Поручик из Варшавы 2 (СИ) - "Рыжий" - Страница 43

Да-да, это я себя сейчас тупым называю. В тот самый момент, когда очередная шальная германская пулеметная очередь, прошла, кажется, у меня над самой головой!

— Второе, подтянуть правую ногу и одновременно левую руку как возможно дальше… — Продолжал я бубнить по-русски. — Третье, отталкиваясь согнутой ногой, передвинуть тело вперёд, подтянуть другую ногу, вытянуть другую руку и продолжить движение в том же порядке…

Действия — максимально простые. Но и в них нужен опыт. Это я понял буквально через пару метров такого передвижения. Мне казалось, что я то жопу высоко подниму, то ноги у меня задираются… Ещё и ремень с портупеей, то и дело, стараются за траву зацепиться! Да и темп движения у меня, по сравнению с моим механиком-водителем и малознакомым капралом-пехотинцем, как выяснилось, сильно отличался. Во всяком случае, минут через пять, когда я в очередной раз вытер заливший глаза пот и остановился, чтобы отдышаться и осмотреться, никого из двух моих товарищей по несчастию, мною так обнаружено не было!

Зато три целых танка, старались увеличить дистанцию, и, маневрируя, продолжали вести обстрел германских позиций. А грузовиков с ранеными уже не было и видно!

Как, впрочем, не было и видно поляков, занимавших деревеньку. А ведь могли бы как-нибудь поддержать огоньком. Из станковых пулемётов или каких-нибудь миномётов? Ведь должно же у них быть хоть какое-то коллективное оружие? Факт — должно быть. Другой факт — это коллективное орудие молчало.

Передохнув пару минут и изучив обстановку, в последний раз бросаю взгляд на верно сослужившего мне последнюю службу боевого товарища — лёгкий танк 7ТР. В какой-то момент мне даже показалось, что по хмурой «мордашке» боевой машины стекла слеза. Хотя, это, наверное, непонятно откуда взявшейся конденсат или топливо… или масло… да чего гадать?

А ведь, если скажу кому-то, что мне кажется, что я вижу эмоции своего танка, то за психа меня примут точно… А сейчас не примут? Может быть это вообще сон какой-то дурной? Из России двадцать первого века, какого-то хрена оказался в Польше двадцатого века?! Расскажи кому — точно за умалишенного примут.

Хотя, рассказал же — пану генералу Кутшебе. И ни чего — в дурку не сдали. Хотя — могли. Да, и, думаю, сдал бы он меня в дурку, если бы немцы первого сентября не начали! А ведь могли не начать! Был же даже термин такой — «Бабочка Брэдбери». Или явление? А черт его знает! Дурак был — не запомнил в двадцать первом веке. Разве что, пару фраз из рассказа «И грянул гром» помню: «Раздавленная ногою мышь — будет равна землетрясенью, которое изменит образ Земли», и, по-моему… А, не важно! Первой фразы тоже хватит, хотя она, кажется, была написана не совсем так…

Мои размышления прервала очередная пулемётная очередь, которая легла в каком-то десятке сантиметров справа от меня!

«Это кто такой меткий?» — Пронеслась паническая мысль в голове.

Как и любому нормальному человеку, мне не хотелось получить пару-тройку пуль калибра семь девяносто два миллиметра в какую-нибудь из своих частей тела.

Близкая пулемётная очередь заставляет ускориться. Двигаю ногами и руками на автомате. Пару раз, кажется, даже слегка приподнимаюсь «на четвереньки» — настолько сильно хотелось ускориться — но, близкая пулемётная очередь, по какому-то стечению обстоятельств, опять легла чуть в стороне и заставила вжаться в землю.

К счастью, где-то через полчаса переползания от одной кочки к другой, после безвозвратной потери неизвестного количества нервных клеток, мне удалось найти ямку побольше, в которой меня уже ждали.

Своего механика-водителя я был рад видеть. Как, впрочем, и незнакомого капрала-пехотинца, который с перепугу чуть не выколол мне глаз стволом своего карабина.

Впрочем, отмахнувшись от ствола «Маузера», понимаю, что опознание прошло успешно.

Хуже всего, что для троих в этой ямке места явно маловато. Поэтому, кое-как потеснившись, приходится разместиться.

— Пан поручик, у вас кровь. — Испуганно сообщил механик-водитель.

