Дядюшка в законе - Гусев Валерий Борисович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/25
- Следующая
«Встретив обоз неприятеля, с фурами, полными награбленного добра, с пушками и телегами с больными и ранеными, Фигнер посоветовал командиру отряда генералу де Фастэну остановиться на ночлег в недалеком селе Воронцово. Там, возле церкви, сказал он, стоит хороший помещичий дом. Вы сможете с вашими офицерами отдохнуть и обогреться. А солдат можно разместить по крестьянским избам.
Надо ли говорить, что совет Фигнера был воспринят с благодарностью, и обоз завернул в село. Однако встретили его там не теплый ночлег и мирный отдых, а беспощадные гусары. Они отбили обоз, все орудия с орудийным припасом, захватили в плен почти весь неприятельский отряд. Только самому де Фастэну с двумя офицерами удалось отбиться и ускакать в мутную завесь поднявшейся метели...»
Вот оно что! В Воронцове тогда была церковь! И сегодня дед сказал нам про то же: «Ехайте мимо церкви». Правда, мы ее так и не увидели.
Сначала я никак не мог понять, почему этот факт привлек мое внимание. А потом меня вдруг осенило. Церковь! Крест! Сокровища утопили на линии «Дуб – Крест». Это генерал выбрал такие заметные ориентиры. Высокое могучее дерево и далеко видный крест на маковке церкви. Которой теперь нет.
Я сложил книги в аккуратную стопочку и отнес их за занавеску. Поблагодарил библиотекаршу и спросил:
– Варвара Петровна, а вы не знаете, куда девалась церковь в Воронцове?
– Как не знать? – обрадовалась она. – Я ведь оттуда родом. Маленькая была – хорошо эту церковь помню. Красивая, белая, над всей округой возвышалась. А если со стороны озера глядеть на нее – будто облако плывет.
– И где же она?
– Так разобрали ее. На кирпичи. Один фундамент остался. И то потому, что не осилили.
– А когда ее построили, вы не помните? – на всякий случай спросил я. Вдруг эту церковь построили уже после войны двенадцатого года.
– Когда построили, конечно, не помню: меня тогда и в помине не было. Но знаю – в восемнадцатом веке. Старинная церковь была.
Я в этих веках все время путаюсь. И никак не могу понять: почему, к примеру, тыща семьсот пятидесятый год – это не семнадцатый (по логике цифр), а восемнадцатый век? И спросил:
– А поточнее нельзя?
– Год примерно тысяча семьсот пятидесятый.
Ну вот, я же говорил!
А Варвара Петровна, очень дотошная бабушка, не успокоилась, пока не разыскала в каком-то художественном альбоме фотографию этой церкви и показала ее мне.
Очень красивая была церковь. Простая такая, без особых архитектурных излишеств, но очень стройная и соразмерная. Казалось даже, что она не стоит на земле, а чуть заметно парит над ней.
Я постарался хорошенько запомнить ее вид, на всякий случай.
Попрощавшись с библиотекаршей, я помчался к Алешке, который в это время должен был дожидаться на причале нашего француза.
Но я немного опоздал, француз пришел гораздо раньше условленного часа, и они втроем (вместе с Лешкой и лодочником) отправились в очередной рейс на поиски заветного дуба. И щенок с ними.
Здесь, пока я их дожидался, меня нашла мама. Она держала за веревочку большой воздушный шар с нарисованным на нем полотняным цирком шапито. Шар рвался из ее рук в синее небо.
Мама показала мне три билета в цирк и сказала:
– Один из нас – сотый зритель. А каждый сотый зритель получает вместе с билетами в подарок вот такой замечательный шарик.
Глаза мамы светились от счастья. Будто она не шарик получила, а по крайней мере «Мерседес» выиграла.
– Давай его отпустим, – предложила она. – Смотри, как он рвется в полет.
– Лешку надо подождать. Ему обидно будет.
По маминым глазам я понял, что ее тронула моя чуткость. А дело было совсем не в ней. Какая-то идея закралась мне в голову, совершенно еще не ясная, но прочно связанная с этим шариком. Но я не стал разочаровывать маму. И даже добавил:
– Он ведь у нас еще маленький.
А этот «маленький» заварил такую крутую кашу!..
По озеру опять пролетел, воя сиреной и распугивая мирных рыбаков, «Белый орел». Наверное, сам дядя Федя Гусь мчался на нем по своим криминальным делам.
