Самый лучший комсомолец. Том седьмой (СИ) - Смолин Павел - Страница 14

— Коварство американцев велико, — поддакнул Куросава. — И я бы очень расстроился, если бы им удалось лишить мир такого великого таланта, как ты.

Ух как приятно!

— Огромное спасибо за такую высокую оценку моих скромных навыков, сенсей, — не удержавшись, я отвесил благодарный поклон. — Я приложу все возможные усилия, чтобы выживать и дальше.

Народ поржал. О Кимах, естественно, ни слова — Японцы корейцев ненавидят, поэтому зачем портить такой хороший обед грустными темами?

— Мамофуку Андо вчерашним утром подписал контракт, — поделился посол приятной новостью.

— Обещаю обеспечить вашим специалистам достойные бытовые условия, чтобы они могли сконцентрироваться на работе, — кивнул я. — Спасибо за прекрасные новости, Синсеки-доно.

— Скажи, Сергей, а как у вас получилось… — и Куросава перечислил ряд сцен из фильма про поросенка.

Я рассчитываю как минимум на Оскар за лучшие визуальные эффекты — кино мы снимали на английском (пришлось переозвучивать потом с английского «советского» на английский нормальный), так что участвовать будет в общем зачете. Так же буду снимать и остальные «экспортные» фильмы, потому что статуэтки «за лучший иностранный фильм» меня не устраивают — очень шовинистический конкурс этот «Оскар», папуасы, мол, отдельно между собой конкурируют, а у нас тут серьезное кино.

— Спецэффектами занималась отдельная группа товарищей, — ответил я. — В ее главе — наш мастер Павел Владимирович Клушанцев.

— «Планета бурь»? — уточнил Куросава.

— Да, сенсей, — кивнул я. — В отличие от вас, я не могу лично вникнуть в каждую составляющую кинопроизводства, поэтому предпочитаю положиться на товарищей — только усердный труд множества людей позволяет достичь достойного результата. Устроить вам встречу с Павлом Владимировичем?

— Я был бы очень рад немного поговорить с ним, — кивнул Куросава. — Но сначала — съемки, мы ведь подписали контракт. В нарушении договоренностей нет чести.

— Когда-то за ложь и коварство приходилось платить жизнью, — кивнул я. — Но общество изменилось, породив множество падших людей, чьи слова дешевле рисовой соломы. Работать с ними — значит оскорбить память предков.

— Прекрасные слова, Сергей! — одобрил Акира и поднял стакан с какао. — Выпьем за долгое, достойное и продуктивное сотрудничество.

— С удовольствием! — поддержал я тост.

Покушав, доехали до студии и я толкнул короткую вдохновляющую речь для сидящей на чемоданах — метафорически — съемочной группы, напомнив о важности порученного им Родиной дела. Бедолаг успели заинструктировать по самое «не могу», поэтому меня они слушали с облегчением на лицах — наконец-то поедут в тайгу делом заниматься, не тратя время на опостылевшие кабинеты и скучных функционеров.

Тепло попрощавшись с сенсеем, я напросился прокатиться с послом до выезда из Хрущевска, чтобы поговорить о важном:

— Синсеки-доно, позвольте еще раз поблагодарить вас за помощь нашим съемочным группам в поездке по Окинаве и помощь с арендой земли под лагерь.

— Благодарить меня совершенно не за что, Ткачев-сенсей, — улыбнулся он. — Это ведь мои прямые должностные обязанности.

— Московский зоопарк просил меня по возможности обсудить с вами возможность приобретения японских белок, японских барсуков, японских кабанов и тануки — мы сможем обеспечить им достойные условия для жизни.

Вынув из внутреннего кармана пиджака блокнот, посол записал такую-то важную просьбу. Да, прямо не по рангу, но большими делами занимаются большие дядьки, и мне в заводы лезть смысла нет. Ну и через посла, раз уж у меня есть такая возможность, получится гораздо быстрее.

Зоопарки по всей стране потихоньку слезают с шеи государства. Схема простая — в наших крайне скудных на рекламные возможности условиях кооператоры руками и ногами вцепились в возможность взять на содержание зверька-другого. В обмен они получают установленную около вольера табличку типа: «Козел Васька опекается кооперативом „Шорты от Людмилы“, телефон и адрес такие-то».