— Это не моя. — Попытался отмахнуться я, после чего со лба по лицу скатилась небольшая липкая капля и попала на верхнюю губу. Облизав её сухим языком, понял, что кровь всё-таки моя.

— Давайте, пан поручик, лицо вытрем и посмотрим? — Дрожащим голосом предложил капрал из пехоты, протягивая обтянутую чехлом флягу, объёмом около литра. — У меня воды немного осталось.

Воды было немного. Меньше полулитра. Но её нам хватило на то, чтобы освежиться и кое-как попытаться обеззаразить рану, образовавшуюся у меня на лбу.

Механик-водитель достал из кармана своего черного танкового комбинезона перевязочный пакет, и, разорвав плотную упаковку, наскоро перебинтовал мне голову.

Прижимаясь друг к другу, просидели ещё минут пять.

— За мной! — Коротко командую и первым выползаю из ямки.

Ползти первым было сложно. И, надо было поторапливаться — мало ли, немцы в атаку надумают идти? А тут мы, прямо на их пути? Проползли ещё метров сто. Я окончательно выбился из сил — ноги и руки тряслись, мышцы, не задействованные ранее в подобных мероприятиях, неприятно ныли. Зато глаза больше ничего не заливало — кровь и пот впитывались в повязку.

Плюнув на всё, принимаю волевое решение:

— Нам до польских окопов, осталось, наверное, метров с двести! Короткими перебежками. По одному. Рывками. И петляем. Из карабинов немцы стрелять вряд ли будут, а пулемётами могут попробовать достать.

Про миномёты я умолчал. Хотя ротными, 50 миллиметровыми, которые есть у них в каждой роте, по идее, нас ещё могли достать.

— Главное, чтобы наши опознали… — Хмуро пробубнил капрал-пехотинец. — Давайте я впереди… На мне форма польская, а то вас в ваших комбинезонах спутать с германцами можно.

— Дельное замечание. — Коротко киваю. — Вы, капрал, первым. Потом я. Замыкающий, ну, ты понял…

Последняя, совсем не уставная фраза, заставила слегка улыбнуться механика-водителя. Чёрт! Совсем забыл его имя… Как же его? Фамилию помню, а имя? Потом спросить надо!

— Все готовы? Тогда, перебежкой! Вперёд!

Ожидавший команды пехотинец, бросился вперёд нисколько не пригибаясь, подняв над головой свой карабин и крича в сторону польских окопов:

— Мы поляки! Поляки! — Кричал капрал.

Поступок, как по мне, был глупым. Нет, кричал он правильно — обозначил для своих себя. Но вот бежать в полный рост, находясь между позициями двух противоборствующих сторон? Глупо.

Не желая двигаться тем же маршрутом, отпустив капрала метров на пятнадцать, бросаюсь вперёд, низко пригибаясь к земле. Пробежав метров десять, падаю вниз и перекатываюсь в сторону. Полевая сумка неудобно бьёт по голове, но последний мой манёвр спасает жизнь — с ужасом понимаю, что пулемётная очередь только что вспорола землю в том месте, где я был буквально секунду назад.

Перед тем, как вскочить на ноги, переползаю ещё на несколько метров в сторону. Вновь короткий рывок, метров на десять-пятнадцать, и, тут же, как подкошенный падаю не землю — жить то хочется.

К счастью, на этот раз пулемётчик был занят другой мишенью — во всяком случае, я не заметил, чтобы целенаправленно стреляли по мне.

Неожиданно, пришла помощь, откуда, как говорится, не ждали — один из танков перестал вести артиллерийскую дуэль с противотанковой батареей противника и решил пройтись по немецким окопам. Конечно, через танковый прицел видно не очень хорошо, но, когда гитлеровцы осознали, что произошло, пулемётчики прекратили огонь, чтобы не подставляться пусть и под малокалиберные, но всё-таки артиллерийские снаряды.

Таким счастьем требовалось пользоваться. Я и воспользовался — что есть мочи, рванув в сторону окопов…

К счастью, к наспех подготовленным укрытиям, добрался без приключений. Да и в оплывший окоп, спустился как-то обыденно, не испытав ожидаемой радости. Это, наверное, от того, что прямо мне в грудь уставились сразу две винтовки Мосина.

В общем, как говорится, радости мало.