Леонид Красин. Красный лорд - Эрлихман Вадим Викторович - Страница 7

Беззаботное детство Леонида кончилось в августе 1880 года, когда он впервые расстался с семьей и поехал учиться в открывшееся годом раньше в Тюмени Александровское реальное училище. Еще через год к нему присоединился Герман, и отец снял им комнату во флигеле у отставного чиновника Низовского. Первое время братья очень тосковали и каждые несколько дней писали общие письма семье — обращаясь к «маменьке», неизменно передавали приветы всем родным. Жаловались на трудности учебы: уроки длились чуть ли не до темноты, а потом приходилось еще делать домашнее задание. Сообщали о своих маленьких радостях и горестях, о событиях школьной жизни. По мере взросления письма становились всё более короткими, часто шутливыми, а «маменька» сменилась «мамиком» — так Красин, вообще любивший ласковые прозвища, называл Антонину Григорьевну всю оставшуюся жизнь (но звать отца «папиком» всё же не решался).

Новое учебное заведение было основано по инициативе генерал-губернатора Н. Казнакова на деньги местных купцов, один из которых, Масловский, даже предоставил училищу свой дом, пока для него год спустя не выстроили отдельное здание. В первые годы там обучались около 140 человек, учеба шла в 20 классах и специально оборудованных кабинетах; имелись гимнастический зал, физическая лаборатория и столярная мастерская. Обучение длилось шесть лет; реалисты изучали Закон Божий, русский и иностранные языки, математику, физику, географию, историю гражданскую и естественную, рисование и законоведение. Американский путешественник Джордж Кеннан (о нем мы еще вспомним), посетив училище, восторженно писал: «Такую школу едва ли где найдёшь в Европейской России, не говоря уже о Сибири; собственно, если поискать и подальше, то такую школу не найдешь даже в Соединенных Штатах».

Своими достижениями училище было во многом обязано своему первому директору Ивану Яковлевичу Словцову (1844–1907). Местный уроженец, выходец из семьи священника, он много лет исследовал Сибирь в самых разных ипостасях — геолога, метеоролога, географа, биолога, археолога, историка. Став директором училища, он подарил ему свою громадную библиотеку и собранную в экспедициях коллекцию минералов, чучел животных и прочих достопримечательностей. Среди своих учеников он особенно выделял Леонида Красина и его брата, которые были первыми в училище по успеваемости. Он поощрял их научные пристрастия, приглашал к себе домой на дополнительные занятия, а заодно и на обед: родители снабжали юношей довольно скудно, и им постоянно хотелось есть. В одном из писем матери братья с гордостью сообщали, что в их коллекции минералов, насчитывающей более 200 образцов, «есть такие, что отсутствуют даже у Ивана Яковлевича». Словцов не раз посещал квартиру, которую они снимали, наблюдая за условиями их жизни и учебы. Уже после окончания училища Леонид продолжал переписку со Словцовым и не раз получал от него деньги; учитель писал, что является «почитателем таланта» своего ученика.

^{Александровское реальное училище в Тюмени, где Красин учился в 1880–1887 гг. [Фото Александра Беляева — https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=8386143]}

Хорошая учеба братьев во многом объяснялась тем, что они еще до ее начала увлекались естественными науками. Популярных книг на эту тему в доме не было (их тогда вообще было мало), и учились они опытным путем. Герман вспоминает: «Самым любимым нашим занятием было — выбраться в поле или в лес; там нападала на нас особая резвость, там много было интереснейших цветов, насекомых, птиц, зверьков; там можно было развести костер и пр. и пр. <…> У Леонида было особенное пристрастие к естественным наукам — физике и химии, и, например, уже в письме от 27/І 1882 года он сообщает: „Я кроме камней собираю разные вещества, например натр, соляную кислоту и т. д.“».

Постоянно он с чем-нибудь возился: или сдирает шкуру с какой-нибудь птицы, чтобы сделать чучело, или добывает водород, причем неожиданно производит взрыв, разлетается банка, стекла летят в меня, и мать бросается в испуге: «Что это он опять там „нахимостил“? Молодой натуралист, однако же, не терял духа и при первой же возможности предпринимал новое очередное выступление. Впоследствии, когда он уже изучал химию и как-то распространялся о химическом элементе „хром“, я в ознаменование пристрастия его к химии дал и ему самому кличку „Хром“, и кличка эта потом довольно прочно утвердилась за ним в семье». Добавим, что родные и друзья юности звали Красина Хромом до конца жизни, и прозвище это вполне можно присовокупить к множеству его конспиративных кличек.

