Хэлло, дорогая (СИ) - "Sascha_Forever_21" - Страница 49

Ни одно чувство, кроме безразличия, не поднялось в груди Хэла, но он что-то промычал, безуспешно пытаясь себя завести.

Ты так болен, парень, — с беспокойством сказал Другой Хэл. Я раньше как-то даже не замечал, насколько ты болен. Когда это случилось?

Кэндис обхватила его ствол губами, не понимая, почему он встаёт так вяло, будто хочет её только вполовину. Она скользнула губами по гладкой уздечке. На вкус он был как… Кэндис попыталась сравнить это чувство с чем-то. Будто полирует языком безвкусный намытый комок плоти. Она взяла в рот всю большую, аккуратную головку. Проглотила член так, что он провалился ей в глотку — и тут же вынула, зная, что многим мужчинам нравится ощущение конвульсирующего, как при рвотном рефлексе, горла. Но этот лежал, чуть прогнувшись в спине, и, заломив брови, смотрел в потолок. Кэндис вгляделась в его лицо и остолбенела. Он словно терпел то, что она с ним делала.

Она остановилась. Тогда он ожил и метнул на неё резкий взгляд.

— Продолжай, пожалуйста.

Хорошо… Кэндис снова принялась полировать член, понимая, что всё это слишком странно, чтобы возбудиться самой. Влага у неё межу ног высохла. С задранным топиком, в короткой юбке, в чулках с поползшей у ленты стрелкой она стояла, подняв задницу, и обрабатывала этого парня, который только сейчас начал чуть глубже дышать. Но Боже, с каким отчаянием он смотрел…

Хэл едва почувствовал что-то, отдалённо напоминавшее возбуждение. Он скомкал в пальцах одеяло, которое пора было уже сменить, и слабо поднял бёдра навстречу рту Кэндис. Он был так измучен, что впервые ощутил себя насилуемым, а не насильником — и был совершенно не в силах ей сопротивляться.

Ты должен сдержаться, просто должен, — твёрдо сказал Другой Хэл, очнувшийся этим вечером. Если ты правда любишь Конни, ты должен знать, что не удушишь её, когда она тебя оседлает.

«Я не собираюсь с ней трахаться» — возразил Хэл.

Брехня. Тут либо ты уезжаешь от неё прочь, не лезешь к ней в дом на Хэллоуин и забываешь о ней, либо… либо забираешь её с собой.

«То есть, уродов трогать нельзя при любом раскладе?» — у Хэла в груди зажглось что-то сердитое. Другой Он сказал «да». Это значило — он не будет убивать на этот Хэллоуин.

У Хэла дрогнули руки. Он впился пальцами в одеяло так, что сгрёб его в складки, а на его предплечьях и запястьях вздулись толстые голубые вены. Такие же пульсировали в его напрягшихся боках. В тот момент Кэндис подняла голову, и Хэл вдруг не сдержался и рыкнул:

— Не останавливайся.

— Я больше не хочу, милый, — резко сказала она. — Ты не хочешь продолжить как-нибудь по-другому?

В нём поднялось раздражение. «Хочу, сука, и ещё как» — подумал он и в гневе весь сжался, каждой мышцей в теле, как взведённая пружина.

Ты помнишь, что не должен её убивать? Потому что, если убьёшь её, то можешь убить и Конни. Легко можешь.

Кэндис хотела снять трусы, но Хэл мотнул головой и, взяв её за талию, молча усадил поверх себя. Затем пальцами сбил ткань трусов вбок и ощутил на подушечках липкую смазку. Он даже отсюда чувствовал, что она пахнет рыбой, мерзкой тухлой рыбой, как пахла каждая сука, которую он трахал и душил. Хэл окаменел, член стал твёрже за мгновение, когда он представил, как обхватит ладонью глотку Кэндис и нанижет её на себя.

Ты сдурел? Мы пришли сюда затем, чтобы ты этого не делал. Опомнись.

Он вошёл в неё, толкнулся и, оказавшись внутри, почти сразу обмяк. Кэндис обескуражено застыла, глядя Хэлу в лицо. Глаза его наливались кровью, медленно становясь из человеческих — бычьими. Он терял терпение и зверел, и пока это происходило, член вывалился из Кэндис, мягкий, как сдутая резиновая игрушка.

Представь её на месте этой суки, — подсказал Другой Хэл. То, что ты её пока пальцем не тронул — уже хороший знак. Успокойся.

