».

«Малая, хочешь фокус покажу? Закрой глаза. Чур не подглядывать!».

«Да как я тебе его оттуда достану, малая? Он же на самой верхотуре… Ла-а-адно!»

«Сливочное, как обычно? Шоколадное тоже вкусное. Ну, как хочешь, сливочное так сливочное».

«Малая, ты зачем ему голову оторвала? Нет, этого пупса я починить не смогу. Ну, не реви. Давай скотчем замотаем? Симпатичненько выйдет».