Самодержец (СИ) - Старый Денис - Страница 10

— Он должен ехать, дочь, это важно для всех, для его, так в первую очередь. А, если ты считаешь, что роман твоего братца с некой худородной дворянкой, это нормально, то скажи об этом, — говорил я, обнимая своего первого ребенка в этом мире.

— Нет, отец, я считаю, что ты, или мама, должны были оградить Павла от этой… Но Павел прекрасно все понимает и сам. Конечно, для него это больно и он злится на Вас, но я стараюсь убедить. Вы же хотите нам только добра? Ведь так? Ты потому препирался с Марией-Терезией, но добился посещений Карлом Иосифом России?

«Ага! А еще за тем, я добивался приезда Карла Иосифа в Россию, что знаю, какой Карлуша целеустремленный и не удивлюсь, что именно он и станет императором. Может я и помогу ему в этом, как-то подвинув старшего брата. И тогда мой зять будет императором империи Габсбургов», — думал я, но, естественно дочери об этом не говорил.

— А Павел часто потому и грубит, что любит и восхищается тобой, отец, старается подражать, но, видимо, не сильно выходит. Боится брат, что не сможет соответствовать тебе, что не столь гениален в искусстве, что не осталось тех свершений, которых ты не добился, — сказала мой личный «психолог».

Вырастил детей, отца поучают и раскрывают глаза на психологические проблемы!

— Ладно, чего уж там, ты как? — спросил я.

— Хорошо, отец, я довольна, что мой жених Карл Иосиф. Он, дважды приезжая в Россию, произвел на меня впечатление. Не дурен собой, умный. Может чуть более нужного амбициозен. Все же второй по старшинству сын, не претендует на австрийскую корону, — говорила девушка, скорее себя убеждая в правильности происходящего.

— Тяжело тебе придется. Ты не забывай уроки от матери, она еще та искусница в деле поиска расположения двора. Не будь слишком русской, если, вдруг, наши страны поссорятся. Я найду выход тому, чтобы из врагов, мы с Австрией стали друзьями. Верь мне! — сказал я, поцеловал Анну в лоб и зарылся в ее пышной, на французский манер, прическе.

Это, чтобы дочь не увидела моих, предательски увлажнившихся глаз. Я отправляю дочь в страну, с которой в самое ближайшее время могу стать врагом. Но это мои слезы, человека, император же слез знать не может.

* * *

Мальта

22 июля 1762 года

Дмитрий Леонтьевич Овцын стоял на мостике линкора «Ново-Архангельск» вместе со своим другом, а ныне капитаном флагмана русской эскадры, базирующейся на Мальте в городе Валетта. Контр-адмирал Овцын настолько сработался с уже капитаном Второго ранга Сергеем Ивановичем Зейским, что, когда контр-адмирала призвали, с повышением чина, на службу в Средиземном море, он взял с собой и друга.

На Аляску прибыло новое руководство русской миссии, и вряд ли эксцентричный Зейский смог бы с кем-нибудь сработаться кроме Овцына. Но не только эти двое стояли на палубе и смотрели на столицу Мальтийского ордена, пылающую в огне. Рядом с русскими флотоводцами был еще и высокий, некогда, статный мужчина, сейчас уже растративший свой шарм,. Аристократ преклонного возраста, не смотря на свои почти два метра роста, выглядел низким и осунувшимся. Это был Монуэл Пинту да Фонсека, все еще признанный Россией великий магистр Мальтийского ордена.

Российская империя в последние лет пять мало уделяла внимания Мальте и тем делам, которые происходили на территории острова. Формирование морских баз русского императорского флота в Эгейском море и Восточном Средиземноморье занимали русское командование в большей степени, чем присутствие на землях последнего из рыцарских орденов.

Тайная канцелярия явно просмотрела те тенденции, которые нарастали ранее на Мальте. Не усмотрели и того, как тут искусно подогревали противоречия англичане и французы. Россия приняла позицию, при которой она не вмешивается ни в какие внутренние дела и распри Мальтийского ордена. Да Фонсека готовил приглашения русскому императору стать главой Мальтийцев, но хотел это сделать уже тогда, как станет действительно немощным стариком. Восьмидесятиодналетний Монуэл Пинту еще пару недель назад выглядел чуть пожилым мужчиной, не старше шестидесяти лет. Сейчас же старческая немощь, и резко обострившиеся от прожитых лет болезни, приводили да Фонсека к мыслям, что его скоро Господь призовет на свой суд.