Попрощавшись с послом, пересел в «Москвич» под управлением дяди Димы, и мы поехали к школе.

— Только остановитесь подальше, — попросил я.

Чтобы дети не заметили, а то к началу вещания «Востока» опоздаем.

— Не учи, — гоготнул дядя Дима.

— А вам не обидно, что шпиона ловить не позвали? — спросил я.

— На службу не обижаются, — пожал он плечами. — У каждого свои обязанности — кто-то шпионов ловит, а кто-то тебя бережет. Я не тунеядец, но тебя беречь мне больше нравится: по ночам спишь, днем — работаешь, по выходным отдыхаешь. Нормальный человек! — хохотнул. — Я раньше не скажу кого охранял, так там никакого режима — захотел среди ночи объект на пьянку съездить, будь добр с ним «веселиться» едь. Вот там обидно было, честно признаюсь: все в мехах, бриллиантах, коньяки буржуйские под икру хлещут — чисто бал дворянский. А у меня комната в общаге и зарплата двести тридцать рублей. Это разве социалистическая справедливость? — посмотрел на меня в зеркало заднего вида.

— Маузер бы, — мечтательно вздохнул я.

— Ох и не говори! — хохотнул он. — Сейчас-то Юрий Владимирович погань к ногтю прижал — половина этих «меховых-бриллиантовых», кто подпольные цеха в кооперативы не переделал, сидят теперь за подпольную экономическую деятельность. А раньше — «знаем, что цеховик, но трогать пока нельзя — он же герой соцтруда и вон туда…», — указал пальцем в крышу. — «Как к себе домой ходит».

— В Сталинские времена за попытку создать кланово-мафиозную структуру просто ставили к стенке, — кивнул я. — Потому что каждая такая структура суть параллельный официальному управленческий контур. Как верные ученики Ленина, мы не должны забывать, что именно выстроенный революционными силами управленческий контур позволил свергнуть прогнившую имперскую власть. Стоило ослабить гайки, и количество клановых структур начало расти по всей стране, причем на советско-управленческой основе. По сути — сопротивление центральной власти с целью перераспределения материальных благ себе в карман. Сейчас так делать уже чревато да и смысла особо нет — экономический контур для особо пронырлевых товарищей выделили, а в контуре управленческом закрутили гайки обратно. Выбирай — либо народу служить, либо обогащаться легальными методами.

— Я не запомню, — расстроился дядя Дима и открыл бардачок, достав оттуда рекордер. — Можешь сюда повторить?

Я повторил под запись. Так-то антисоветчиной пахнет, но мне ли не все равно? Я тут самый комсомольский комсомолец!

Убрав рекордер, дядя Дима продолжил:

— А теперь — хорошо, нормальный рабочий график с дежурствами и выходными. И престижно, чего уж тут — до тебя кого попало не допускают, вон как капиталистам хвост накручиваешь, любо-дорого посмотреть. Вот и смотрю, интересно.

— Это пока стрелять не начали, — хрюкнул я.

— Как анекдоте про пожарных, — гоготнул дядя Дима. — Слышал?

Я слышал, но хороший анекдот послушать всегда приятно, поэтому покачал головой.

Дядя Дима траванул классику про «как пожар — хоть увольняйся!», и к школе мы подъехали с хохотом.

— Вообще, конечно, хреново, что цеховики теперь кооператоры и уважаемые члены общества, — в ожидании Оли развил я тему. — Прямо неправильно и противно, но альтернатива-то хуже, в виде массовых посадок и арестов. Народ нынче не тот, что перед войной был — «Голоса» слушает, привык к спокойствию и стабильности. Враги бы под шумок проблем подкидывали, вплоть до новых незаконных санкций. Нам оно не надо — пусть лучше кровопийцы честно, прости-господи, работают, налоги платят. Наверху, кстати, налогам очень рады — прямо пополняется казна родная.

— Получается выбрали меньшее зло, — кивнул дядя Дима.

— Получается так, — согласился я. — Зло маленькое, тщательно контролируемое и экономически целесообразное.

Из школьных ворот повалили дети, среди них вычленилась компашка из четырех девочек — Оля с подругами — певица осмотрелась и с улыбкой помахала подружкам рукой «пока», направившись к нам.