Фантастика 2023-189". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Резанова Наталья Владимировна - Страница 36

Он закрыл глаза и приступил к духовным упражнениям, с помощью которых монахи достигают сосредоточенности и изучают видения, отравляющие мозг. Он не был монахом… пожалуй, он был больше, чем монах, чем большинство известных ему монахов, ибо зашел дальше их по проложенной ими дороге. Он отогнал видения, отравлявшие мозг. Очистил его. Чистота – ключевое понятие в том, что он и собирался делать. Лишь, словно облако по краю неба, по краю сознания смутно прошли другие видения о холодном каменном городе в далекой стране, где белобрысые люди говорят на чудовищном языке из одних шипящих. Впрочем, hominis litterati[11] владеют там латынью не хуже, чем в иных странах. И на этом языке, всемирном языке ученого братства, ему была высказана истина… нет, не то… истина открылась раньше… но тогда он не знал, что это, и почитал безумием или одержимостью, ниспосланное духами Ада. Между Адом и Раем лежала великая Пустота, – сказал брат Болеслав. Избранным, способным соприкоснуться с ней, открываются знания, недоступные людям обыденным. И многое другое поведал он, многое из того, что узнал от путем кропотливых усилий, теряя зрение над ветхими манускриптами, проводя бессонные ночи в вычислениях, вслушиваясь в бессвязные выкрики в камере пыток и бормотание юродивых. И главным тогда для Лозоика Поссара было вот что: ужасные страдания при выходе в Пустоту для него неотменимы, ибо опыт и знания оставляют в душе неизгладимую печать, и там она превращается в неисцелимую язву . Равно как у для всех, этими качествами обладающими. Поэтому нужен посредник, свободный от опыта и знаний. Чистый. Ребенок. Отрок или девица, не успевшие согрешить. Чистота влечет Пустоту. Посредник выйдет в Пустоту и расскажет хозяину, что ему открылось.

Но прошло немало времени между откровениями брата Болеслава, и первым практическим опытом в Эрде, который Лозоик обогатил плодами собственных исследований. Опыт оказался удачным, и дал основу многим последующим, но, к сожалению с тем материалом нельзя было больше работать.

Лозоик открыл глаза. Воспоминания о том первом опыте… о сведениях, доставленных им, пришло не случайно. Он чувствовал, откуда исходит угроза. Этим и следует сегодня заняться.

Стуре все подготовил как надо. Расставил зеркала и светильники под нужным углом. Убрал все, что могло оказаться на пересечении лучей. И больше ничего не трогал – этого ему не было дозволено. Он уселся на полу в середине получившегося круга, подтянул колени ко лбу и крепко обхватил их руками. Пока доктор Поссар зажигал огни, Стуре не двигался. Не шевельнулся он, и когда доктор Поссар, вынув из ящика стола хрустальный шар, установил его на пюпитре. Лепестки пламени отразились в полированных гранях, в амальгаме зеркал многократно умножились, расцвели огненным садом.

– Стуре, – позвал Лозоик.

Студент медленно выпрямился, и свет бесчисленных огней заполнил его распахнутые глаза.

Профаны считают, будто в зеркалах и гранях кристалла можно увидеть будущее… или прошлое. Пусть думают. На самом деле свечи, зеркала, кристаллы и прочее нужны лишь для того, чтобы погрузить посредника в особое состояние, в котором он может выйти в Пустоту.

– Стуре. Человек из Аль-Хабрии. Ты знаешь, кто он. Где он и чем занят?

Голос Лозоика был сух и ровен, почти лишен вопросительных интонаций.

Стуре вытянул шею. На доктора он не смотрел. Его круглое лицо стало холодным и жестким. Он опустился на четвереньки, откинул голову назад так резко, что хрустнули позвонки. Глаза его закатились и белки с лопнувшими кровяными прожилками смотрели в потолок.

Лозоик бестрепетно наблюдал. Он видел все это не в первый раз, и знал, что дальше может быть хуже.

Стуре вскочил так резко, что непривычный человек непременно бы отшатнулся. Казалось, будто нечто подбросило его с пола и тянет вверх. Возможно, так оно и было. Какое-то время Стуре задержался, подавшись ввысь, а затем как танцор или гимнаст, исполняющий на кончиках пальцев ног сложную фигуру, прогнулся назад, головой коснувшись пола, и повалился набок.