Вот только передавать главенство Мальтийского ордена сейчас не представляется возможным. Мануэл Пинту да Фонсека, великий магистр, которого изгнал его же Мальтийский орден.

Две недели назад крестьяне, духовенство, ремесленники, вдруг, начали волнения по всему острову. Быстро стало понятно, что здесь замешаны и иезуиты, и Англия и Франция. Россия имела в Валетте не более тысячи солдат, но и этого хватило, чтобы взять под охрану все государственные учреждения в столице. Ситуацию усугубило то, что началось еще и восстание рабов-мусульман, которые не решались бунтовать с 1749 года, когда были убиты все религиозные исламские активисты.

Быстро к общему хаосу подключилось и духовенство с очень грамотными призывами к бунту. Лидеры восстания клеймили да Фонсека за те жесткие меры, которые он принимает для улучшения экономики Ордена. Это и запрет отстрела зайцев, и контроль выращивания кукурузы с обязательными государственными закупками по низким ценам. Духовенство также критиковало великого магистра за то, что тот позволил основать в столице русскую православную миссию и что благоволит православным морякам и офицерам. Немало мальтийской молодежи вызывалось служить на русском флоте, некоторые из них позже принимали православие.

Когда же стало известно, что русские солдаты и моряки взяли под охрану многие объекты Валетты, это побудило лидеров восстания говорить о том, что Россия оккупирует Мальту. Начались боястолкновения между бунтовщиками и русскими. Первая кровь столичного жителя, спровоцировавшего офицера выстрелить, сделала невозможным русское присутствие на острове, по крайней мере, теми силами, которыми сейчас располагала Российская империя на землях Мальтийского ордена.

Дмитрий Леонтьевич Овцын приказал собрать всех русских и желающих скрыться от вероятного преследования восставших из числа лояльных мальтийцев на русских кораблях, предварительно либо утопив, либо сломав те пушки береговой артиллерии, которые хоть как-то могли бить по русским кораблям, стоявшим недалеко от порта в Валетте. Контр-адмирал Овцын был в замешательстве, но все же принял решение отходить в сторону Греции, когда у восставших определился лидер. Удивительно оперативно новым великим магистром был провозглашен Франсиско Хименес де Техадо и Эслава.

Русские корабли уже выстраивались для выхода, как на горизонте показались паруса. Уже скоро стало понятным, что это были англичане.

— Дмитрий Леонтьевич, нужно принимать решение, срок подходит! — сказал капитан Зейский.

— Сергей Иванович, а ты, что и вправду подумал, что я сдамся? Не может быть Андреевский флаг спущен ни с одного русского корабля, — отвечал контр-адмирал Овцын.

Англичане зашли с подветренной стороны эскадрой вдвое большей, чем располагали русские, тем самым лаймы перерезали единственное возможное направление для ухода. После непродолжительного стояния в двух верстах друг от друга со стороны англичан вперед выдвинулась небольшая лодка с белым флагом на носу. Если бы предложение от англичан заключалось только в уходе, то Овцын, сжимая кулаки и скрепя зубами, но увел бы русские корабли подальше от острова Мальта. Однако английский офицер надменно усмехаясь, с вызовом, предлагал русским морякам и офицерам оставить свои корабли, высадиться в Валетте и быть интернированными. Англичане, вроде бы и говорили о том, что они не хотят стрельбы, ссылались на то, что новые власти Мальты затребовали расследования деяний русской миссии, потому они, союзники Мальтийского ордена и «просят» русских не развязывать войну, а добровольно содействовать новым властям Мальты, само собой разумеется, быть разоруженными.

Англичане хотели захватить русские корабли, исследовать их, сравнить характеристики орудий. И был четкий приказ, силой, добрым или злым словом, но добиться захвата русского линкора, на худой конец, фрегата.