Вблизи острова он резко снизил ход – опали по бокам носа пенные буруны, и катер закачался на догнавших его собственных волнах. Из-за острова вынырнула наша моторка и стала борт о борт с катером. Я видел, как Федя Гусь, опять в своем белом костюме с золотыми пуговицами, чуть наклонился через борт и, пыхтя сигарным дымом, что-то спросил у Жюля. Жюль что-то ответил. Гусь махнул рукой, и катер помчался дальше.
Когда наша лодка, ведомая лодочником, подошла к причалу, Алешка закричал маме:
– У меня для тебя две большие радости!
– Что-то натворил, не иначе, – вздохнула мама.
Алешка первым выскочил из лодки и весело сообщил:
– Ма! Лодочник узнал, что тебе очень понравился щенок, и согласился его тебе подарить.
Мама ахнула и чуть не выпустила шарик: даже от Алешки она не ожидала такого коварства.
А щенок выскочил из лодки, подбежал к маме и, изо всех сил виляя хвостиком, взялся грызть ее босоножки. Он, наверное, думал, что доставляет этим маме огромную радость. Как только что Алешка.
Лодочник усмехался в бороду, а Лешка сказал:
– Я назвал его Жюль!
– О! Какой чести я удостоился, – поморщился Жюль, вылезая из лодки.
– Это не в вашу честь, – бестактно охладил его Алешка. – Это в честь другого Жюля. Который Верн.
– А это кто такой? – поинтересовался первый Жюль. Который не Верн. – Коллега вашего папы по Интерполу?
Ни фига себе эти иностранцы! Даже своих великих писателей не знают.
Наверное, это удивление Жюль прочел на наших лицах и заносчиво спросил:
– А вы что, всех своих писателей знаете?
– Ага! – поспешил похвалиться Алешка. – Их у нас завались. Апчехов, Истургенев, Аспушкин, – начал он перечислять.
Мама отвернулась, скрывая улыбку. Она поняла, откуда у Алешки такие познания. Когда его по малолетству наказывали постановкой в угол, он от скуки изучал книжные полки. Читать он уже умел, а в таких тонкостях, как инициалы, еще не разбирался... Апчехов!
Мама с шариком и Жюлем (французом) пошли впереди, а мы с Алешкой и другим Жюлем (щенком) сзади. Я нашептал ему (Алешке, конечно, а не Жюлю) свое открытие. И вовсе не ожидал, что Лешка так спокойно к нему отнесется. Он выслушал меня очень невнимательно и сказал:
– Ерунда, Дим. Я давно уже знаю, где утопли сокровища.
– Ну и где?
– Там, где мы серебряных карасей ловили. Я сразу догадался.
Я даже не сообразил, что на это ответить. А Лешка пояснил:
– Помнишь, папа говорил про эти... пробы воды? Что в них много серебра? Все очень просто. Эти караси все время вьются вокруг того места, где лежат всякие серебряные сокровища, понял? Они этой воды с элементами наглотались, и поэтому у них такая окраска.
Вот это выдал! Тут уж я сразу сообразил, что ответить.
– Конечно, ты прав, – похвалил я его. И добавил: – А золотые сокровища расползлись по всему дну. И поэтому по всему озеру водятся золотые караси. А где больше всего зеленых водорослей, там лежит на дне изумрудное ожерелье.
Алешка сначала насупился, потом надулся, потом рассмеялся. Но все-таки сказал важно:
– Будущее покажет, кто из нас прав.
Вечером мы пошли в шапито. И получили огромное удовольствие. Мне всегда нравятся люди, которые делают что-то очень хорошо. Лучше всех других. А уж такие мастера своего дела, как артисты цирка, больше всех меня восхищают. Я только дрессировщиков не люблю. Мне кажется, что заставлять ту же собаку ходить на задних лапах, – это не очень честно по отношению к ней. Одно дело, если она делает это для собственного удовольствия, и совсем другое – если для удовольствия других и зарплаты третьих.
Все это я сказал после представления, когда мы в своей лубяной избушке пили перед сном чай. И мама с Алешкой со мной согласились.
– Да, – вспомнила мама, – Алексей, а где вторая радость? Надеюсь, лошадь нам не подарили?
Алешка вздохнул. О таком подарке и во сне не помечтается. И он сказал:
- Предыдущая
- 17/25
- Следующая
