Школяр (СИ) - Горъ Василий - Страница 89

Аппетит мгновенно исчез, и я попросил разрешения отправиться к ней.

Зыбина-старшая махнула рукой — мол, мог бы и не спрашивать — и сосредоточилась на еде, а младшая пожелала удачи…

…Валентина обнаружилась на беговой дорожке — неслась по полотну в насквозь пропотевших маечке и шортах, хрипло дышала ртом через каждый шаг, бездумно убирала со лба мокрые пряди спутанной гривы, лезущие в глаза, и невидящим взглядом смотрела в отключенный монитор. Если бы не четверо сотрудников СБ, тягавших железо, то я бы пообщался с целительницей прямо в зале. А так сгреб с гимнастической скамейки ее полотенце, ткнул в сенсор экстренного отключения тренажера, дождался, пока растерявшаяся девушка поймет, кто ее остановил, и заявил, что она мне срочно нужна в массажке.

Полотенце накинул сам. После того, как лента достаточно замедлилась. Потом развернулся к личной помощнице спиной и отправился к выходу. Она рванула следом буквально через мгновение. А через пару минут, оказавшись в своем «логове», прикрыла дверь и вопросительно посмотрела на меня.

Я без лишних слов открыл шкафчик, в котором хранились медицинские халаты, достал первый попавшийся и попросил надеть. Потом усадил Валю на диван, пододвинул к нему кресло на колесиках, сел, приглушил верхний свет и требовательно уставился в потухшие глаза:

— Рассказывай. Все. И человек, который посмел тебя обидеть, получит по заслугам.

Замятина секунды три-четыре фокусировала взгляд то на одном, то на втором моем зрачке, а затем горько усмехнулась:

— Спасибо, мой господин, но наказывать некого…

— Ты расскажи, что случилось, а выводы я сделаю сам! — рыкнул я, запоздало сообразил, что получилось жестковато, но целительнице помогло — она задумчиво дотронулась до заметно припухшей нижней губы, решительно тряхнула головой и открылась. По моим ощущениям, до донышка:

— Весь вечер субботы я искала подарки для родных. Покупала только то, что должно было вызвать радость, потратила на покупки практически все деньги, которую вы мне подарили, поэтому позавчера утром, выезжая из особняка, плавилась от предвкушения и изо всех сил торопила время. Увы, подарки пришлись не ко двору — каждый член семьи так или иначе дал понять, что мне, Слуге такого влиятельного рода, как Зыбины, не пристало жадничать; восемнадцать родичей, которых я до этого момента ни разу не видела, возмутились из-за того, что им я ничего не подарила; четыре близкие подруги и соседи по этажу вообще обиделись и тэдэ. Но это были еще цветочки…

Это действительно были «еще цветочки»: все тридцать первое декабря Валентина убила на исцеление болячек дальних родственников, приехавших в столицу, дабы повидаться с поднявшейся «кровиночкой», большую часть ночи первого января выслушивала требования пристроить кого-то там на теплые места, оплатить учебу и что-то там еще, все утро и первую половину дня первого января снимала похмельные синдромы, а всю вторую тихо зверела от многочисленных претензий! Но последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, стал визит жениха, найденного родителями — сорокадвухлетний мужичок из купеческих, толком не успев переступить через порог квартиры ее семьи, потрепал Замятину за щеку, заявил, что «она ничего», сообщил, что готов расписаться завтра с утра, а… к часу ночи, основательно приняв на грудь, возжелал исполнить супружеский долг!

Вот целительница и психанула — вырубила женишка целительским сном, лишила мужской силы, хлопнула дверью и ушла. А потом все время ожидания такси отбивалась от попыток затащить ее в дом и утихомирила вконец раздухарившуюся родню только звонком в полицию!

— В общем, на душе такая муть, что нет слов… — мрачно закончила она, вытерла уголки глаз рукавом халата и повесила носик.

Я прикрыл глаза и почему-то представил одного из самых противных представителей купеческого сословия — Михаила Горемыкина, периодически приезжавшего в поместье Рарогов. Да, понимал, что «жених» Валентины наверняка выглядел не пузырьком с сальными волосами, пудовыми щеками, тройным подбородком и тоненькими усиками на верхней губе, но этот образ так и маячил перед внутренним взором.