– Ты видел?

– Ви…дел… Он в Эрде…

– Это я знаю. Что еще?

– В Эрде… – твердил Стуре, – в Эрде… но… не… – изо рта его потекла слюна, и он закашлялся.

– Так в Эрденоне?

Но Стуре, когда утих приступ кашля, умолк. Силы оставили его.

Лозоик медленно прошел по комнате, гася фитили. Оставил лишь одну свечу. Убрал все лишнее. Не стал оставлять это на виду, пока Стуре не очнется. Никто не войдет сюда, но все равно – не стоит.

Стуре…Похоже, для него это был последний выход. Материал выработал себя. Надо искать замену. Это видят даже те, кто понятия не имеют об истинной службе фамулуса.

Вот что выяснил доктор Поссар опытным путем: душа человека многослойна. И каждый раз, побывав в Пустоте, посредник оставляет часть души там. Истончается, как луковица – слой за слоем. Только в отличие от луковицы, шелуха здесь остается нетронутой. Вот и Стуре сейчас – пустая шелуха. Оболочка.

Он выбрал Стуре потому, что тот идеально соответствовал требованиям, названным братом Болеславом. Чистый юноша, не перегруженный опытом и излишним интеллектом. И работать с ним было легко. Но достоинства Стуре оказались и его недостатками. Его послушание обернулось ненадежностью. Он теряет не только восприимчивость, но и остатки интеллекта, что необходим для работы.

Тот, другой – гораздо умнее. Острее, гибче. Но, к сожалению, как посредник, неприемлем. Увы, эти умники слишком рано утрачивают необходимую чистоту.

Ничего. Не за горами – день Святого Луки, начало учебного года. Наберется много нового материала. И в нем непременно найдется доброволец. Добровольцы находятся всегда.

Однако подготовка нового посредника потребует времени. А есть еще и принц… оба принца. И возможны иные осложнения.

Ректор.

Он не болен. Он напуган, напуган до ужаса. А ведь он ничего не знает. Не может знать. Меж тем назревает реальная опасность. Причем, не ясно, в чем она заключается.

Хорошо. Стуре в последний раз сумел принести какую-то пользу. Дальше нужно использовать другого. И попечение о принцах отложить.

Принцы – это мелочь.

Все мелочь, кроме человека из Аль-Хабрии.

Новый год в герцогстве Эрдском отмечали в сентябрьские календы. Этим Эрд, как всегда, рьяно отстаивавший собственные обычаи, отличался от королевского домена, где год начинался с Пасхи, и южных земель, ведущих отсчет от первого майского дня. Когда в отрочестве Джаред спросил у приора Венилона, почему так сложилось, то добрый старец сперва сказал, что Новый год – праздник слишком незначительный, в сравнении с Рождеством или Троицей, не говоря уж о Пасхе, и вряд ли стоит внимания, а потом со вздохом добавил, что в Эрде, несмотря на усилия святых Бернарда, Бильги и Эадварда, все еще сильны языческие пережитки. Ибо еще в языческие времена Новый год считали наступившим с окончанием жатвы. А поелику Эрд севернее Тримейна, где Урожайную ночь празднуют в августе (слава Богу, хоть мерзости Урожайной ночи нас минуют), Новый год здесь наступает в сентябре. Однако, не преминул заметить приор Венилон, и на языческом фундаменте можно возвести здание доброе, как учил нас святой Эадвард. Примером тому может служить город Эрденон, где некогда располагалась священная роща язычников, и жрецы, вооруженные подобно воинам, творили у залитых кровью алтарей свои жестокие обряды. Но теперь стараниями святителей наших, злые обычаи сменились благочестивыми, и на месте капища стоит процветающий город, столица Эрда.

Джаред доселе в Эрденоне не был, и теперь ему было любопытно взглянуть на него, особенно в сравнении со столицей империи, где он побывал нынешним летом. Правда, в Тримейне он видел лишь то, что доступно взгляду любого путника, а в Эрденоне ему выпал случай попасть ко двору.

Как-то само собой получилось, что он стал своим человеком в замке Дуэргар, хотя на службу его никто не приглашал, и жалованья не назначал. И, когда Кайрел Рондинг направился на встречу с герцогом Тирни, Джаред находился в свите наместника.