^{Основатель и директор училища И. Я. Словцов}

Понятно, что увлеченным науками братьям Красиным учиться было легко и приятно. Правда, не всему: иностранные языки в училище преподавали «из рук вон плохо», и Герман пишет, что «брат изучил языки уже впоследствии — в тюрьмах». Не слишком нравились им и гуманитарные предметы — история и русский язык с основами литературы. Известно, что Леонид вообще не был усердным читателем, хотя еще в детстве мать познакомила его с сочинениями русских классиков, особенно любимых ею Лермонтова и Некрасова. Никто не слышал, чтобы он, как некоторые большевистские лидеры, цитировал стихи или вспоминал каких-то литературных героев. Никто не видел у него дома большого количества книг — впрочем, кочевая жизнь все равно не давала возможности для собирания библиотеки. Как многие «технари», он относился к литературе немного свысока, как к чему-то необязательному, но его брат, тоже «технарь», думал иначе; это видно хотя бы из сравнения их мемуарных текстов.

В чем братья сходились — так это в пристрастии к пению, в чем тоже было «виновато» Александровское училище. По воспоминаниям брата, «в течение нескольких лет был в училище чрезвычайно талантливый учитель пения, организовавший из учеников безукоризненный хор, художественно исполнявший церковные и гражданские вещи; Леонид обладал отличным слухом и неизменно выступал солистом, если где требовалось трио: первого дисканта пел известный Лабинский, а брат пел второго». Андрей Лабинский, будущий солист Мариинки, учился на класс младше Леонида Красина, как и другая знаменитость — писатель Михаил Пришвин, с которым братья, правда, почти не общались.

Училище сыграло важную роль и в формировании у Леонида атеистических убеждений. Правда, он и прежде не был горячо верующим, и Герман пишет: «В нашей семье ни отец, ни мать, ни дядя не были сколько-нибудь религиозными людьми, к обрядовой и догматической стороне религии относились с полным пренебрежением». Возможно, это писалось с оглядкой на советских редакторов, но в переписке братьев с родителями и правда нет ни слова о Боге, церкви, обрядах. В училище, где большинство педагогов, начиная с самого Словцова, относились к религии критически, эти настроения укрепились: «Не было у нас ни особой шагистики, ни церковного нажима, и только в последние годы, когда я уже был в последнем классе, по мере проникновения „культуры“ из России, училище стало резко перестраиваться на казенный и чисто черносотенный лад. Ученики училище свое любили, многие интересовались естественными науками и были в общем во власти позитивного образа мышления. Религия, которая в передовых слоях сибирского общества была совсем не популярна, очень рано утрачивала всякое значение, и у учеников с 4–5-го классов устанавливался полный атеизм».

^{Леонид Красин в 1885 г. [ГАРФ]}

Об их ученической жизни Герман вспоминает с ностальгией, хотя она была непростой: «Жили мы очень скромно, отец лишь с трудом мог выплачивать полагавшуюся за нас плату хозяевам, и денег на лакомства или развлечения совсем не было, разве что дядя изредка пришлет 1–3 рубля. Учились по вечерам с сальной свечкой, с которой нагар снимался специальными щипцами — „съемами“. <…> Первый год ученья брат жил отдельно от семьи в Тюмени, где только что открылось реальное училище; на второй год присоединился к нему и я. Жили мы „нахлебниками“ на частной квартире, в известной мере самостоятельно, и подчас воображали себя на „студенческом“ положении и думали, что со временем сделаемся студентами и на самом деле и в таком случае обязательно будем носить длинные волосы и сапоги с большими голенищами. Леонид в качестве старшего обо мне очень заботился. Например, 24/ІІІ 1881 года пишет маме: „Герман начинал в классе пошаливать, но мы ему задали выпалку, и он приутих“. Или 16/ІХ 1881 года: „Сейчас Герману надо учить мысы, а он, когда я ему объясняю, не хочет слушаться, как будто я не для него это делаю, и ставит мне рожи“».