Поэтому, обдумывая описанную ситуацию с разных сторон, я злился в том числе и на Мишаньку, как его иногда называл батюшка. А через какое-то время вдруг понял, что в рассказе Замятиной не было самого главного — эпитетов, которыми просто не мог не награждать «неблагодарную» дочь, сестру, родственницу и так далее народ, «оскорбленный в лучших чувствах». А эта составляющая могла взбесить ничуть не слабее попытки жениха затащить «невесту» в постель!

Меня аж затрясло от бешенства. И изменения в моем взгляде настолько испугали Замятину, что она мигом оказалась на коленях, вжалась лбом в мою ладонь, лежащую на бедре, и взмолилась:

— Прошу, не мстите им, мой господин! Да, их обуяла жадность, да, они наговорили много гадостей, да, наверняка будут портить мне жизнь дальше, но людей, которые не завидуют, не злословят и не пытаются въехать в рай на чужом горбу, единицы. А я не желаю своим родичам зла!

Я поднял ее с пола, вернул на диван, некоторое время смотрел сквозь заплаканное лицо, а затем почувствовал, что мне не хватает информации для принятия обоснованного решения, и начал задавать вопросы:

— Ты убежала. И наверняка не отвечаешь на звонки. А что дальше? Простишь?

Целительница закаменела лицом и гневно выдохнула:

— НЕТ!!!

— Почему?

— Родители. Меня. Фактически. Продали… — отрывисто ответила она, поняла, что этот ответ меня не удовлетворил, и объяснила подробнее: — Они взяли с Иевлева… ну, с жениха… две тысячи рублей за то, что, что я выйду за него замуж, поселю в своих покоях и помогу заключить эксклюзивный договор на поставку продуктов питания во все поместья Зыбиных! И это при том, что о моей службе знают только то, что она есть!!!

После этих слов проснулась паранойя и заставила обострить разговор:

— Можешь подтвердить свои слова клятвой Даром?

Замятина кивнула, встала и, глядя мне в глаза, выдала убийственную фразу:

— Клянусь Даром, что моя семья фактически продала меня Константину Иевлеву, что я не рассказывала кому-либо о моей службе и отношениях с вами или членами рода Зыбиных, что не нарушала клятву Слуги, что ушла из дому после скандала и что не вернусь туда ни за что на свете!!!

Эмоций, вложенных ею в последнюю фразу, было слишком много, и я невольно сглотнул. А за миг до того, как мысленно сформулировал еще один вопрос, Валя ответила на него сама:

— Мой господин, я рассказала абсолютно все. Опустила только одно — формулировки требований и претензий. А от них колотит сильнее всего, ибо я такого не заслужила!

Ее действительно била нервная дрожь, и на меня снова накатила ярость. Но в этот раз я справился с этим чувством значительно легче, опустился в кресло, подкатил его поближе к Замятиной и поймал ее взгляд:

— Они знают о том, что сегодня ты улетаешь со мной в Италию?

— Нет, конечно! Они знают только то, что я — Слуга Зыбиных.

Я уложил в голове и этот мелкий факт, и уверенность, с которой Валя ответила, поэтому хлопнул ладонями по бедрам:

— Что ж, я услышал все, что хотел, и готов озвучить свое решение. Итак, я не могу не наказать твоих родичей, ибо, оскорбив тебя, они оскорбили род, который счел тебя достойной Службы, и меня, твоего нынешнего господина. Поэтому сегодня к твоим родителям заглянут СБ-шники Зыбиных и выкупят тебя за все те же двести золотых рублей. Причем официально, то есть, заключив контракт и заплатив. И еще: в контракте не обойдется без дополнительных условий — за каждую доказанную попытку твоего очернения, за каждый звонок и за каждое требование встретиться «продавцы» будут платить очень серьезные штрафы…

Честно говоря, озвучивая это решение, я был готов к слезам, просьбам не перегибать палку и так далее. Поэтому злое веселье, появившееся в глазах Замятиной при слове «выкупят» неслабо шокировало. Нет, лицо я, конечно же, удержал. Но последние предложения договаривал чуть менее уверенно, чем собирался. А когда целительница засияла и начала благодарить, вообще выпал в осадок. И пришел в себя только после финальной фразы ее монолога: