Зигмунд Фрейд - Феррис Пол - Страница 3

• Предыдущая
• 3/119
• Следующая

Фрейд хотел изменить мир, дав ему универсальную теорию человеческого поведения, и нельзя рассматривать этого ученого вне его веры в то, что это возможно и что именно он в состоянии это сделать. Любой человек подобными амбициозными заявлениями вызывает скептическую реакцию. А попытка Фрейда была поистине грандиозна. Возможно, в конце концов оказалось, что вся человеческая природа ему не по плечу, но его комментарии по поводу нашей жизни полны остроумных догадок и ответов на многие вопросы. Некоторые вопросы в его книгах превращаются в новые загадки, и все же они помогают нам больше узнать о себе. Если он и пользовался любыми средствами — обманом, хитростью — для достижения своих целей, то не больше, чем остальные изобретатели. Лишь неординарный человек мог со всем этим справиться — некий Эдип (которым он себя представлял), знающий ответ на загадку Сфинкса. Фрейд не тот, каким кажется.

Среди лугов и виноградников ниже по склону горы Каленберг и на окрестных холмах находились первоклассные имения. Одно из них — «Шлосс Бельвю», дом, расположенный на высоте почти пятисот метров над уровнем моря. Он связан с именем Фрейда. В путеводителе Бедекера об этом здании ничего не сказано. Там можно прочитать лишь о Гринцинге, деревне в полутора километрах от этого места (ресторан «Бергер», тенистый сад и хорошее вино), а также найти упоминание о «многочисленных виллах». Теперь в этом месте заканчивается трамвайная линия Вены, а в тенистых садах туристы поглощают «хойригер», молодое вино местного производства. Аллея Бетховена находится всего в восьмистах метрах к востоку.

Сразу под Гринцингом находится публичный парк. Именно в этих местах располагалась турецкая армия, которая многие месяцы держала осаду Вены в 1683 году. В одно осеннее утро имперская армия с польскими союзниками вышла из-за Каленберга и разбила турок. Несмотря на это, два последующих столетия Вена по-прежнему опасалась вторжения с востока и не убирала крепостных стен, строясь преимущественно под их защитой. Когда Фрейд был ребенком, военные как раз уступили городу участки земли за стенами и Вена была охвачена манией строительства. Но к концу его жизни, в 1937 году, когда нацисты были практически у ворот Вены, Фрейд проводил параллель с 1683 годом, с грустью констатируя, что на этот раз из-за Каленберга никакие союзники не появятся.

В 1896 году Фрейду не хватало средств для семейного отдыха, поэтому он решил отказаться от Альп и провести лето в районе Каленберга. «Бельвю», принадлежавший семье Шлагов, не был ни гостиницей, ни рестораном, и владельцы считали его пансионом, «домом для гостей». Конечно, гости платили, но это тщательно маскировалось. Здание было необычным, приземистым, почти в итальянском стиле с фасада, а верхний этаж с обеих сторон венчали тонкие башни. Оно было построено в начале века для развлечений — приемов, балов, азартных игр, — и поэтому комнаты были необычайно просторными. В задней части было два крыла, прятавшихся за плохо гармонировавшим со всем зданием фасадом. Бросались в глаза три больших окна наверху с видом на Вену. В этих комнатах жили наиболее почетные гости. Фрейды имели хорошую репутацию, но в то время их имя значило немного, и в семействе Шлагов сохранились лишь крайне незначительные воспоминания об этих постояльцах. Над окнами красовалась надпись крупными и не слишком изящными буквами: «Belle Vue» («Бельвю»).

Фрейды отправились туда рано, в конце мая. Без сомнения, они наняли повозку для служанки и багажа и закрытый экипаж для себя и пятерых детей. Марта носила с марта шестого ребенка, чему они были не особо рады. «В понедельник мы переезжаем на Небеса», писал Фрейд другу. Химмельштрассе, или «Небесная улица», — это дорога, ведущая из Гринцинга в имение «Химмель» («Небеса»), расположенное выше на холме. «Бельвю» находилось как раз на этой дороге. Впрочем, Фрейд был в то время далек от «небесной жизни». Пока не началось лето, он постоянно ездил оттуда в городскую квартиру (в то время на Берггассе, или «Горной улице»). Там его ждали пациенты, а значит, и деньги.

Фрейд чувствовал себя этой весной не слишком уверенно. У него уменьшилось желание работать обычным врачом, но деньги были тем не менее нужны. А у него уже появлялись идеи, над которыми вскоре начнут смеяться жестокие венские коллеги. За несколько дней до отъезда семейства в «Бельвю» он признался другу, берлинскому врачу Вильгельму Флису, что «такой человек, как я», не может жить без всепоглощающей страсти. Он утверждал, что нашел эту страсть в психологии. Изучение «мыслительных функций», сказал он, нормальных и аномальных, превратилось для него в вечного тирана.

Похоже, эта страсть не подпитывалась никакими особыми внешними обстоятельствами. Ее растил в себе сам Фрейд, как и все, что с нею связано: поиск мельчайших подробностей о том, как работает человеческий разум и как можно лечить его расстройства. Клинический материал доктора Фрейда был невелик. Он состоял из разрозненных случаев невротических венцев среднего класса, которыми он занимался в течение девяти лет. Именно такие клиенты давали основную работу подобным врачебным практикам. Их проблемы были достаточно реальны, но лечение проводилось наугад.

Настоящих умалишенных обычные врачи не лечили. Состоятельные душевнобольные оказывались в частных клиниках, а бедные — в неприглядных больничных палатах. Считалось, что они наследовали «дурную кровь» от родителей, и о них благополучно забывали. Невротики, «легкораненые» психиатрии, чаще подвергались лечению, потому что были «более нормальны». К ним относились люди, страдающие от приступов страха и фобий — те, кто боится лошадей или темноты, считает себя неполноценным, страдает от необъяснимого несварения желудка, болей в спине и слабости ног. Для них не существовало конкретного диагноза, кроме малопонятного популярного слова «неврастения» или, в тяжелых случаях, «истерия». Это заболевание тоже было не очень понятно медицине. В девятнадцатом веке оно встречалось часто, особенно среди женщин среднего класса, и многое связывают его с образом жизни, который они вели.

Транквилизаторов или антидепрессантов не было. Для большинства врачей пациенты с «больными нервами» почти не относились к настоящей медицине, хотя, что немаловажно, приносили неплохой доход. Фрейд тоже брал с них деньги, но обращал внимание и на то, что они ему говорили. Наблюдения вызвали в нем интерес к личностям пациентов, которые были «не в себе». Природа человеческого сознания была предметом многих философских дебатов в девятнадцатом столетии. К тому времени когда Фрейд начал работать, у психологов и психиатров появилась профессиональная заинтересованность в этом вопросе; многие были уверены в существовании подсознательной, или бессознательной, части мозга. Почти все люди принимали идею о делимости сознания как должное. Когда Томас Харди написал в книге «Возвращение на родину», что «людей что-то уводит от выполнения намерений даже тогда, когда они их выполняют», он выразил прописную истину, известную его читателям викторианской эпохи, 1878 года. Что же сделал Фрейд? Он воспользовался этим развивающимся понятием о существовании некоего сознания внутри сознания и с помощью интуиции и наблюдений стал создавать всеобъемлющую систему, построенную на исследовании невротиков, но призванную объяснить человеческое поведение в целом.

Задача оказалась не из легких. Нужно было разобраться хотя бы со своим собственным разумом, который представлял собой всего лишь часть общей тайны. «Внутреннее восприятие нельзя считать 'доказательством'», — писал он своему другу Флису. Ему часто бывало не по себе. Впрочем, это его не останавливало.

Его заявления не становились более правдоподобными от убеждения, что это «второе я» в основном сосредоточено на сексе. Первая книга Фрейда, «Этюды по истерии», написанная вместе со старшим коллегой, имя которого стояло на титульном листе первым, была опубликована в том же месяце, в мае 1895 года, и содержала странное примечание курсивом: «Истерики в основном страдают от воспоминаний». (Одной из пациенток, описанных в книге, стала Катарина, та девушка с горы.) Размышления Фрейда о природе этих воспоминаний не были выражены в этой книге достаточно четко, но, очевидно, он уже тогда считал, что они связаны с сексуальными вопросами.

• Предыдущая
• 3/119
• Следующая