Скелеты в тумане - Гусев Валерий Борисович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/34
• Следующая

Я все рассказал ему.

Папа помрачнел, поправил ружье на плече.

– Ладно, разберемся. Пошли к нашим, они волнуются.

– А собаки? – спросил я. – Они чьи? Ихние?

Папа улыбнулся. Моей наивности: дитя асфальта, хвойная куропатка.

– Собаки? – переспросил он. – Откуда же здесь собаки? Это волки, Дима. Настоящие. Но сейчас они не опасны.

Ага, подумал я, сейчас совсем другие волки опасны.

И мы полезли в гору.

На плоской вершине скалы, нагретой солнцем, мечтали мама и Алешка. Смотрели на море, как оно раскинулось вдали. Широкое, неподвижное, застывшее. Будто тоже лениво грелось под солнцем.

Море было такое спокойное и красивое, что не верилось, будто оно может быть грозным и суровым. Будто оно может вздыбиться холодными и пенистыми волнами и броситься на берег.

Оно было – как накрытый белой скатертью стол. И на нем тарелками и чашками расположились острова. Тоже дремали под солнцем.

Один остров мне особенно понравился. Он был похож на разрушенный веками замок.

Папа сказал, что это остров Дикой. И вроде бы на нем сохранились руины старинного монастыря. Можно будет сплавать, посмотреть.

– В руинах змеи водятся, – размечтался без меры Алешка. – Гадюки. Шипучие.

– Тебе их здесь мало? – обиделась мама.

– Здесь папа мешает, – сознался Алешка. – А то бы я их, знаешь, сколько наловил? Целую палатку!

Мама вздрогнула и побледнела. И встала:

– Пошли уж лучше за золотом.

Лешка неохотно поднялся. Он начал уставать, но уж больно ему теплоход с гудком хотелось.

Вскоре на нашем пути стали попадаться завалы красивых раздробленных камней и среди них какие-то черные плоские куски.

Папа поднял один и сказал:

– Это слюда, – и в его руках камень расслоился на тонкие прозрачные пластинки.

Алешка их тут же подобрал.

А папа опять полез на груду кварцита и стал там копаться. Наконец, довольный, спустился к нам и с гордостью протянул маме громадный булыжник. Красивый такой – желтый, с черными прожилками.

– Это что, твой обещанный жемчуг? – усмехнулась мама.

– Приглядись.

Мы пригляделись. Камень как камень. Только сбоку у него торчала какая-то темно-красная бородавка. Папа сковырнул ее кончиком ножа, и в мамину ладонь упал граненый камешек.

– Рубин, – самодовольно сказал папа.

– Он бесценный? – воспрял духом Алешка.

Мама улыбнулась и положила камешек в карман.

– Ого себе! – сказал Алешка. – Вот так страна – Белое море. Драгоценности под ногами валяются. Жемчуга! Рубины! Пошли скорей.

И вот за грудами камней мы увидели деревянные развалины. Бараки, в которых когда-то жили рабочие, объяснил папа и добавил:

– А вот там должен быть колодец. Только осторожно, к самому краю не подходить. Алешка, тебя больше всех это касается.

– Конечно, – с готовностью пообещал Алешка. – Прямо сейчас. Обязательно.

В самой верхушке скалы была круглая отвесная дыра, метров десять шириной.

Мы осторожно подошли к ее краю. Я заглянул в нее и даже отшатнулся, страшно стало. Дыра уходила далеко-далеко вниз. Стенки ее были ровные и гладкие, а на дне – черная, глубокая и неподвижная вода, в которой плавали упавшие когда-то деревья.

В стенках колодца виднелись кое-где дырки поменьше, как окна, они уходили в самую толщу скалы.

– А где золото? – нетерпеливо спросил Алешка. – Что-то не вижу.

– Где-то там, – сказал папа. – В одном из этих ходов.

– Давай спустимся, – заныл Алешка. – Давай веревку! Мы ее через этот сук перекинем и по очереди спустимся. Ты – первый. А мама нас будет вытягивать обратно. Когда золото найдем.

– Не буду я вас вытягивать, – сказала мама. – Домой пора. Мне тут не нравится.

Мне тоже, в душе согласился я. Очень мрачно. Черная мертвая вода. Гнилые деревья в ней, как громадные пауки. И дыры эти таинственные, мало ли что в них может прятаться. Никогда бы туда не полез, ни за каким золотом...

Но Алешка надулся. И намекнул, что, мол, маме золота не надо, потому что у нее уже рубин есть. И жемчуга папа обещал. Мама намек поняла и со вздохом отдала ему камешек.

– Но мы все равно туда залезем, – успокоил ее Алешка. – За чем ехали-то? В такую даль.

...В лагерь мы вернулись уже к вечеру, без приключений, не догадываясь, что они уже начались...

Алешка сразу же нырнул в палатку, прятать добычу, а мы стали помогать маме печь оладьи к чаю. Мама складывала их в миску и накрывала крышкой, чтобы не остывали. И чтобы Алешка раньше времени не таскал. Потому что он уже навестил свои сокровища и вертелся возле миски.

Можно сказать, что уже спустилась ночь, когда мы сели за стол. Папа – в кресле, потому что нашел драгоценный камень. И пока мама дожаривала последние оладьи, он опять стал рассказывать какую-то страшную легенду.

На самом жутком и интересном месте мама поставила на стол миску и подняла крышку. В воздухе появился такой запах!.. Что стало тихо-тихо.

И вдруг в этой тишине над лесом пронесся жалобный стон.

Папа схватил ружье, которое висело у него за спиной на дереве. Мама метнулась к костру и ухватила за ручку свою любимую увесистую сковородку. Я замер. А Алешка цапнул из миски оладью и запихнул в рот.

Мы испуганно смотрели друг на друга, оглядывались кругом. Но ничего не видели. Вокруг была лесная ночь.

Алешка прожевал и сказал:

– Очень есть хочется. Садитесь.

Папа отошел от костра и стал вслушиваться и вглядываться в черноту леса.

– Это Лоухи, – спокойно объяснил Алешка, снова прогулявшись пятерней по миске с оладьями. – Не опасно... Легенда...

Он не успел закончить фразу, как снова застонало что-то прямо над нами.

Папа наугад вскинул ружье:

– Кто там? Стрелять буду!

Сначала никто не ответил, а потом раздался жалобный дребезжащий голос, от которого у меня мурашки забегали:

– Милок, выручай. Погибаю. Два часа уже.

Голос раздался сверху. Мы подняли головы. На верхушке сосны сидел шебутной дед Акимыч.

Папа не сдержался и выругался. Опустил ружье.

– Погибаю, милок, – снова задребезжал дед. – Голодный...

Мама положила сковороду и сказала:

– Так спускайтесь. К нашему столу.

– Не могу, милая. Застрял навеки. Радикулит меня схватил.

– С радикулитом только по деревьям лазить, – проворчал папа. – Надо спасать деда.

– Сам залез – пусть сам и слезает, – сгоряча сказал я.

Но деда надо было снимать с дерева. А как?

Папа перекинул через сук соседнего дерева веревку и один конец дал Алешке:

– Залезай к Акимычу и обвяжи его под мышками.

– А чтой-то я полезу? – с набитым ртом возмутился Алешка.

– Малец! – завопил обиженный дед. – А тельняшку тебе кто подарил свою любимую?

– Ладно уж, – согласился Алешка. – Только она мне все равно велика.

– Подрастешь! – заверил дед. – Давай, залезай! Сил больше нет – маюсь. – И он снова жалобно застонал: – Голод одолел, однако.

Когда Алешка обвязал Акимыча вокруг пояса, мы уговорили деда расстаться с деревом. И он повис на одном конце веревки, как мешок с картошкой, а мы вчетвером держали другой конец и потихоньку его опускали.

Дед приземлился прямо возле стола.

Потирая поясницу, он сел, прислонившись к дереву, и рассказал, что с ним произошло.

Оказывается, он собрался к нам в гости и приплыл на своем «пароходе». Когда убедился, что нас в лагере нет, ничего умнее не придумал, как забраться на дерево, чтобы «пошутить, дай, думаю, попугаю вас, как заору, вы как подскочите», здесь его и схватил радикулит.

Слезть без помощи Акимыч не мог, сидел, как старый и глупый ворон на суку, да еще и проголодался. А как мама оладьи на стол поставила и «дух евойный до меня поднялся», тут он и застонал.

Деда накормили, дали ему лекарство, и он повеселел. Стал расспрашивать, как мы отдыхаем, что повидали, куда собираемся. И среди прочего посоветовал «сходить на Дикой остров, тама шибко интересно». И стал врать, что с острова идет на берег «подземельный» ход. И чего только там нету: «и шкилеты на каждом шагу, и кандалы с цепями», и всякие другие музейные редкости.

• Предыдущая
• 12/34
• Следующая