Но Хэл не хотел успокаиваться. Он смотрел на Кэндис и вспоминал темноволосую красивую девушку с такими же бесстыжими наглыми глазами, с оливковой кожей, с манкой улыбкой, с пиздой, пахнущей рыбой, грёбаной рыбой — потому что он, Хэл Оуэн, трахнул её, задушил, а потом бросил там, на протухшем старом маяке, заткнув её телом здоровенную дырку на самом верху, у сигнального фонаря, куда доступ был почти закрыт из-за частично обвалившейся крыши. Там уже столько лет никто не появлялся. Разве что торчки и подростки для перепихона. И когда Хэл вернулся, всё её тело казалось просоленным воздухом с океана.

Её звали Хейли, и он её любил так же сильно, как Констанс.

Не вспоминай о ней, — властно сказал голос, но в его тоне теперь было и что-то испуганное. Не вспоминай и ней думай. Ты что, совсем придурок? Это было в прошлом. Теперь ты пришёл сюда не за этим.

И, может, Хэл остановился бы тогда. Но вместе с его голосом заговорила и Кэндис.

Она разочаровано слезла с него, окинула странным взглядом. Не то жалостливым, не то презрительным. Кажется, она понимала, почему он был так одинок и печален, этот налитой бычачьей силой мужик в красной рубашке на красивой тачке. Если он не может трахнуть ни одну женщину, какой во всём этом смысл? Между ног у Кэндис ныло. Тело всё ещё жаждало совокупиться с этим придурком, которому она сосала минут десять, не меньше, и всё без результата. И то, что он не мог поднять даже свой никчёмный отросток, а значит, не хотел её, заставило Кэндис разочарованно бросить:

— Ладно, вставай. Я думаю, милый, у нас сегодня ничего не выйдет.

Хэла бросило в жар. Он был весь мокрый от пота. В его животе плескался кипяток. Он горел изнутри и знал, что единственный способ не быть сожжённым заживо обидой, злобой и похотью — взять эту суку силой и придушить её. Голос в его голове сказал: тогда это всё, точка невозврата. Если ты с собой не справишься, ты просто пришьёшь их всех через два дня. Не боишься, что собственными руками разорвёшь Конни?

Хэл мотнул головой. «Милый» из уст Кэндис показалось ему издёвкой. Да оно и было издёвкой, собственно. Она встала над ним на колени, опустила чашечки лифчика на грудь и продолжила, словно добавляя углей в большой-большой костёр, который палил у Хэла внутри так высоко, что уже обжигал рёбра:

— Ты бы сказал сразу, что из этих, милый. Из тех, у кого не стоит.

— Я в полном порядке, — глухо сказал Хэл, встав на локтях. Грудь тяжёлой складкой легла на закаменевший живот с мышцами такими тугими, что они даже подрагивали. Ему снова стало плохо, как при горячке, и он устало подумал, что вот-вот сблюёт.

— У тебя совсем ничего между ног не шевелится на меня, милый, — равнодушно продолжила Кэндис и отогнула вбок, подальше, край трусов. — Но раз уж я тебя удовлетворяла, может, ты тоже что-нибудь сделаешь для меня?

Господи Иисусе, — пробормотал Другой Хэл в его голове, понимая, что больше держать поводок не в силах. Она реально не понимает, во что вляпалась. Тут уж я ничего не могу поделать.

И Хэл кое-что сделал для неё.

Он резко схватил её за горло, сшиб на кровать и сунул под себя, сжав пальцы на шее так крепко, что Кэндис хотела закричать, но просто не смогла.

— Сука. — Холодно процедил он и равнодушно поглядел на неё словно бы новым взглядом. Кэндис сипнула и испугалась, сжавшись. — Как у тебя сейчас дела? Как думаешь, встанет у меня на тебя, вонючая шлюха?

О да, у него встал. Хэл весь подобрался, как хищник перед броском. Он одним резким рывком сорвал топик и лифчик с Кэндис, отшвырнув их в стену, и помедлил, плотоядно окинув глазами её бледное тело. Вялое для таких юных лет тело. Потасканное тело. Он представил, сколько мужиков до него брало это тело, и вдруг сморщился.

— Я не собираюсь засовывать в тебя ничего своего, спидозная шлюха, — брезгливо морщась, сказал он. — Чёрт возьми, нет. Этого больше не будет. Я уже ошибся. Я не хочу больше ошибаться. Я просто убью вас, убью каждую из вас.

Он взял её за шею, и Кэндис забулькала. Затем встал прямо с ней на вытянутой руке, тряхнул, как куклу, и пронёс до стенного шкафа.

— Ты хотела, чтобы я тебе что-нибудь туда сунул? — пробормотал он. В глазах его зажглось что-то недоброе. — Что ж, я засуну.